Теперь эта чудесная связь оборвалась, и она больше не ощущала ничего, кроме пустоты. Майкл же, напротив, был переполнен искрящимся восторгом от ощущения свободы и потаенного предвкушения грядущих приключений.
Криво усмехнувшись, он небрежно заметил:
– Просто на этот раз мне чертовски повезло. Даже не ожидал. А главное – никто не внакладе. Как говорится, каждому свое.
Проговорив эти слова, он отвесил ей глубокий поклон и ловко заскользил вниз по руслу из застывшей лавы.
Не отрывая глаз, Аннелиза следила за его гибкой фигурой. Возможно, для нее лучше всего было бы, если бы вулкан вдруг проснулся и накрыл ее своей каменной осыпью – под плотной оболочкой она легче перенесла бы эту боль, это последнее предательство. «Подумай о нашем ребенке», – сказал он. Ее рука, покоившаяся на животе, затрепетала. Ребенок Майкла. Он родится в постели Питера Хотендорфа и вырастет в его доме. И она, вдова Хотендорфа, будет жить там в роскоши, о которой всегда мечтала. А Майкл… Человек, уставший заботиться о других, – он будет скитаться по миру бесконечными морскими дорогами.
Майкл по-хозяйски расселся в лодке Питера, на которой его доставили к вулкану. Аннелиза видела, как он ловко погрузил весло и с уверенностью бывалого моряка погнал маленькое легкое суденышко по сверкающей лазурной воде.
Наконец он исчез из виду, на этот раз навсегда.
– Пойдемте, госпожа Хотендорф. – Губернатор подставил ей руку. Он избегал смотреть ей в глаза, но она угадывала по выражению его лица, что ему жаль ее. Наверняка Хон считал ее обычной глупой женщиной, поддавшейся коварству соблазнителя. – Сейчас я отвезу вас домой, и, поверьте, компания вас не оставит.
Глава 21
Мару уложила ей косу вокруг головы и аккуратно пришпилила кончик.
– По-моему, очень хорошо, – сказала она. – Сегодня госпожа Педерсфельдт не сможет придраться к вашим волосам.
Аннелиза затрясла головой, пытаясь прогнать дрожь отвращения. Она уже забыла, что на сей раз в роли сторожевого пса выступала эта несносная Педерсфельдт.
С тех пор как губернатор Хон привез Аннелизу домой после гибели мужа, она ни на минуту не оставалась одна. День за днем в течение трех недель к ней по очереди приходили жены голландцев. Разумеется, такое участие могло проистекать из природной доброты и чуткости ее соседей, и все же их появление всякий раз напоминало Аннелизе о женщине, привязанной к столбу цепью лишь для того, чтобы помешать ей броситься вплавь за любимым человеком. Напрямую никто не упрекал ее за сухие глаза и отсутствие скорби во взгляде, однако по отдельным коротким замечаниям она догадывалась, что у многих ее спокойствие встречает откровенное непонимание.
– Для ребенка Питера мы готовы шить весь день, – с неизменным восторгом повторяла Герта Гунстедт.
– Благодарю вас за любезность, – каждый раз отвечала Аннелиза, сидя у окна и глядя в сад, в то время как Герта, сосредоточенно сжав губы, орудовала иглой, чтобы пополнить растущую стопку крошечных принадлежностей для будущего младенца. – Вот только не уверена, понадобится ли ему столько белья.
Труди Ван Хельмер также постоянно докучала ей своим чрезмерным вниманием: то ободряюще похлопает по руке, то нальет чаю, то поправит подушку в кресле. Временами от ее услужливости Аннелизу просто тошнило.
– Я восхищаюсь вами, дорогая, – как-то сказала Труди. – Вы такая сильная. Это так ужасно – не иметь родной могилы, к которой можно было бы прийти поплакать. Ничто так не облегчает душу, как слезы. Но я убеждена, что настанет день, когда вы сможете излить свое горе.
Пока Аннелиза предавалась этим размышлениям, Тали принесла платье и положила ей на колени.
– Это подойдет, госпожа?
– Нет, – сказала Аннелиза. – Это для прогулки. Выбери какое-нибудь другое.
– Знаете, что я подумала… – Тали запнулась и прикусила губу. – У госпожи Педерсфельдт ноги похожи на две большие толстые сосиски и ей трудно ходить; она тут же задыхается и делается вся красная. Может, вам сказать ей, что сегодня вы хотите прогуляться? Она наверняка ответит: «Госпожа Хотендорф, погуляйте без меня». А вам нужно гулять. Это полезно для ребенка.
«Полезно для ребенка», – сказала Тали. «Подумай о нашем ребенке», – говорил Майкл.
Аннелиза кивнула:
– Пожалуй, ты права. Ради здоровья можно и прогуляться.
В этом и правда не было ничего плохого, а заодно она избежит неблаготворного влияния на ее настроение Марты Педерсфельдт.
Все произошло именно так, как предсказывала Тали. Через несколько минут Аннелиза уже выходила на солнечный свет, оставив толстую Педерсфельдт дремать в кресле под портретом Хильды, который по ее распоряжению был водворен на прежнее место.
Ореховая роща, словно радушная хозяйка, распахнула Аннелизе свои зеленые объятия. Сверху слышалось мягкое воркование голубей. Птицы слетали с ветвей, когда она проходила под ними, и взмахом крыльев разносили мускатный запах, проникавший в легкие при каждом вдохе.
У развилки Аннелиза в нерешительности остановилась. Тропинка, ведущая налево, привела бы ее к пристани, где стояли лодки, и тогда прогулка закончилась бы слишком скоро; поворот направо напоминал ей о переживаниях, оставивших глубокий рубец в сердце. Этой дорогой Питер водил ее к Майклу в те ужасные дни, когда держал его в хижине и глумился над ними обоими. У нее пробежали мурашки по коже при воспоминании о том едва осязаемом касании Майкла, когда она была так уверена в их взаимной любви, неподвластной времени. Нет, сейчас она не могла идти по этой дорожке.
