горький закрытый пьяница, свойство, которое в милиции, ясное дело, не очень приветствуется. Я его по- товарищески срамил и стращал, уговаривал завязать, а Славка, виновато глядя в сторону, спрашивал меня грустно:
— Серега, ответь не по уму, а по сердцу… Я ведь знаю, что ты как бы прав… Послушаю я тебя, завяжу вглухую — и что останется мне тогда в жизни?
Я что-то неубедительно мычал, но заканчивал всегда пророчески-грозно:
— Смотри, Славка, погоришь однажды по-черному… Выпрут тебя без пенсии, закукуешь тогда… — и сам себя совестился, потому что для такого прорицания много ума не надо — ежу понятно, чем кончается для мента регулярная пьянка.
Ну и случилось, конечно. Возвращаясь из гостей, Симаков тихо, покойно-пьяненько заснул в троллейбусе. Борзый наряд доставил его в вытрезвитель, оформили Славку по всей программе. Оружия, к счастью, у него не было — да и зачем оно топтуну? А вот удостоверение майора милиции у него изъяли. Утром, проспавшись, он с ними не смог на месте договориться, с «вытрезвенниками», и как только его выпустили из трезвого узилища, позвонил мне.
Славка знал, что я с младых ногтей пасу вытрезвители — неисчерпаемый кладезь смрадной информации.
Пришлось мне в вытрезвитель поехать. Наехать, поохать, нажать на начальника вытрезвителя, потом подружить с ним, подарить на память о встрече бутылку коньяка «Отари», названного, наверное, французами в честь Отара Квантришвили, и тогда руководитель тверезой жизни разорвал все протоколы, которые должны были идти в Управление кадров МВД. Серая, незаметная миру, унылая — и такая нужная Симакову — карьера была спасена.
Надо отдать ему должное, Славка отслужил мне не один раз верой и правдой.
Штука в том, что в наших условиях для того, чтобы оформить наружное наблюдение, требуются такие чудовищные усилия и столько разрешений начальства, что проще за преступником самому протопать. Только — смешно сказать — эта профессия требует таланта и знания множества приемов и навыков странного филерского ремесла.
Славка был маленьким начальником, и сам он уже «на землю» не выходил, след не брал. Но его мелких командных полномочий было достаточно, чтобы по моей просьбе организовать наружку за интересующими меня людьми. Конечно, если это не была какая-нибудь масштабная долгосрочная операция, требующая больших людских ресурсов, как говорили топтуны — значительных трудодней.
Поэтому и на этот раз Симаков охотно согласился помочь. Только спросил для формы, на всякий случай:
— А начальство твое знает?
— О чем вопрос, Слава? Дело на контроле у самого Келарева… И не нужна мне толпа твоих соглядатаев… Мне нужен один толковый человек…
— Дуся? — понятливо среагировал Симаков.
— Да, мне нужна Пронина. Этого будет вполне достаточно…
Когда я заявился в контору, то, распахнув дверь, услышал пронзительный голосок Дуси Прониной. Она говорила Миле что-то про свою семейную жизнь.
— …Мне бы ее на свои ходули поставить, а там пускай сама через грязь шагает, — объясняла свои родительские проблемы Дуся.
Увидев меня, Дуся встала навстречу, козырнула по форме:
— Петрович! К выполнению любого задания Родины майор Пронина готова…
Ее фамилия Пронина в сочетании со званием «майор милиции» была поводом для бесчисленных шуток, ибо память поколений сохранила имя литературного героя — сыщика майора Пронина. Никто, по- моему, уже не читает этих книжек, никто не вспомнит, чем занимался майор Пронин, но все знали нарицательное имя легендарного сыскаря. Ну и Дуська по наследству получила его известность и острую потребность каждого встречного пошутить по этому поводу.
Я обнял Дуську, расцеловал, усадил за свой стол и попросил Милу приготовить нам кофе — принимал я в гостях человека не простого.
Дуська Пронина была чемпионкой. В любом человеческом занятии, сколь бы ни было оно необычно, а порой и презренно, существуют выдающиеся мастера, несравненные умельцы, в которых соединилось призвание к подобной деятельности с приобретенными профессиональными приемами. С моей точки зрения, Дуся Пронина была великой, лучшей топтуньей во всей нашей оперативно-розыскной системе.
Дуська не знала себе равных, не бывало у нее поражений и срывов, скрыться от нее было невозможно, и никто еще не сумел оторвать «хвост» в виде неказистой, чудовищно худой бабенки, похожей на скелет змеи. Да и лицом Дуся не сильно удалась — глядя на нее внимательно, очень хотелось подарить ей на день рождения противогаз, с которым она сохранила бы шанс устроить свою личную жизнь. И одета она была всегда во что-то серое, мешковатое, абсолютно незапоминающееся и неразличимое в толпе.
Дуська наверняка была рождена для своей службы — в ней она находила какие-то компенсации своей несостоявшейся женской судьбе. Я думаю, что когда она выходила на боевую сыскную тропу, ее вел, конечно, не служебный долг, а азарт жизненной погони, поэзия преследования, гон чистокровного выжлеца за дичью. Много лет Дуська работала в наружке КГБ. Но в период частичного распада и непрерывной реформации некогда всемогущего ведомства она перешла к нам и здесь присохла, видимо, до пенсии.
Думаю, что Дуська Пронина, будучи абсолютно бесцветной, незаметной, неузнаваемой в толпе, могла бы стать выдающейся, неуловимой преступницей. Но она затеяла игру на этой половине поля, и поиск, слежка, лов реальных злодеев перевоплощали ее унылую, тусклую жизнь в мир больших страстей и жутких соревнований. Это тебе не топтушка в КГБ, где, естественно, никогда не существовало никаких настоящих шпионов, а отслеживали в основном блаженных фраеров — диссидентов и дурных от жадности валютчиков. Дуське для ее азартного филерского сыска это было скучно. То ли дело у нас — меню такое, что нормального человека тошнит от одного перечня этих кровожадных забав…
— Евдокия, послужи мне на этот раз от всей души, — попросил я ее.
— По-другому, Петрович, я тебе не служу, — засмеялась Дуська. — Я ж тебя люблю! Жалко, ты молодой и красивый, а то бы я тебя захомутала… Ух, была бы у нас милицейская семейка — загляденье…
— Дусь, да кто ж на нас заглядываться стал бы? Нам с тобой по должности не разрешено, чтоб кто-то нас разглядывал…
— Ладно, — махнула она рукой и спросила: — Так что нужно?
— Дуся, сегодня часов в одиннадцать, ну, где-то около полудня, из прокуратуры города выпустят одного серьезного мазурика. По виду — нормальный хачик. — Я протянул ей пачку фотографий Мамочки. — Но он убийца и большая сука. Прижучить я его никак не могу… Нужно выяснить, куда он двинет из прокуратуры… Там мы накопаем следы…
— Да ничего нет проще! — весело пообещала Дуська. — Сделаем, Петрович!
— К тебе на подхват я пошлю Любчика и Кита…
— О, вот этого не надо! — замахала руками Дуся. — Я, например, полицейских в толпе узнаю сразу, у них на морде выражение особое, как у попов. А вдруг хачик это тоже умеет?..
— Нет, Дуся, они и тебе на глаза не попадутся. Ты их поведешь за собой по радио. Они будут в машине за тобой тянуться… Не знаю я, как он оттуда станет двигать. На такси? Пригонят ему машину? Или вдруг на своих двоих? Его нельзя потерять. Мне надо знать, куда он денется…
— Петрович, не бери в голову. Сделаю как надо, не беспокойся…
— Дуся, я хочу тебя предупредить: скорее всего, за ним будет топать еще одна наружка, чужая. Его поведут из конкурирующей организации…
— Из ФСБ, что ли?
— Ну как бы! От бывшего КГБ, так скажем. Эти ребята — большие злыдни. Постарайся сразу взять их в поле зрения. Нам с тобой важно — пропасут они его до места назначения? Будь внимательна, Дуся, и очень осторожна — как никогда! Я тебя очень прошу — на тебя все мои надежды теперь…
