вывод, что одни расы лучше других и более склонны к прогрессу.
Они совершенно искренне считали, что белый человек гораздо успешнее представителей черной или желтой расы. Конечно, этот научный вывод, впоследствии оказавшийся ошибочным, подхватили тут же настоящие расисты, которые на физиологическом уровне ненавидели негров, монголов или евреев. Для них ученые слова были что бальзам на душу: приятно и возбуждает.
Австрийские философы не являлись расистами в чистом виде, но евреев недолюбливали. Это была особенность австрийского мировосприятия — неприязнь к евреям, хотя те им ничего дурного не сделали. И это даже не было первоначально связано с особенностями философского взгляда, просто немцы в Австро- Венгрии были антисемитами, от учености или неучености тут зависело немногое.
Чем большим патриотом ощущал себя австрийский немец, тем большим антисемитом он оказывался. Почему — понятно. В евреях они видели конкурентов, и часто евреи оказывались богаче и успешнее честного немца. Так что с появлением научного обоснования различия между расами австрийские немцы патриотично уверовали в арийскую миссию белого человека, который, по Блаватской, некогда владел миром. Кто ж ему запрещает снова владеть?
Кроме того, в те же годы языковые факты подтвердили и гематологические исследования. Оказалось, что у людей всего четыре группы крови, и по этим группам можно выявить, какие народы и где проживали. Тут-то расовая теория пополнилась еще одним замечательным звеном: теорией вырождения. По этой чудесной теории браки между разными расами приводят не к улучшению качества человека, а к его вырождению, то есть закреплению дефектных признаков. Это была отнюдь не немецкая идея, а всеобщая. В России она цвела не менее пышным цветом, чем в немецкой среде. Однако только в Германии она дала превосходный результат — породила национал-социализм. Но прежде она стала научным достоянием — со спорами, можно ли переливать белому человеку кровь негра или еврея, не отразится ли это на его умственных способностях, здоровье и потомстве, а потом уж одной из составных частей вошла в патриотическую философию Листа и Либенфельса — любимых философов Гитлера.
Гвидо фон Лист
К началу XX века Гвидо фон Лист был уже совсем не молодым человеком. Но он сохранил удивительное качество юности — смотрел на мир широко раскрытыми глазами. Это был искренний и наивный мечтатель, однажды уверовавший в силу и красоту языческих немецких богов (а случилось это с ним еще в далеком и счастливом детстве). С тех пор до конца дней он был верен своему идеалу.
Ученый немало путешествовал, его восхищали пейзажи Австрии и Германии — именно тут, в прекрасных творениях природы он видел торжество космической гармонии, которую мечтал вернуть в современный и для него ненастоящий мир. Прошлое ему всегда казалось важнее настоящего, и его он воспринимал восторженно, хотя и с известной долей сентиментальности.
Даже в молодые годы, когда его странствия проходили в веселых компаниях друзей, он испытывал вовсе не те чувства, что его приятели. Когда после дневного перехода они радовались отдыху и с удовольствием попивали алкогольные напитки, Гвидо фон Лист искал уединения, где всем сердцем открывался совершенному миру природы и обращался с восклицаниями к древним немецким богам. А однажды, путешествуя по реке к развалинам древнего римского города Карнунтума, где некогда германцы одержали победу, он совершил первое ритуальное захоронение восьми бутылок вина, расположив их в виде солнечной свастики под аркой Языческих Ворот.
Эта деталь биографии Листа не осталась без внимания Адольфа Гитлера. Он всегда помнил, что именно Лист первым в новейшей немецкой истории отметил 1500-летнюю годовщину легендарной битвы при Карнунтуме и увековечил священным ритуалом славу немецкого оружия и победу германцев над римлянами.
Гвидо фон Лист и в юные годы, и в старости негативно относился к тому, что принято считать буржуазной моралью и техническим прогрессом, он мечтал о счастливой земле предков — затерянном среди гор и лесов уголке, где жива вера в языческих богов, и народ наделен лучшими чертами древних ариев. Современность ему совсем не нравилась. Так что история и изучение текстов и старинных построек были той отдушиной, без которой он не мог бы и выжить.
Лист воплощал мечты лишь в литературных произведениях и пьесах, и эти книги и постановки, очевидно, были пропитаны такой страстью и целеустремленностью, что вызывали у публики воодушевление и любовь. Во всяком случае, так эти творения воспринимало доброжелательное к Листу окружение. Окружение было специфическим.
Увы, успех Листовых творений был связан не столько с литературным даром автора, сколько с тем, что к старости он стал ярым антисемитом. Именно эти настроения все больше и больше охватывали многонациональную Вену, особенно после массового переселения евреев из Галиции. Лист с его пангерманизмом и неприятием чуждого влияния евреев затрагивал в душе толпы отнюдь не самые романтические струны. Сам он вряд ли понимал, что аплодисменты звучат не его таланту, а его позиции.
Лист нападал на евреев и возвеличивал древних германцев. Публике это очень нравилось, ведь публика была не еврейской, зато евреи автора осуждали и относились к нему брезгливо.
В начале XX века старый идеолог ариософии увлекся исследованиями в области лингвистики. Это была популярная тема, в лингвистике тогда искали ответы на вопросы, откуда пришли в Европу ее нынешние жители. Лист написал многостраничный манускрипт об истории языка древних германцев и его связи со знаками рунического письма, причем в научный труд были введены понятия из оккультизма и каббалистики.
Так, например, в качестве знакового отражения стадий творения мира он называл древнейшие известные нам символы — свастику и трискелион. Даже геральдические знаки Лист интерпретировал как рунические древние символы, разобрав и систематизировав немало древних рыцарских гербов. Эти знаки он связывал с древним (утраченным) знанием жрецов Вотана.
Ученые восприняли исследование с усмешкой, зато мистики приняли книгу с восторгом. Самое занятное, что научные изыскания в этом труде соседствовали с мистическими откровениями. Ученые совершенно справедливо считали, что исследование написано дилетантом. Ни один серьезный исследователь не посмел соединить несоединимое — магию и науку. Но для Листа был важен не метод, а результат, цель. Цель всегда была одной: побольше узнать об истории древних ариев. Недаром он затеял хлопотное и трудоемкое дело — стал публиковать в теософских журналах цикл «Ариогерманских исследовательских отчетов», которые с интересом поглощал юный Гитлер.
Если Шлиман искал Трою по Гомеру, то Лист искал ариев по северным мифам — Старшей Эдде, исландским сагам. Наукой, конечно, эти труды Листа не стали, но ему удалось другое — возродить язычество в христианской Австро-Венгрии. Так им было положено начало движению неоязычников.
Главным их богом с легкой руки Листа стал Oдин (Вотан), который считался богом войны древних германцев и покровителем героев Валгаллы. Вотан, как известно, дал германцам оружие и научил их сражаться, он был богом тайного (герметического) знания, создал магию и умел беседовать с миром теней. Свои знания он получил страшной ценой, подвесив себя вниз головой на Мировом Древе Иггдрасиль, пожертвовав своим собственным глазом за право владеть тайнами мира. Вот как пишет об этом древняя Эдда:
