деятельности наркомафии, коренного перелома в решении проблемы не достигнуто. Уровень наркотизации населения продолжает расти.
52. Киев — Москва. Посадочный коридор. Хэнк
Они ехали почти всю ночь. Вообще, если бы его везли в забитом ящике, Хэнк впечатлений получил бы не больше. Конечно, не так комфортно, но информации — тот же замкнутый ноль.
Единственное твердое убеждение, вынесенное Хэнком за эту долгую дорогу, — такая большая страна не может быть такой бедной. Не выдержит жесткость конструкции.
В Киев он прилетел поздно вечером, легко и быстро прошел паспортный контроль. Единственное, что спросил у него таможенник: «У вас баксы или марчелки?»
Хэнк пожал плечами:
— Простите, что такое «марчелки»?
Таможенник смотрел на него как на придурка:
— «Марчелки» — марки ФРГ!
Хэнк облегченно вздохнул:
— У меня наличными шестьсот долларов США и две тысячи австрийских шиллингов…
— Внесите в декларацию… И проходите…
В зале ожидания его сразу же остановил сухопарый белесый человек, похожий на скандинава:
— Вы господин Сеймур Харрис?
— Да, — кивнул Хэнк. — Я — Харрис…
Блондин кивнул:
— Здравствуйте, я — Лембит…
Хэнк не понял, фамилия это или имя. Да и не имело это никакого значения.
Монька перед отъездом напутствовал его:
— Тебя встретят надежные парни. Внимания на них не обращай, это так — промежуточные люди…
Хэнк спросил промежуточного человека Лембита:
— Вы скорее всего финн?
— Я эстонец! — сказал Лембит так, будто представился лордом-пэром.
— Прекрасно! — восхитился Хэнк.
Лорд-пэр Эстонии взял у Хэнка его маленький дорожный чемоданчик и повел на паркинг. В новенькой «БМВ»-пятерке засквозили в объезд Киева.
Лембит хорошо говорил по-английски, почти без акцента.
— Вам надо покушать перед дорогой…
Хэнк покачал головой:
— Нет, в самолете кормили… Я не проголодался…
— Тогда заедем, возьмем с собой еду. Пятьсот километров впереди — гастрономическая пустыня.
Лембит куда-то заехал по дороге, взял пакеты с сандвичами, жареной курицей и бутылку «Джима Бима».
— В Москву? — спросил он как таксист.
— С Богом!..
Пару раз Хэнк задавал какие-то ничего не значащие вопросы своему гордому эстонством водителю. Лембит отвечал подробно: «Да», «Нет». И сразу же нырял в молчание, как родные его сердцу таллинские кильки в море. Хэнк ему был за это очень признателен.
Дорога была жуткая. Очень узкое шоссе, в обоих направлениях загруженное до предела грузовиками. На полотне, выщербленном, выбитом, в ухабах, ямах-ловушках «БМВ» подкидывало и трясло, как тачку. Из- за плотного потока встречных грузовиков Лембит не мог сделать рывок на обгоне и объехать тяжело, медленно пыхтящую попутную колонну. Ехал гордый эстонец расчетливо, быстро — под упор, на трассе не ерзал, не вилял, не дергал машину тормозами. Обычно Хэнк сильно нервничал, сидя на пассажирском сиденье, — он не доверял шоферам. Через час, приглядевшись к рулежке Лембита, полностью успокоился, сделал несколько глубоких реанимационных глотков «Джима Бима» и тихо отключился от происходящей за стеклом мерзости. Конечно, досадно ехать на такой мощной машине так уныло — встречные грузовики слепили, попутки забрасывали лобовое стекло жирной грязью.
Хэнк подумал, что последний раз он ездил по таким дорогам во Вьетнаме.
Только было не промозгло-холодно, а душно-мокро. Но так же противно.
В середине ночи Лембит разговорился. Открыл рот и сообщил:
— Приехали. Сейчас будет погранконтроль…
Долго стояли в очереди. Лембит взял у Хэнка паспорт, достал свои документы, в права вложил двадцатку — протянул в окно таможеннику, купюра испарилась, документы вернулись назад, и они въехали в Россию.
«Знал бы этот самый Харрис, где путешествует живущий теперь отдельно от него паспорт», — подумал Хэнк. Харрис и не догадывается, что в одно прекрасное утро может проснуться самым знаменитым человеком на земле. Мистер Герострат Сеймур Харрис.
Никаких перемен по сравнению с Независимой Украиной на земле России Хэнк не обнаружил. Редкие тусклые желтые огоньки по сторонам, безвидность, индустриальные трущобы. Хэнк ориентировался только по иероглифическому языку дорожных знаков — этому замечательному эсперанто водителей во всем мире.
В машине было тепло и уютно. Расслабляла, убаюкивала музыка из приемника, еле слышно подсвистывал Лембит, мягко перемигивались огоньки на щите. Хэнк, прикрыв глаза, покачивался в полудреме, думал, что это похоже на прилет на чужую планету. Ничего нет позади, все, что происходит сейчас, — неповторимо, и совсем неизвестно, что будет завтра. Капсула текущего мгновения закрыта. Она отсечена от вчера и завтра. Почти неосязаемое мгновение между всем, чего уже нет, и тем, чего еще не было. «Раз мы все смертны, — раздумывал Хэнк, — любая цель бессмысленна для неверящих в загробную жизнь. Я в нее не верю, и, скорее всего, великий акт отмщения сбросит меня в пустоту. Но я проживу свою жизнь так, как я хочу. Моя воля заставит тысячи людей жить и умереть так, как я считаю правильным. Ведь, в конце-то концов, раз все мы когда-то умрем, то я просто сдвину для них календарь. Велика печаль!»
Под утро они подъезжали к Москве. Занимался тусклый безвидный рассвет.
Неожиданно для самого себя, как-то на уровне вздоха, Хэнк сказал вслух:
— Господи, какая бедность…
Эстонец равнодушно кивнул:
— Великий канцлер Отто фон Бисмарк говорил, что у славян ослаблено чувство собственности — от этого они склонны к расточительности и воровству…
— Занятно, — хмыкнул Хэнк. — Но за век народ мог измениться…
— Никогда! — отрезал чухонский лорд. — В России никогда ничего не изменится. Это невозможно.
— Почему?
— Для этого Россия должна проиграть большую войну. Не Афганистан, не Чечня! Сокрушительный разгром — как в сорок пятом было ликвидировано гитлеровское государство… — невозмутимо преподавал Лембит.
— Но без мировой ядерной войны это невозможно, а тогда погибнут все, кроме китайцев, — напомнил Хэнк.
— В том-то и дело! Исторический пат — у мира нет игры, поэтому здесь всегда будут нищета, дикость и оголтелое воровство…
— И других альтернатив нет? — из любопытства подначивал Хэнк.
— Нет, — заверил категорически Лембит. — Российский народ может спасти только оккупация чужеземцами. Русские не должны управлять своим народом — они постоянно нацелены грабить и унижать
