запутавшихся в его такой же огненно-рыжеватой бороде. Вероятно, она на самом деле превратилась в ястребицу, судя по тому, с какой скоростью летела она, не чуя под собой ног, через весь замок и мост через ров, навстречу Ротгару. Вероятно, у нее отросли сразу десять рук — так жадно она обнимала ими Ротгара, который, подняв ее на руки, усадил перед собой в седло. Она все крепче прижималась к нему, сердясь на кольчугу, которая прикрывала от нее его обнаженное тело, и одновременно благословляя ее за то, что она спасла ему жизнь для нее; она ворошила его длинные волосы, полагая, что была права тогда в ту далекую, словно вся прошедшая жизнь, ночь, когда подумала, что спадающие до плеч волосы будут ему к липу; она поглаживала ладонями его бороду, осыпая его поцелуями. Она чувствовала его сильные руки, которые, словно железными клещами, обвили ее за талию.
— Поосторожней, сестра, — предостерег ее Хью, несмотря на то, что сам наслаждался таким же бурным приемом, оказанным ему Эдит. — Будет неловко, если Вильгельм узнает, что Ротгара задушила в своих объятиях женщина, когда еще чернила на его помиловании не высохли.
— Значит, он его помиловал? — Хотя этот день, несомненно, должен был стать самым счастливым в ее жизни, Марии с трудом удавалось сохранять спокойствие духа. — А одобрил ли он брак между нами?
— Да, хотя, конечно, нам пришлось отдать ему немало золота, чтобы переубедить его, — ответил Ротгар. — Конечно, ему было от этого не по себе, но живые деньги все же перевесили все остальное. Вильгельм, конечно, считает Англию весьма ценным для себя приобретением. — Ротгар порылся в седельной сумке и извлек из нее пергаментную бумагу, смятую, с обвисшими краями из-за длительного путешествия на потной лошади под жарким летним солнцем. Написанные жирными чернилами строки, какие-то таинственные завитушки, украшения сообщали, что Марии предоставлено право выйти замуж за сакса, и гарантировали им подорожные для беспрепятственного передвижения по территории всей Англии.
Теперь они могли уехать из Лэндуолда. Теперь они могли попрощаться с Хью и Эдит. Ну, а теперь к замку, к этому недавно завершенному замку, такому неприглядному снаружи, но удивительно приспособленному изнутри к повседневной жизни.
О, с какой радостью она бы ехала рядом с Ротгаром, высоко подняв голову, испытывая такую сильную к нему любовь. Да, теперь они могли покинуть Лэндуолд, но все же какая-то маленькая частичка ее сердца будет постоянно ныть из-за тоски по тому дому, который она могла бы иметь.
— У меня тоже есть бумага, — сообщил Хью. Эта новость отвлекла Марию от мрачных мыслей.
— Но тебе не нужно прощение, Хью.
— Этот пергамент для тебя. Пораженная известием, Мария взяла в руки документ.
— Смелость твоего брата проявляется не только на поле боя, — сказал Ротгар. — Хью осмелился признаться Вильгельму в том, что с ним произошло и как ты здесь в Лэндуолде управлялась одна, когда его лечили.
— Твой сакс, по-моему, отличается сверхскромностью, — вмешался Хью. — Я также сообщил Вильгельму, что нам никогда бы не видеть вот этих прочных стен, если бы Ротгар не мобилизовал на строительство всех местных крестьян. Не забыл я рассказать ему о том, как Ротгар спас нас от верной засады на лесной опушке возле хижины дровосека, как он организовал нашу оборону после предательства Уолтера и Филиппа.
— Ну и что сказал Вильгельм обо всех этих известиях? — прошептала Мария. Подумать только, как она опасалась, что вся эта информация достигнет ушей всемогущего правителя, и вот на тебе, ему обо всем рассказал ее брат Хью!
Хью нежно, приветливо ей улыбнулся, и в этой улыбке чувствовалась гордость брата за свою сестру.
— Вильгельм заметил, что если бы все его рыцари поступали так, как эта слабая женщина и его заклятый враг, то на его земле уже давно бы воцарился мир.
— Значит, в течение всех этих долгих тревожных месяцев… не было вообще никакой необходимости опасаться Вильгельма?
— Нет, ты правильно делала, что его опасалась. Когда я все выложил ему, он объявил Лэндуолд конфискованным.
Хотя Эдит тяжело задышала в унисон с тревожно забившимся сердцем Марии, утрата Лэндуолда, судя по всему, мало волновала их мужчин. Вероятно, по пути домой они к этой потере сумели привыкнуть.
— Нам незачем так огорчаться и переживать, — сказал Хью. — Вильгельм не лишил нас дома. Он передал земли, принадлежащие этому предателю Филиппу, мне, прирезав к ним существенную площадь, ведущую прямо к морю. — Бросив косой взгляд на стены замка, он добавил:
— Вероятно, мне самому придется построить новый на пожалованных мне новых землях.
Значит, Хью получил Стиллингхэм и еще кое-что в придачу, но все усилия Марии, все эти месяцы, проведенные в полной неуверенности, беспокойстве и тревоге, вся проделанная Ротгаром работа пошли, выходит, прахом. Ну а что же будет с той любовью, которую она питает к этому славному месту? От допущенной несправедливости всю ее охватил бесплодный гнев.
— Ну и что же будет с Лэндуолдом в таком случае? — с трудом выговаривая от растерянности слова, спросила она.
— Вильгельм сказал, что тот, кто несет ответственность за поддержание порядка в эти смутные времена здесь, в Лэндуолде, должен и впредь всегда распоряжаться этим поместьем, — пояснил ей Ротгар. В глазах у него поблескивали озорные искорки. — Эта пергаментная бумага, Мария, по сути дела, декрет, передающий Лэндуолд в твое владение.
Она думала, что ослышалась.
Хью фыркнул, не обращая внимания на ее смущение.
— Но это уже второй декрет. В первом Вильгельм постановил передать всю собственность в Лэндуолде в руки Ротгара. Но он отклонил этот дар.
Ничего не понимая, Мария бросила на Ротгара вопрошающий взгляд.
— Передача Лэндуолда… мне? Ты отказался? Почему?
— Потому что только твоя сила воли, твоя решимость позволили отстоять Лэндуолд. Я тебе немного помог, правда, в самом конце.
Она чувствовала эту почти невесомую бумажку в своих руках; такая неприметная вещь, и все же она принесла ей все, о чем она мечтала — дом, Ротгара.
Хью отъехал в сторону. Сердце у нее вырывалось из груди, принимая во внимание всю важность этого документа.
Ротгар тихо заговорил, хотя Хью уже отъехал на порядочное расстояние.
— А теперь я должен тебе кое в чем исповедаться, Мария. Должен сказать тебе о своих сомнениях. Я подумал, если я теперь, когда Лэндуолд снова принадлежит мне, женюсь на этой женщине, то ради чего она это делает, — ради меня или ради земли и дома?
— Выходит, ты передал мне Лэндуолд, чтобы те же сомнения теперь терзали меня? — прошептала она. Почему-то Ротгар сейчас совсем ничего не говорил ей о своей любви. Может, его чувства к ней уже остыли? — Так как ты являешься моим господином, моим супругом, то все, что принадлежит мне в Лэндуолде, принадлежит одновременно и тебе. Таким образом, я вправе задать тебе точно такой же вопрос.
— Я отдал Лэндуолд тебе, Мария, поэтому тебе и решать. У тебя теперь есть свой дом, независимо от того — выйдешь ли ты за меня замуж, или откажешься от меня.
Что за безумная мысль! Как она сможет в одиночку управлять всей этой землей, которую так полюбила.
— Забудем обо всем, Ротгар. Давай отдадим Лэндуолд обратно Хью и уедем отсюда, будем добиваться всего сами, собственными силами, как мы и мечтали, чтобы между нами не возникало никаких сомнений.
Подчиняясь мгновенному движению души, даже не оглянувшись, Ротгар, пришпорив коня, направил его в противоположную от лэндуолдского замка сторону.
Яркие лучи солнца падали ей на лицо, но их жар не мог сравниться с той охватившей ее всю изнутри теплотой из-за такого легкого отказа Ротгара от Лэндуолда.
— Считаешь, что я поступаю глупо?
