Мы недоверчиво уставились на него, а Ларионов положил на пол мою сумку, цветной мешок, скинул на вешалку плащ и взял у меня из рук фотоаппарат.
— Маринка, знаешь, что это такое?
— Фотоаппарат. Но карточки…
— Будут, будут тебе карточки, — обнял ее за плечи и уверенно повел в гостиную, будто сто раз бывал у нас дома. — Это, Маринка, аппарат, да не совсем обычный. Называется поляроид…
Он усадил ее на стул, а мы с Сережкой с любопытством следили за ними. Я опасалась, как бы он не выдумал какой-нибудь глупой шутки, вроде вылетающей из объектива птички вместо фотографии. А он серьезно спросил ее:
— Слушай, если тебе нужно фото на такой важный документ, может быть, наденем тебе мою фуражку? Все-таки ты природу будешь охранять…
— Не природу, а памятники, — поправила Маринка, но идея ей явно понравилась, она с охотой нацепила его фуражку, сдвинув чуть на затылок.
Ларионов быстро открыл футляр — обычный крупный фотоаппарат. Навел резкость, а Сережка бормотнул завистливо под руку:
— Темно здесь, ничего не проработается…
— Проработается, — уверенно сказал Ларионов. — Маринка, смотри на меня, головой не тряси, не моргай — выдержка большая, а то будешь на снимке, как сонная курица…
Нажал на кнопочку, короткая ослепительная вспышка блица, шуршащий картонный шорох, и откуда-то из-под аппарата выползла квадратная карточка.
— Прошу, фото готово, — протянул Ларионов Маринке карточку.
— Так тут же ничего нет! — разочарованно воскликнула она.
— Как говорит мой боцман: годи помалу! Ждем минутку…
Середина белой пластмассовой карточки стала наливаться мутью, как будто заливало ее киснувшее молоко, в ней появилась голубизна и прозелень, еле заметный вначале цвет стал постепенно набирать силу и глубину. Из туманных разводов цветового хаоса появились отчетливые линии, и вдруг в центре пластинки вынырнуло Маринкино серьезное лицо в фуражке. Ее смешная рожица словно выплывала к нам из глубины морской воды: появились удивленные глаза, сжатые строго губы, кокарда. Из сумрака небытия возникла она натекла сочным цветом, появилось ощущение пространства и тепла.
— Во зыко! — ахнул Сережка. Два бессмысленных кошмарных слова выражают максимальный восторг, высшую категорию качества: «Зыко!» и «Зыровски!». — А мне можно?
— На, работай! — протянул ему поляроид Ларионов. — Учти, в кассете десять снимков, распорядись с умом…
Я на кухне высыпала на стол из мешка присланные Адой фрукты. Огромные алые яблоки, золотисто- желтые длинные груши. Из гостиной доносился Маринкин восхищенный визг, значительно басил, срываясь на петушиный вскрик, Сережка, и чуть тягучий голос Ларионова объяснял им что-то, наверное, про необходимость соблюдать порядок. Потом я услышала недоверчивый вопрос Сережки:
— И на Бермудах?!.
— Конечно, бывал…
— А око тайфуна — это не выдумки?
— Нет, не выдумки — кольцо шторма вокруг судна, а внутри мертвая зыбь… Сухогруз «Тарасов» погиб…
Ах, как было бы хорошо, если бы с ними сидел там Витечка! Шутил, подначивал вопросами Ларионова, строил свои обычные несбыточные планы: «С завтрашнего дня строим плот с парусами — отправляемся через Атлантику…»
Мы ведь, Витечка, готовы были поплыть с тобой на плоту через океан по первому твоему слову. Нам и штурман Ларионов для этого был не нужен. Мы твердо верили, что ты знаешь курс к счастью. Зачем нам еще штурман? А ты нас завез на необитаемый остров. А сам уплыл неведомо куда, обвязавшись на дорогу спасательным поясом с надписью «Гейл Шиихи»…
Из мешка высыпались душистые зеленые огурчики фейхоа и тугие оранжевые комья хурмы. Они были обтекаемо-острые, как девичьи груди, и сочились изнутри светом вроде китайских фонариков.
Маринка с жаром объясняла Ларионову:
— Это давно было, когда еще жили начальные люди, то есть мартышки…
В дверях кухни появился смеющийся Ларионов. Я показала ему на фрукты:
— Впервые слышу, чтобы в Одессе росли хурма и фейхоа…
Ларионов покраснел, заерзал:
— Понимаете, Ирина Сергеевна, глупость вышла с посылкой… Я ведь ее уже поставил в такси, когда драка началась…
— И что, за время драки помидоры превратились в хурму?
— Нет. — Он растерянно развел руками. — Когда драка круто заварилась, таксист дал газ и укатил… И посылочка с ним вместе тю-тю…
— Тю-тю… — бессмысленно повторила я за ним. — Дороговато, боюсь, станет посылочка…
— Да что вы, Ирина Сергеевна! — взмок от неловкости Ларионов. — Я днем заскочил на Центральный рынок — там и выбор лучше нашего, и цены, можно сказать, дешевле… Пусть ребята витаминчиков покушают… Хорошие у вас мальцы!..
Я махнула рукой:
— Да ладно! Все дети прекрасны, все старики почтенны…
У него, по-моему, есть перебои с чувством юмора, потому что он совершенно серьезно ответил:
— Не знаю… Я не верю, что все дети прекрасны, а старики заслуживают уважения. — Помолчал мгновение и добавил: — Есть противные дети и презренные старики…
В кухню влетел Сережка с поляроидом в руках:
— Вот так стойте!.. Рядом!.. Ма, чуть-чуть ближе… Вот так, стоп!
Полыхнула крохотная молния блица, с шуршащим шипением выползла еще слепая карточка. Но грома небесного я не услышала. Не услышала я беззвучного немого грома. В сентябре редко гремит гром.
Так и стоим мы на той цветной карточке — рядом, у стола, заваленного горой золотисто-оранжевых и зеленых фруктов.
К концу дня позвонил на работу Ларионов.
— Ирина Сергеевна, вы хотели передать Аде какие-то книги…
— Да, да, спасибо! И отдать вам поляроид, вы его вчера забыли у нас.
— Ладно, это успеется… Ирина Сергеевна, давайте пойдем на Владимира Фаддеева — это очень интересно, билеты дают только с нагрузкой… И заодно отдадите книги…
— А кто такой Фаддеев? — не поняла я.
— Это знаменитый телепат, гипнотизер. Психологические опыты, называются «Познай самого себя»…
— Да ну, чепуха какая-то! — почему-то рассердилась я. — У меня ужин для детей не приготовлен, а я буду с гипнотизером познавать себя!
— Ирина Сергеевна, во-первых, интересно же проверить — вдруг мы не все о себе знаем? Он ведь и экстрасенс в придачу! Вдруг откроет в вас что-то неведомое?
— Нечего во мне открывать! Со мной дело ясное. А что второе?
— Нет, это я так сказал, в смысле второго… Я имел в виду насчет ужина ребятам. Я уже был у вас дома, привез им биточки по-московски… — У него по-прежнему был странный тон — застенчивый и уверенный одновременно.
— Что-что? Какие биточки?
— По-московски. В кулинарии от ресторана «Центральный» продавались — знаете, лоток такой фольговый, а в нем уже готовые замороженные биточки. С гарниром. Рис припущенный. Только в духовку поставить — через пять минут можно есть. А на сладкое торт «Марика». Ребята сказали, что им такой ужин подойдет…
Какой странный, однако, человек! Ну, кто его просил? На кой черт мне этот Фаддеев? Как всегда, в
