разрушений и смерти.
— Милостивый Боже, что это? — прошептал Эндрю и ошеломленно замер, не веря своим глазам.
— Это работа мальчугана! — вскричал О’Дональд, выскочив из неподвижной теперь цепи. С воплем восторга он подбежал к Эндрю. — Он взорвал дамбу! Готорн взорвал дамбу! Я напрочь забыл сказать тебе, что он собирался это сделать!
Расширенными глазами Эндрю смотрел на очертания площади в облаках курившегося пара; земля все еще дрожала у него под ногами, а река со сдержанным гневом продолжала бушевать в нижнем городе, круша все на своем пути.
Он повернулся и посмотрел на своих людей, онемевших от изумления.
— Вперед, ребята, вперед, пора с этим кончать! В атаку! С громкими торжествующими криками строй вновь кинулся вперед, их крики донеслись до самых восточных ворот. Перепуганные жители позади них поднялись с колен и кричали, указывая друг другу на происходящее. Сначала один, потом другой, затем тысячами они пошли вперед, размахивая дубинами, копьями, голыми руками, крича, что Перм услышал их молитвы и даровал им чудесное избавление.
Бегом, под флагами Мэна и Союза, Эндрю бросился на линию тугар.
Кто-то из них выронил лук, и вскоре сотни луков с грохотом полетели на мостовую, а тугары, теснясь, побежали обратно по улицам на север, на восток — куда угодно, только бы избежать яростной мести. Считанные минуты назад они считали, что победа и добыча у них в руках, а теперь застыли в полной растерянности, в то время как однорукий янки ворвался в их ряды, а его люди с хриплыми криками заработали штыками, прогоняя эту объятую ужасом толпу в темноту. Но деться им было некуда.
Промчавшись вдоль погруженных в темноту улиц, тугары ныряли в ревущий поток и с дикими криками уносились в ночь.
Пробиваясь вперед, Эндрю резал и колол, забыв обо всем на свете в пылу сумасшедшей схватки. И наконец перед ним не осталось ничего, кроме потока бурлящей воды. Из воды доносились ужасные крики, и среди теней этого Стикса он различал отдельные фигуры, которые проносились мимо, вцепившись в бревна, в обломки лодок, друг в друга, и вопили как проклятые, каковыми они и были.
На обочине дороги Эндрю увидел кучку тугар с расширенными от страха глазами, которые с одинаковым ужасом смотрели на него и на бушующую темную смерть. Повсюду вокруг звуки боя стихали, в городе звонили колокола церквей, раздавались громкие радостные крики.
Он посмотрел на перепуганных врагов.
— Достаточно для одной ночи, — сказал он. — Возьмите их в плен.
Солдаты, которые еще были с ним, окружили тугар и увели.
Задыхаясь от усталости, рядом стоял Уэбстер, знамя Мэна развевалось на влажном ветерке. Сквозь толпу к нему пробились Ганс и О’Дональд. Крики тысяч людей из темноты становились все громче.
Он оглянулся на Ганса, который по-прежнему безмятежно жевал свой табак. Эндрю только теперь с удивлением понял, что еще где-то на площади проглотил свой, но его тело почему-то не взбунтовалось в ответ.
Оки стояли рядом и наблюдали, как армия тугар исчезает в ночи.
— Надеюсь, джентльмены, — сказал он тихо, — это был мой последний бой.
Глава 21
— Они уходят, сэр.
Поднявшись с койки, Эндрю молча обвел взглядом комнату.
— Сколько я проспал? — спросил он.
— Доктор сказал, чтобы я дал вам поспать ночью, — ответил молодой ординарец. — Уже почти светает.
Растирая шею, он сел, позволив молодому человеку надеть ему сапоги. В дверях появился Эмил.
— Это правда — их крытые фургоны отъезжают на юг и на запад. Мы услышали звук их колес среди ночи.
Поморгав глазами и окончательно проснувшись, Эндрю огляделся.
— Что же вчера произошло? — пытался вспомнить он, и постепенно память возвращалась.
Ничего не происходило, кроме ожидания следующего штурма. Но тугары к югу от города исчезли, отступив за холмы. Он не покидал наблюдательного поста целый день. После боя всегда идет дождь, думал он. Перед рассветом небеса разверзлись и в дополнение к воцарившемуся мраку выдали холодный, доводящий до озноба ливень.
Когда небо начало светлеть, темное половодье понемногу отступило, обнажая страшное, не доступное никакому воображению зрелище.
Тысячи тел тугар, одно на другом, валялись среди обгорелых обломков, израненные и изуродованные, зажатые между деревьями с обломанными ветками, разбросанные среди сотен почерневших бревен; они запрудили реку и медленно плыли вниз по течению разбухшего Нейпера.
Вся долина ниже дамбы была разворочена; лагеря вражеских полчищ, огромный шатер их предводителя — все это просто исчезло, как будто ребенок, разозлившийся на свои игрушки, смахнул их рукой со стола.
Ободранные, лишившиеся всего группы тугар бродили по округе. Несмотря на весь свой гнев за все, что они натворили, он не мог избавиться от сочувствия к тысячам тугарских женщин и детей, которые ходили по грязным полям, переворачивая мертвые тела в поисках близких. Их пронзительные вопли и причитания долетали до городских стен.
Весь день он ждал, обходя свои позиции, в глубине души понимая, что все кончилось. В какой-то момент он, должно быть, совсем изнемог, потому что совершенно не помнил, как оставил свой пост и пришел отдохнуть в эту комнату.
Ординарец закончил свое дело, и Эндрю встал на ноги.
— Как Калин? — спросил он.
— Сильные боли, но признаков инфекции нет, — ответил Эмил. — Эта девушка была хорошей ученицей. — И, не успев произнести эти слова, он пожалел, что они вырвались у него.
Эндрю отсутствующим взглядом посмотрел на доктора, не в силах ответить.
— Организуй охрану и пойдем посмотрим, как он, — сказал Эндрю тихо.
Встав с постели, он вышел в коридор, где стоял, будто поджидая его, Касмар.
— Я знаю, у тебя тяжело на душе, — тихо сказал священник. — Не только из-за нее, из-за всего. Не вини себя, Эндрю Кин. Помни, что в конце концов ты спас наших людей.
Эндрю знал, что священник говорит искренне, но как он мог объяснить, что чувствует сейчас?
Он никогда уже не исцелится, ни теперь, ни потом. В глубине души он прекрасно понимал, что именно так долго отталкивало от него Кэтлин и сдерживало его самого.
Кивнув сам себе в подтверждение своих мыслей он прошел через прихожую в комнату Калинки. Крестьянин сидел на койке и ел похлебку, приготовленную для него Таней.
— Они уходят, — сказал Эндрю, и лицо Калинки озарила улыбка.
— Так что мыши в конце концов все-таки покусали их.
Эндрю, пытаясь выжать из себя улыбку, кивнул в ответ.
— Мы разделяем твое горе, мой друг, — тихо сказал Калинка. — Ее руки вернули мне жизнь.
— Готорн? — беззвучно спросил он одними губами.
Калинка покачал головой. Эмил вошел в комнату и посмотрел на своего пациента.
— Может быть, попробуешь выйти и посмотреть? Я полагаю, тебе полезен свежий воздух.
Взволнованный Калинка хотел спустить ноги с постели.
— Не надо. У меня есть носилки, они в коридоре.
Вошли четверо из Тридцать пятого Мэнского и, бережно подняв Калинку с постели, уложили его на покрытые шкурой носилки.
— Давайте посмотрим, — сказал Эндрю.
