— Поехали-поехали! — настойчиво звала Лора. — Вот скоро меня хозяйка выгонит, тогда поедем греться в Питер. Если до этого я тебе не надоем…
— А почему выгонит?
— Она квартиру продавать надумала, ей сдавать невыгодно. Ей, мол, двадцать штук предлагают…
— Ладно, поехали к тебе. Питерских ментов жалко.
— При чем здесь менты?
— Ну представь, завтра на заре ловят они на Московской заставе нашу тачку, в которой едут два давно заледенелых трупа. Ну скажи на милость, выдерживают такое человеческие нервы? Даже если ты человек-мент?
— Не выдерживают, никогда, — согласилась Лора. — Поворачивай на Кольцевую, поедем ко мне.
— Поедем. А ты с утра вызывай хозяйку и вели по-быстрому оформлять на тебя документы…
С трудом шевеля синими от холода губами, Лора сказала:
— Какие документы? А деньги?
— Деньги — прах! Фарт нужен!
— Сумасшедший! — вздохнула Лора. — И врун. Все равно — поехали! Едем?..
— …Ну, ты что? Берем бабки и едем! — нетерпеливо дергала меня Лора.
— У меня дружок был, фарцовщик, — по-прежнему не глядя ей в лицо, вспомнил я. — У него кличка была Берем-едем.
— И что?
— Нет, ничего… Застрелили его отморозки в Сочах.
— Царствие ему небесное! — торопливо посочувствовала Лора, обуянная грандиозными планами. — Приступаем к помыву и причесону?
— Обязательно! Все сделаем, как ты сказала. Только совсем по-другому…
Сергей Ордынцев: почем в Москве сребреники
Питбуль Мракобес кровяным оком следил за каждым моим движением, неохотно, на миг, отрываясь, когда Серебровский кидал ему время от времени кусочки сыра и ветчины. Пес глотал с металлическим чавком, обязательно облизывал руку хозяина, но и в этот момент не спускал с меня настороженного взгляда.
На открытой террасе, где мы завтракали, посреди благостного барвихинского ландшафта, у сервировочного стола замерли неподвижно и беззвучно два официанта — молодые крепкие парни в белоснежных крахмальных рубашках и черных, тщательно отглаженных брюках с блестящим шелковым лампасом.
Вообще-то формой и выправкой они больше смахивали на вахтенных лейтенантов океанского корабля.
Кофейный сервиз здесь был лиможского фарфора, салфетки — будто из пиленого рафинада, ложки тяжелые, с монограммами — на всем печать роскоши, шика, дороговизны, и меня удивляла собственная плебейская неприязнь ко всему этому. Я боялся, что это — изнанка зависти. Но ведь видит Бог — не завидую я этому ничему!
— Так что, я подотчетен твоему шефу безопасности? Сафонову? — спросил я.
— Никогда, — мягко ответил Серебровский. — Ты подотчетен только мне. С Кузьмичом вы оперативно взаимодействуете. В рамках твоей задачи ты ему мягко и деликатно предписываешь все необходимые действия.
— А если он не согласится?
— Придет ко мне и спросит об указаниях. Я скорее всего велю выполнять.
— Обидится, наверное? — предположил я.
— Это его проблемы; никого не интересует. С сегодняшнего дня тебе выделят кабинет, где-нибудь рядом со мной. Тебе понадобятся секретарша и водитель.
— Водитель не нужен.
— Как знаешь… Телохранитель?
— Ага! И медсестру — лет девятнадцати, блондинку, килограммов на шестьдесят! — захохотал я.
— Если надо — обеспечим, — пожал плечами Серебровский. — И еще один важный вопрос — твоя зарплата…
— Для меня это не важный вопрос — я зарплату получаю.
— Эти совковые заскоки забудь! Со вчера тебе потекла зарплата — настоящая. Ты будешь получать сто двадцать тысяч в год. Баксов, разумеется…
Я внимательно смотрел в лицо Серебровского, эпически спокойное, чуть затуманенное подступающими заботами. Забавно, зарплата моего самого большого начальника, генерального секретаря Интерпола — главного полицейского мира — составляет 127 тысяч баксов.
— Сань, хочу пояснить тебе одну вещь — я у тебя год работать не собираюсь. Меня кисло-сладкая жизнь прикола у богатенького Буратино не интересует…
Серебровский нахмурился, хотел что-то сказать, уже пробежала мгновенная судорога гнева на лице, но я упредил его:
— Во-во-во! И сурово брови он насупил!.. Саня, запомни: это ты для своей челяди — магнат, олигарх, тайкун, великий могул и завтрашний генерал-губернатор! А мы с тобой двадцать пять лет назад пипками мерились — у кого длиннее выросла. Когда-то ты, Кот и я были как братья. И служащим на зарплате у тебя я не буду…
— Ты согласился решить эту проблему, — недовольно сказал Серебровский.
— Да. Но ты обговорил только одну сторону вопроса — прикрыть тебя от Кота. И я буду стараться это сделать.
— А вторая сторона? — подозрительно спросил Серебровский.
— Не допустить, чтобы твои ломовики ненароком убили Бойко…
— Буду счастлив, если это удастся тебе, — сухо обронил Серебровский. — Но не получать за все это нормальной зарплаты — идиотизм…
— Ты уверен, что я отказываюсь от таких деньжищ из выродочного советского целомудрия?
— От непонимания ситуации в целом, — спокойно ответил магнат.
— Это как раз ты не понимаешь ситуацию в целом! Я всю жизнь зарабатываю деньги тем, что служу обществу или государству, или не знаю там как…
— Сережа, не возбухай! Подумай, не спеши, не горячись. Когда ты работаешь сейчас на меня — ты служишь державе под названием Россия…
— Россия или «РОСС и Я»? — резко подался я вперед.
Серебровский усмехнулся, устало помотал головой:
— Сегодня это одно и то же… Нераздельные это вещи… Попробуй понять — я не хапошник, грабящий беззащитную мамку-родину! Россия — это мир, который я строю. Я служу ему восемнадцать часов в сутки. Поэтому я владею им. И от тебя хочу одного — устрой так, чтобы Кот Бойко не мешал мне это делать!
— Я попробую. Я очень постараюсь. Но не за деньги… Ты это можешь понять?
— Нет! — отрезал Серебровский.
— Саня, да что с тобой? Неужели ты не сечешь? Ты просто назначил свою котировку тридцати сребреникам! Четыре тысячи баксов за один сребреник! Все нормально! Курс московской валютной биржи!
— Я не прошу тебя убить Кота…
— Не просишь. Ты разрешаешь его убить! Сто двадцать штук — моя плата за эту милую работенку!
— А если ты не берешь эти деньги? Вполне, кстати говоря, скромные.
— Тогда я найду Кота и рассчитаюсь с ним из капитала нашей прошлой жизни!
