негодяю прожить хоть еще один день. Не забывай, ты уже нанес ему первый удар. Ротгар кивнул в знак неохотного согласия.
— Хотя это противоречит сакским понятиям о торжестве справедливости, нам нужно пойти на такой шаг, любовь моя. Он олицетворяет постоянную угрозу как для тебя, так и для твоего брата. Хелуит никогда не избавится от его похотливых желаний. К тому же он почти уже мертв.
— Я… мне кажется, ты прав, — слабым голосом произнесла Мария.
— Ступай, Мария, ступай. Тебе не стоит этого видеть, — произнес Гилберт. Она была так расстроена грядущей расправой над Уолтером, что совсем не сопротивлялась, когда Гилберт, обняв ее, отвел в сторону подальше от Ротгара. Она прижалась к его руке, позволив усадить себя в седло. Потом он сам уселся рядом, за ее спиной. Когда он навалился на нее всем своим весом, она не смогла сдержать тревожного крика, но крика от удивления не получилось, — лишь один тяжкий выдох.
Сакс занес меч, но теперь, когда Гилберт усадил Марию туда, куда хотел, ему показалось, что Ротгар слишком долго медлит с расправой, не желает поскорее отправить душу этого человека к дьяволу. — Я тебе сейчас помогу сакс, — крикнул Гилберт, подъезжая поближе к Ротгару.
В битве при Гастингсе саксы валились, как снопы, на землю перед напором всадников. Этот сакс тоже падет по той же причине. Гилберт взмахнул мечом, целясь не в Уолтера, а в самое уязвимое место у Ротгара — между шеей и плечом.
— Не смей, Гилберт! — Мария снова очнулась от оцепенения. Догадавшись, что тот затеял, она в ужасе закричала. Она повисла у него на руке всем телом, и ее вес при других обстоятельствах никак не повлиял бы на точность его удара, но ведь он до сих пор еще страдал от этой проклятой слабости. Он промахнулся, задев только руку Ротгара, чем помог вогнать меч сакса поглубже во вздымающуюся грудь Уолтера. Конец его меча вонзился в бедро сакса. Гилберт удовлетворенно хмыкнул. Из раны сразу же заструилась кровь.
Издав радостный вопль, Гилберт опять взмахнул мечом. Вновь Мария повисла у него на руке, и удар, который мог бы размозжить ему череп, пришелся ему по затылку. Сакс свалился, словно подрубленный дуб. Гилберт выругался. Если сейчас слезть, то он мог бы вогнать меч в голову сакса. Но в таком случае Мария непременно от него убежала бы. Увидев, сколько крови льется из раны Ротгара, Гилберт, будучи уверен в силе своего удара, решил, что и так сакс долго не протянет. Он лежал тихо, словно мертвец.
— Прекрати эту суету, женщина! — заорал Гилберт, стукнув ее по голове, чтобы немного оглушить ее. Он перевел свою лошадь на трусцу, уводя за собой остальных. Он громко рассмеялся. Наконец-то он хотя бы частично выполнил то, что собирался сделать. Сакс лежа на земле умирал, а они с Марией скакали прочь от него, в темноту ночи.
Глава 21
Пария боролась. Она боролась с сильным Гилбертом, восставала всем своим существом против жестокой судьбы, которая самым чудесным образом вернула ей Ротгара, и тут же вырвала из его объятий. Она ничего не могла сделать — пальцы только скользили по железной кольчуге. Она, Мария, хватала ртом воздух, когда он, схватив ее за волосы, закинул ей голову и припал жадными теплыми губами к ее шее. Она визжала, рыдала от собственного бессилия, от охватившей ее ярости и разочарования, а Гилберт только смеялся в ответ, легко удерживая своими мускулистыми руками ее тонкие руки.
Ей было невыносимо мерзко от того, что приходилось опираться на него, но без этого ей бы не удержать равновесия. Наклонившись вперед, она обхватила двумя руками качающуюся то вниз, то вверх шею лошади, и, не обращая внимание на упершееся ей в живот седло, погрузила лицо в пахнущую потом жесткую гриву.
— Куда вы везете меня?
— Точно не знаю. Скорее всего в Стиллингхэм. Потом что-нибудь придумаем.
— Что вы намерены со мной сделать?
— Ничего особенного. Только то, о чем мы с вами договорились тогда, в хижине дровосека, — ответил он. — Я намерен взять вас в жены.
— Но за мной все равно придет Ротгар. «Торопись, любовь моя», — мысленно молилась она.
— Пешком? На почти оторванной ноге? — Вновь послышался злобный гортанный смех Гилберта. — Если он не истечет кровью и не умрет, то в следующий раз он увидит вас тогда, когда на одной ноге вы будете качать моего ребенка, а второй будет ворочаться у вас в животе.
— Его ребенок, может, уже сейчас находится в моем лоне, и я с большой радостью произведу его на свет.
— Это неважно. Если ровно через девять месяцев после этой ночи вы родите ребенка, я его просто утоплю.
Значит, Гилберт намеревался овладеть ею. И как доказало ее слабое сопротивление, ее силам никак не справиться с его физической мощью. Тихие, мучительные слезы потекли у нее по щекам.
Как мудро назвала церковь отчаяние — смертным грехом. Ее отчаяние в эту минуту было настолько велико, что она думала лишь о том, чтобы броситься в реку и испытать радостное облегчение, точно так, как пообещал поступить с ее ребенком от Ротгара этот злой норманнский рыцарь. Вместе со своим горячо любимым ребенком они окунутся в успокаивающую водяную толщу и больше не станут беспокоиться ни по поводу могущественных королей, ни дающихся с таким трудом землях, ни о неверных рыцарях, ни о несчастной, обреченной любви.
— Я обещаю не причинять вам вреда, Мария.
Как будто простое, чисто физическое неудобство могло прекратить терзания ее сердца!
— Мне наплевать, что вы намерены со мной сделать, Гилберт, — сказала она, и в голосе ее чувствовалась горечь. Какой же кодекс рыцарской чести позволял ему удерживать ее рядом против ее воли, не решаясь при этом воспользоваться ею в качестве «военного трофея».
— Я люблю вас, Мария. И всегда любил. — У него был до странности сдавленный голос. — И вы тоже со временем меня полюбите.
— Никогда! — сплюнула она от злости.
— Любовь придет в свое время.
— В свое время придет Ротгар. И Хью. — Ободренная такой мыслью Мария вскинула голову. — Да, Хью наверняка придет. Аббатиса непременно сообщит ему в Лэндуолд, когда станет известно, что я не появилась в монастырских стенах.
— Хью нездоров и немощен, — ответил Гилберт, хотя в голосе у него угадывалась нотка сомнения. — Все его рыцари почти целиком уничтожены.
Остался один Данстэн.
— Хью командует всеми людьми, проживающими в пределах Лэндуолда, напомнила ему Мария. Ваш собственный оруженосец сочтет своей обязанностью убить вас за это, как, впрочем, и другие рыцари, помоложе.
— В таком случае, — возразил Гилберт, останавливая лошадь, — придется заставить аббатису замолчать, опередить ее, не допустить, чтобы она нажаловалась Хью.
Боже, что же она наделала своими предостережениями? Вряд ли Гилберт пойдет на убийство дочери Христа. Он натренированным взглядом смотрел на небо, пытаясь по звездам определить их местоположение. Повернув лошадь, он пришпорил ее и направил туда, где, по ее представлениям, находился монастырь.
Визг собственной любимой лошади заставил Гилберта выругаться. Она споткнулась, ударив еще раз по передним ногам железными копытами другую лошадь.
— Мы не можем ехать быстрее, если они связаны, — пробормотал сквозь сжатые зубы Гилберт. Подобрав поводья, он освободил остальных лошадей. На какое-то мгновение радость охватила Марию, она надеялась, что одна из лошадей тут же отправится назад к тому месту, где лежал сраженный Ротгар. Может, он, хромая, даже шел следом за ними. Но лошади, эти создания, подчиняющиеся силе привычки и твердым инстинктам, проигнорировали обретенную свободу и с довольным видом продолжали идти за ними,
