сада остались прежними. Высотой десять футов, из коричневого кирпича, почерневшего от давнишней копоти. Сохранилась и клумба, где полиция нашла хлебный нож. Сейчас на ней теснились карликовые хвойные деревья.
Эдит не выходила у меня из головы, но женщина права. Представить, что она сидит за столом, ест кашу, в то время как служанка суетится рядом, в этой кухне просто невозможно. Вероятно, раньше в ней было газовое освещение, так как даже июльским утром сюда почти не проникал дневной свет. Но вероятно, что здесь были еще окна, одно или два. Однако и это трудно представить.
Прежде чем подняться на второй этаж, мы постояли у подножия лестницы, после того как с радостью оставили миссис Кёртис в ее квартире. Я думала об Эдит, пытаясь представить, как она карабкалась вверх по этим ступенькам в последний раз, с трудом преодолевая их на своих коротеньких ножках, а потом исчезла из виду, добравшись до верхнего этажа.
Мы прошли уже половину пролета, когда владелец второго этажа, видимо услышав наши шаги, появился на площадке.
— В это время вы ее не увидите, — сказал он.
— Кого не увидим? — спросила Кэри.
— Эдит.
По нашим округлившимся глазам он понял, какой эффект произвели его слова, и порадовался этому:
— Шутка, леди, просто шутка. Не смотрите так испуганно. Лично я никогда ее не видел, а живу здесь уже десять лет.
— Привидение?
— Так говорят. Миссис Мэннеринг клянется, что видела ее однажды. «Разбавляйте водой получше», — вот что я ей сказал. «Вы с ума сошли, — ответила она. — Вы же знаете, я не пью. Но я видела ее на лестнице прошлой ночью, я выходила незадолго до полуночи». — Видимо, он рассказывал эту историю не один раз и, похоже, выучил все наизусть. Пожилой джентльмен, он жил в одиночестве и, надо думать, сделал пересказ этой истории о собственном домашнем привидении лучшим развлечением в своей унылой жизни. — «Я была внизу в холле, — говорила она мне, — и когда посмотрела вверх, увидела, как ребенок карабкается по ступенькам».
— А что было дальше? — спросила Кэри.
— Ничего. Миссис Мэннеринг сказала, что привидение исчезло за поворотом, и больше она его не видела. Если хотите знать точнее, привидение повернуло направо. Миссис Мэннеринг уверяла, что видела его еще раз, а затем эта миссис Кёртис, что живет внизу, тоже что-то видела. Она так завопила, хоть и не сказала почему, и теперь больше никогда не выходит за порог своей квартиры, когда стемнеет.
Все это очень понравилось Кэри. Могу предположить, что она черпала из его рассказа идеи для своего фильма. Я порадовалась за нее, и мысленно очень тепло пожелала ей удачи. Именно тогда я поняла, что мы снова друзья. Меня больше не тревожил Дэниэл. Ни он, ни воспоминания о нем, ни то, что Кэри увела его у меня. Его образ потускнел, он стал для меня просто человеком, которого я когда-то знала. Ее участие во всем этом больше не имело значения, потому что теперь у меня был Пол.
Я взяла Кэри под руку. Похоже, она не удивилась и сделала то, что обычно делают люди, когда им нравится, что вы держите их под руку, — прижала мою руку локтем к талии. Может, ей показалось, что история о привидении напутала меня? Мы вместе прошли в квартиру, в спальню, которая прежде была комнатой Эдит. Мистер Вагстафф гордо стоял рядом, радуясь, что от прошлого здесь ничего не осталось. В окнах появились двойные рамы, стены оклеены обоями персикового цвета с бархатистыми выпуклыми розами.
Третий этаж был совсем другим. Миссис Кёртис вновь оказалась права, здесь мало что изменилось с прежних времен. Большинство вещей бережно сохранили, а что не удалось сберечь, заменили точными копиями. Все светильники выглядели, будто работают так же, как в конце девятнадцатого века. Настольные лампы переделали из керосиновых, на люстре установили плафоны из травленого стекла, какие обычно использовали в газовых светильниках. Рейки, на которых крепили картины, тоже остались на прежних местах, но я сомневаюсь, что роспись на потолках этого этажа в виде цветов и фруктов сохранилась с прошлого века. Скорее всего, она появилась уже при Мэннерингах.
На верхнем, четвертом этаже все было покрыто тонким слоем пыли.
— Вряд ли поддерживать здесь чистоту входит в обязанности мистера Вагстаффа, — шепнула мне Кэри.
Было душно, пахло пылью, тряпками и бумагой, как всегда пахнет в помещении, которое давно не проветривалось.
Мэннеринги заполнили комнаты всяким хламом рубежа веков, среди которого выделялось несколько неплохих предметов эпохи короля Эдуарда. Черный кожаный диван, набитый конским волосом, очень напоминал диваны из вокзального зала ожидания. На нем, должно быть, можно сидеть, только ухватившись за подлокотники, иначе соскальзываешь. Малиновые бархатные портьеры выглядели так, словно нуждались, чтобы здесь появилась Флоренс Фишер и выколотила их одним из сваленных тут же веников. Все стены увешаны старыми фотографиями и сепиями в искусно выполненных рамках. Подобные фотографии можно увидеть в пабах, где хозяин думает, что так положено. Я уверена, что ни одного родственника Мэннерингов на фотографиях нет и, скорее всего, они приобретены в лавках старьевщиков. Но странно думать, что, в отличие от картин, это реальные люди, которые жили когда-то, были чьими-то любовниками, мужьями, женами, матерями и отцами. Они ходили к фотографу, остались довольны или недовольны результатом, а то и просто равнодушны к нему. И вот они, почти сто спустя, висят здесь — своего рода бессмертие, только подозрительное. Ибо тот, кто купил, вставил ваш портрет в рамку и повесил его на стену, сделал так не потому, что вы прекрасны, добры, умны, привлекательны, а потому, что это забавно. И гости, глядя на фотографии, спрашивают: кто эта экстравагантная женщина или тот необычный мужчина? Посмотрите на их одежду, прически. Как вы думаете, они считали, что выглядят красиво?
Кэри сказала мне потом, что не доверяет людям, которые превращают все, что вокруг них, в шутку. Что это за человек, который окружает себя забавными предметами, намеренно отвергает красоту ради развлечения или заменяет удобство гротеском? Устает ли он от этого? А если да, что происходит потом?
Мэннеринги, очевидно, не устали. Но, с другой стороны, они часто уезжали. Вероятно, свежесть шутки возобновлялась при каждом их возвращении. Трудно отказаться от мысли, что они выбрали для своей спальни самую «забавную» комнату, где произошло убийство. И чем еще можно объяснить, что в их квартире все не как у людей? Например, гостиную они устроили на верхнем этаже, который Мэри Гайд запирала.
Мы с Кэри переглянулись. Она состроила гримасу. Перед нами на стене висел портрет Ропера, рядом — портрет Лиззи. Это были фотографии из отчета Вард-Карпентера, только увеличенные и в рамках с красивым орнаментом. Белое хлопчатобумажное покрывало лежало на кровати с латунными спинками. Без сомнения, это точная копия кровати, на которой нашли тело Лиззи. На окнах темно-розовые занавески, отделанные кружевом. На каждой прикроватной тумбочке с мраморным верхом стояла лампа в форме лилии в стиле модерн. Подобные светильники можно купить в любом супермаркете.
— Вы знаете, кто эти двое? — спросил мистер Вагстафф, указывая на портреты, и довольно хихикнул.
Вероятно, он тоже находил их забавными. Интересно, большинство людей тоже сочли бы это развлечением? Но его следующая фраза отвлекла меня от этих мыслей:
— Два года назад пожилая леди и два молодых человека заезжали посмотреть эту квартиру. Ее очень заинтересовали фотографии. Она даже хотела их купить, но я сказал, что это не мое. Она спросила, не могу ли я попросить об этом мистера и миссис Мэннеринг, и я ответил — непременно, когда они будут дома. Но я этого так и не сделал. Я не воспринял это всерьез — леди была немножко… — Он покрутил пальцем у виска. — Ну, вы меня понимаете.
— А как она выглядела?
Он посмотрел на меня с подозрением:
— Высокая, очень худая. На ней была шляпка, таких леди давно уже не носят. Вы что, с ней знакомы?
Значит, Свонни, Гордон и Обри были здесь, а не на Лавендер-гроув. Я в этом была уверена. Они
