мальчишки, юноши, мужчины и старики в кожаной броне с нашитыми стальными пластинками, кожаных шлемах на стальной основе; у каждого на поясе — сакса и топор, на плече — копьё, за спиной — большой прямоугольный щит, лук и два тула с полусотней стрел. Кое-где среди них ехали в броне, немногим худшей, чем у дружинников, с лучшим оружием, люди хангмота, старейшины. Бежали угрюмой, твёрдой рысью могучие боевые псы в нагрудниках, шлемах и шипастых ошейниках.
Синкэ надул военачальников Юргул, как малых детей. В лесу или на переправе, где анласы двигались без строя, хангары могли их смять численностью. Но войско кэйвинга уже выходило на открытое место и строилось буквально в виду городских стен!
Снкэ — весёлый и злой — метался по берегу, переправившись в числе первых. Он то и дело оглядывался на на видный отсюда город — кажется, не верил, что всё ещё не появляется войско противника. Ополченцы, спеша, вкапывали в землю привезённые с собой из леса колья, связывали оглоблями и колёсами повозки, выстраивая их в линии.
Вадим видел, как Синкэ сорвался с берега, как лист с дерева под порывом ветра, промчался вдоль строящейся дружины. Ветер донёс его резкий, напряжённый голос:
— Я не спрашиваю вас, готовы ли вы к бою! Я это вижу! Мне нет нужды знать, о чм вы думаете! Я знаю, что мыслей о бегстве или трусости у вас нет! Вы — дети Вайу и потомки Дьяуса, этим сказано всё! Но я хочу узнать — достоин ли я вести вас в бой?!
Торжествующий рёв — страшный, грозный и странно величественный — катился следом за скачущим кэйвингом — нарастал и ширился, подхватываемый всё новыми и новыми глотками. Орали и ополченцы, потрясая копьями и колотя в щиты. А следом за Синкэ — он на скаку отстегнул бьющийся по ветру плащ, и тот унесло в сторону, под конские копыта, багряным язычком пламени — сбиваясь в боевой клин, уже скакала его ближняя сотня. Лучшие бойцы… Уж эти — не отступят ни в поражении, ни даже в смерти, лягут вокруг кэйвинга, ни на шаг не отступив. Ни на шаг… и не ради серебра и золота. Ради чести. Ради чести — с кэйвингом — до конца. До кургана. А если не будет кургана — до чистого поля, где ветер, дождь и звери с птицами ничего не оставят от их тел. А им — ворота дома Дьяуса, широко распахнутые на той стороне…
…И даже — не ради этого.
'Она похожа на затравленную крысу.'
Ан Лэри йорд Дрэм стоял у окна вполоборота, чтобы видеть и комнату тоже — стоял, скрестив на груди панцырные руки. Высокого даже для данвана роста, на редкость могучего телосложения — настоящий гигант в стальной броне, напоминающий изваяния кённигов древности — тех, что смотрят на людей, идущих к императорскому дворцу на Страад Форта, главной улице-площади столицы империи на Хэймтэли. Широкую, выпуклую грудь, плоский живот, бока, спину и могучие плечи защищали анатомически изогнутые пластины, ремнями крепившиеся к синтетическому двойному жилету с кольчужной прокладкой. Отдельные пластины закрывали пах и бёдра, ноги до колен защищали металлические сапоги по переду которых бежали волнистые зубцы, похожие на языки пламени. Брассарды обнимали руки по локоть, ниже поблёскивали перчатки из металлической чешуи. На бедре висел длинный прямой меч. Доспехи офицера копировали доспех конного воина из далёкого прошлого данванов — периода Войны Великой Степи, когда войска молодой Империи (в те времена занимавшей всего-то часть одной-единственной планеты) уничтожили орды кочевников-автохтонов и истребили весь их народ.
Трое мальчишек-щитоносцев, стоя вдоль стены, держали грифоний шлем с высоко взметнувшимися крыльями, щит и длинное копьё. На их лицах было откровенное любопытство — право участвовать в Игре они заслужили многочисленными победами на юношеских гесс-полях и сами не вполне верили, что всё вокруг — по-настоящему. И наконец, у входа в комнату — по двое с каждой стороны двери — застыли четверо взрослых воинов. Это и был весь отряд ан Лэри йорд Дрэма. Он не думал, что потребуется больше — если даже летняя история анласов ничему не научила, в распоряжении офицера будут все войска Юргул, и он просто завалит одних дикарей трупами других.
Однако сейчас данван… не то чтобы усомнился в правильности принятого решения… нет. Но, глядя на разворачивающиеся в боевой порядок ряды пехоты и концы, испытал некое смутно беспокойство. Он ощущал дух неколебимой уверенности, исходивший от переправлявшихся через реку анласов.
Визг мечущейся по комнате Юргул мешал ему сосредоточиться, и данван, выбрав момент, протянул, не глядя, руку и, перехватив хангарку за горло, стиснул с такой силой, что глаза её выкатились, а язык вылез между посиневших губ. Придушив слегка визгунью, данван отшвырнул её, словно тряпку, в угол, на роскошное ложе, где она и осталась лежать, тихо сипя.
— Когда подойдут войска, — сказал наконец данван, — мы ударим на этот сброд с двух сторон. Не важно, сколько погибнет хангаров. Мне даже лень изобретать хоть какой-то план — сомнём числом. Это всё.
Синкэ расположил войска так, как это обычно делали анласы, если противник превосходил их числом, а зинд шёл весь, не только дружина.
У Юргул воинов было около двадцати семи тысяч. И Синкэ — две с половиной, то есть — более чем по десятку хангаров на каждого анласа. Но это смущало юного кэйвинга менее всего. Главным было разбить врага до подхода войск соседних сююджи…
…Вадим погнал коня туда, где трепетал баннорт с драконом на перекладине. Синкэ находился под ним. Юное лицо кэйвинга было задумчивым и немного беспокойным. Он сидел в седле очень прямо, продвинув вперёд, почти перед конской грудью, ноги в шипастых бронзовых поножах и чеканных пластинчатых набедренниках. Поверх воронёного кольчатого панцаря была накинута туника с драконом. Треугольный щит — заброшен за спину, поперёк седла лежал длинный меч, знаменитый Секущий Вихрь. Шлем кэйвинга — необычный для анласов, куполовидный, с широким полем сзади и подвижным забралом — держал оруженосец из его родичей. Второй сжимал трампет в готовности трубить.
— Что там? — Синкэ пошевелился в седле, кольчуга зашуршала. Вадим чуть склони лся с седла:
— Они строятся для атаки, кэйвинг.
Синкэ кивнул, глядя прямо перед собой. Вадим посмотрел на него искоса. Странно что-то он себя ведёт…
Загремели, зашипели, заревели огушительно и дико хангарские гонги. Омерзительный вой рос и надвигался. Синкэ вздрогнул, словно очнудся. Посмотрел вокруг и замедленным, страшным движением молча протянул руку. Ему подали шлем, кэйвинг надел его и лязгнул забралом. Всё так же медленно обеими руками воздел меч.
Монотонно проревел трампет. В синем небе заметались, давая сигнал, сотенные стяги (и Вадим вдруг — как вспышка пронеслась! — понял, что означали когда-то мельком прочитанные и удивившие его слова из 'Слова о Полку Игореве': '…кричат стяги…'). Заревели другие трампеты, резко и высоко завизжали рожки- круммхорны — но всё это тут же перекрыл грохот оружия и дружный рёв, прокатившийся по рядам войска гремящей волной:
— Вайу и сталь!!!
Передний ряд ополчения сдвинул щиты и выставил копья, второй и третий — тоже. Остальные готовили луки для навесной стрельбы. Синкэ хорошо усвоил уроки схваток с анласами и сейчас копировал их строй для ополчения.
Отряд кэйвинга плотно сомкнулся в клин, тоже сдвинул щиты ближе и опустил пики к земле. Вадим оказался слева от Синкэ, за ним — Ротбирт. Вспомнилось, как перед отъездом из лагеря Эрна подала чашу с водой и сказала спокойно: 'Я буду ждать.' Это значило — и здесь — и там. Вадим прогнал от себя эти мысли, они были лишними сейчас.
— Охота мне снилась сегодня, — сказал Ротбирт. Вадим спросил, не поворачиваясь:
— На кого охотился?
— Не помню. Через поле скакали. Я, ты… и знаешь, Йохалла. С собаками.
— Йохалла? Ты что, ту сторону видел, что ли? — усмехнулся Вадим.
— Не знаю… Но скачка добрая была.
— И сегоня наяву будет не хуже, — Вадим сбил кончиком пики головку цветка. — Да и на охоту нынче мы не пожалуемся.
