прочесть сейчас — Дафна оставит газету, уходя, Полин подберет, и уж она-то не помилосердствует. Урсула села и начала читать, а Дафна заглядывала ей через плечо:
Он был высоким, крепко сбитым мужчиной с крупными чертами лица и широкой насмешливой улыбкой. Она — нежная, с розовой кожей, с темными волнистыми волосами, глаза кажутся чересчур большими на личике в форме сердца. И тем не менее Хоуп Кэндлесс — точная копия отца, знаменитого романиста, скончавшегося две недели назад. Тот же ум блистает в тех же карих глазах, и столь же проницателен взгляд, и такая же музыка в голосе.
Голос, правда, прерывается, и в карих глазах — слезы. К смущению Хоуп, слезы потекли, едва она заговорила об отце. Хоуп, облаченная в приталенное бело-розовое платье и в белых сандалиях на высоком каблуке — ей бы и в голову не пришло надеть джинсы с футболкой, — вытирает глаза кружевным платком. Впервые вижу настоящий платок с тех пор, как десять лет назад умерла моя бабушка. На платочке розовыми нитками вышито «X».
— Я скучаю по нему, — признается она. — Он был мне не только отцом, но и лучшим другом. Если бы я могла выбрать одного-единственного человека, чтобы прожить с ним всю жизнь, я бы выбрала его. Глупо, да?
Когда мы с сестрой писали сообщение о его смерти, то не могли подобрать эпитет, выразить по- настоящему свои чувства. «Возлюбленный» — этого было недостаточно. Мы написали «обожаемый», ведь мы и вправду обожали его. И добавили строки из того стихотворения викторианской эпохи, «потому что мы могли говорить с ним, пока солнце не сядет».[2]
— Странно, не правда ли? Каждая из нас твердо уверена, что любимицей была она. Думаю, он любил нас одинаково, и так сильно! Простите, простите, что я плачу. Это он купил мне дом и квартиру сестре тоже.
«Дом» Хоуп — большая и светлая квартира на первом этаже здания в Кроуч-энд, с просторным патио и ухоженным фруктовым садом. Автор «Гамадриады» и «Пурпура Кассия» купил его дочери семь лет назад, когда она получила диплом юриста. Хоуп заняла второе место по результатам экзаменов в Юридическом обществе, после того как с отличием окончила Кембридж. Ее сестра Сара, двумя годами старше, ведет гендерные исследования в Лондонском университете.
— Сара получила квартиру в Кентиш-таун. Знаете, что он сказал тогда? «Жаль, я не настолько богат, чтобы купить вам дома в Мейфер или Белгравии». Он заботился о нас. В детстве уделял нам все свое время. Если ночью мы плакали, приходил к нам он, а не мама. Он играл с нами, читал вслух, разговаривал. Когда я выросла, то подумала: когда же он успевал писать книги? Наверное, он работал, пока мы спали.
Он никогда нас не наказывал. Об этом и мысли не было. Он терпеть не мог родителей, которые шлепают детей. Не бьют, а просто шлепают. Ничто не могло его вывести из себя, только это.
Послушав Хоуп Кэндлесс, можно подумать, будто матери у девочек не было, а если была, то сбежала от мужа — образца всех добродетелей — с молочником и бросила их еще в раннем детстве. На самом деле Урсула Кэндлесс вполне благополучна и проживает в северном Девоне, в доме, который завещал ей муж.
— Кто бы ей не позавидовал? — рассуждает Хоуп. — Женщины вечно жалуются, что мужья не смотрят за детьми и вообще им не помогают. Иные отцы забывают о детях с вечера воскресенья и до вечера пятницы, не говоря уж о беглецах, которых приходится разыскивать и заставлять содержать семью. Нет, моя мать на редкость счастливая женщина.
Урсула сердито скомкала газету. Она бы не стала читать дальше, но тут в кухню вошла Полин, энергично приветствовала Дафну и, схватив газету, принялась читать ее вслух — как Урсула и опасалась.
— На чем ты остановилась, тетя, то есть Урсула? Ага, «счастливая женщина». Дальше:
Наверное, счастливое детство и любящий отец пробудили в Хоуп мечту о детях? Готов ли ее партнер стать вторым Джеральдом Кэндлессом?
— Я принципиально моногамный человек, — заявляет Хоуп. — Мне по душе стабильные отношения, этим я обязана детству и нашей семейной жизни. А что касается детей — посмотрим. — Хоуп улыбается, но тут же, вспомнив, что радоваться нечему, хватается за носовой платок — Мы с партнером пока не заговаривали о детях.
Ее партнер — коллега-юрист Фабиан Лернер. Они познакомились в Кембридже и с тех пор не расставались.
— Вот уже двенадцать лет, — говорит Хоуп. Нет ли в ее улыбке оттенка печали? Несколько неожиданно она добавляет: — Мы проводим вместе почти все выходные и отпуска, но никогда не жили вместе. По-вашему, это странно?
Да, странно. А может, все дело в том, что «человек, играющий важную роль в ее жизни» не может сравняться с той чересчур важной ролью, которую играл в ее жизни отец?
— Вот гады, а?
— Да уж, — сказала Урсула.
— Хорошо еще, что Хоуп не живет с Фабианом. Было бы неприятно прочесть об этом в газетах.
Дафна Бетти повезла пылесос в столовую, напевая песенку «На цыпочках среди тюльпанов». Урсула слышала ее впервые.
День, когда Полин уезжала домой, выдался ярким и солнечным. К девяти утра пляж заполнился людьми. Кто спускался по частной дорожке из гостиницы, кто — с парковки позади ларька «Мороженое» и магазина, где торговали ведерками, лопатками и надувными матрасами. Явились туристы, поселившиеся в деревушке по ту сторону дюн, и серфингисты из лагеря в Франатоне — эти, в облегающих купальных костюмах, выбрались на берег задолго до того, как Урсула и Полин проснулись. Оторвавшись на минуту от завтрака, Полин поинтересовалась, почему Джеральд выбрал именно это место, ведь он родом не из Девона. Раньше она об этом не задумывалась. Урсула пожала плечами: наверное, ему здесь нравилось. Эти места всем нравятся.
— Прости, тетя Урсула! Я расстраиваю тебя этими разговорами. Я такая нетактичная. И про женщин- профессионалок мне не следовало говорить, ведь у Сары и Хоуп такие хорошие профессии. Ты рада будешь избавиться от меня, дуры бестактной.
— Совсем не рада, — возразила Урсула не слишком искренне. — Ты очень добра. Я буду скучать по тебе.
На память она подарила Полин первое издание «Молитв» с автографом. Суперобложка с изображением молодой женщины перед храмом Афины в идеальном состоянии. Книга стоила около трехсот фунтов. Урсула надеялась, у Полин хватит ума не давать книгу кому-нибудь почитать. Но вряд ли она догадывается об истинной цене издания.
— Разве я пойму? — усомнилась Полин. — Дядя Джеральд был такой умный.
Возле станции Барнстепл припарковаться было негде, так что Урсула вышла из машины лишь на минуту, чтобы поцеловать Полин, и Полин сказала с тревогой в голосе: она, мол, надеется, что Урсула теперь справится сама. Урсула села в машину и вернулась в город.
Ей пришлось покружить с четверть часа, пока она нашла место для парковки. В центре она, не выбирая, зашла в первую попавшую парикмахерскую. Урсула перестала стричься двадцать лет назад. В конце семидесятых она решила отпустить волосы — теперь уж и не вспомнить почему. Тяжелый период в жизни, чуть ли не самый скверный. Они прожили в Ланди-Вью-Хаусе семь или восемь лет, девочкам сравнялось одиннадцать и тринадцать. Урсуле захотелось изменить свою внешность, и она постаралась сбросить вес, который набрала после рождения Хоуп, а заодно отрастила волосы. Два способа изменить свою внешность бесплатно.
Она сбросила пятнадцать фунтов, а волосы свисали ниже лопаток, но Урсула оставалась все той же Урсулой, разве что более худой и с косичкой, подколотой к затылку. Джеральд и девочки то ли ничего не заметили, то ли предпочли промолчать. Волосы уже поседели. Перец с солью, как говорят нынче;
