Серебровский с невозмутимым выражением лица смотрел прямо перед собой, не вмешиваясь в наш разговор. Я подергал несколько раз ручку дверцы — бесполезно, замки заблокированы.
— Сергей Петрович, там уже все кончено, — мягко сказал охранник, он меня успокаивал. — Вы там сейчас ничем и никому не поможете. Там — финиш…
— Не финиш! — зло выкрикнул я. — Это меня касается, я должен был ехать с ними! Останови, я тебе говорю!
— Нельзя! — твердо резанул мой страж.
Я поманил его пальцем, а он готовно наклонил ко мне голову. Я ухватисто взял в пригоршню его ухо и сжал вполсилы. Повернулся к Серебровскому и попросил:
— Саша, вели остановиться, или я оторву ему ухо!
Серебровский усмехнулся, помотал головой:
— Однако! — Помолчал, будто прикидывал для себя ценность охранного уха, и решил по- хорошему:
— Изволь…
Я отпустил ухо не столько напуганного, сколько удивленного охранника, и Серебровский мягко сказал ему:
— Миша, не обращай внимания. В Болгарии иностранцев называют чужденец… Этот у нас тоже пока чужденец. Сходи с ним туда, а мы вас подождем.
Мы вылезли из машины, а Серебровский, приспустив бронированное стекло, сказал охраннику:
— Ты проследи там, чтоб кто-нибудь не подснял нашего шустряка-чужденца…
Кот Бойко: продавец снов
Мы с подругой лежали обнявшись на тахте, и этот жалобный матрас летел сейчас над миром, как ковер-самолет.
Его несла над этой заплеванной, обиженной землей, над облаками легкой дремы и сладкого полузабытья острая тугая сила моего вожделения и ее уже уходящая нежная агония: «О мой родной, лучший мой, единственный…»
Потом Лора оттолкнула меня, взяла с тумбочки очки, надела, и лицо ее сразу построжало, как у училки, проверяющей мою контрольную — грамотно ли все сделал, есть ли в моем сочинении искреннее чувство или только чужие цитаты с ошибками? Долго смотрела она в мое лицо и решила, наверное, что я на этот раз ничего не списывал, не подглядывал, подсказками не пользовался.
— Ты мне снился, урод несчастный.
— И ты мне снилась… Лежишь, бывало, ночью на шконках, вокруг сто двадцать мордоворотов храпят, как танковая колонна. Безнадега, вонь и мгла… А я лежу и о тебе, единственной, сладкой, как эскимо, мечтаю…
— Ну что ты врешь. Кот позорный! — засмеялась она. — Мечтал бы — хоть раз открыточку прислал, я бы к тебе приехала…
— Лора, цветочек мой душистый! Декабристка моя хрупкая! Тебе на свиданку в зону нельзя, туда только законных супружниц пускают. А мы с тобой, слава Богу, в сплошном грехе сожительствуем.
— К сожалению…
— Не жалей. Представь себе — вот это наше сладкое хряпание называется супружеский долг! Долг! Как трояк до получки! Полный отпад!
— Угомонись, тротуарный мустанг! Мне это не кажется таким ужасным наказанием, — недовольно заметила Лора. — Просто тебя бабы разбаловали. От этого тебе нормальная жизнь кажется стойлом.
Я закурил сигарету, потянулся, закинул руки за голову и сказал ей совершенно честно:
— Ошибаешься, подруга, это не разбалованность. Я очень люблю женщин. Понимаешь, не просто факаться люблю, я каждую женщину люблю, как волшебный подарок… Подарок, которым дали поиграть один раз. У меня до сих пор трясется душа, когда я впервые прикасаюсь к женщине. Я люблю первые слова знакомства, я люблю ваши капризы, вашу терпеливость. Вашу верность, память ваших тел, их запах — у каждой свой. Когда я с тобой, я люблю тебя, как часть самого себя… Когда я в тебе — ты для меня, как два кубика дури, как сорванный мной впервые миллион, как рекордный выстрел на олимпиаде… Понимаешь?
— Я люблю тебя, безмозглого вруна. Умираю по тебе! И ничему никогда не верю…
— Зря. Я никогда не вру женщинам. Я их всех любил в момент знакомства так сильно, что хотел на них жениться. Честное слово!.. Но по разным причинам передумывал.
— Больной человек, чистая клиника, — неискренне посочувствовала Лора. — Лечиться надо вам, пожилой юноша!
Я поднялся со своего медленно планирующего на землю ковра-самолета:
— Можно попробовать. Хорошими продуктами. Помогает…
— Ужас! — Лора закрыла лицо руками. — У меня в холодильнике только мед и орехи.
— Одну минуточку! Тебе же доставили ужин из ресторана!
— Послушай, продавец снов! Последний раз мы ужинали в ресторане, когда я решила по дурости, что ты хочешь на мне жениться. А ты уже передумал… Или думать не собирался…
— Пока не знаю, но, может быть, я снова передумаю, — сказал я и направился в прихожую за своим баулом.
Александр Серебровский: карнавал самозванцев
Гаишники перекрыли для нас встречное движение, пока машины переползали на внешнюю полосу кольцевой дороги — все, поехали домой!
Серега заткнулся в угол салона, подавленно и сердито молчал.
— Жаль, что ты мент, полицейский. А не японский поэт. Мог бы написать стихотворение, элегантное танку в стиле дзен, — сообщил я Сереге. — Такого типа: «Ночью я проехал мимо своей могилы. Из тьмы в никуда…»
Ордынцев подозрительно посмотрел на меня:
— Але, а ты почему велел забрать меня прямо из аэропорта? Ты что-то знал?
Меня стал разбирать смех — до чего же люди ни черта не понимают в происходящем вокруг, с ними самими. Но строго и уверенно судят!
— Ты знал? — приступал ко мне Серега.
— Ну даешь! У тебя мания величия! По наивности тебе кажется, что ты к этому имеешь отношение. Все это, — я показал пальцем себе за спину, туда, где медленно исчезало мерцающее зарево, — имеет отношение только к 86 миллионам баксов. Должен тебе сказать, что это о-очень серьезная сумма, и те, кто растырил ее по оффшорным банкам, не хотят, чтобы веселый босяк Смаглий тут начал болтать глупости на следствии! Просто ему не надо было попадаться тебе в руки. Вот и все…
— Выходит, если бы я его не отловил… — задумчиво сказал Серега.
— Конечно! — заверил я его. — Смаглий нарушил правила игры — он попался. Проиграл — плати…
— В той игре, что я играю, у меня есть роль. Я — сыщик. А получается, что я еще и судья. И отчасти — палач…
— Не морочь голову! Никакой у тебя отдельной игры нет. И быть не может! — твердо остановил я его. — Мы все играем одну громадную, очень интересную игру, и никого не спрашивают о согласии. Играем все! Постарайся ни к чему всерьез не относиться — мы все на сумасшедшем карнавале самозванцев. Это бал воров с непрерывным переодеванием, все в нелепых масках и чужих костюмах. Гримасы, ужимки, комичные кошмары…
