— Я не нуждаюсь в похвалах!
— Пепи, сын мой, пожалей нас…
Пепи обвел всех страшным взглядом. Его глаза налились кровью. Он зашипел:
— Вы жалкие твари! И хорошо, что вас давят! Что вас презирают, как собак! Что гоняют с вас семь потов!
— Пепи, сын мой, пожалей нас…
— А мне вас не жалко! И себя тоже… Будь моя власть — я бы сжег этот проклятый город вместе с потрохами!
— Ладно, сжигай. Только помолчи сейчас. Только не губи нас. И себя пожалей немного. И жену молодую пожалей. Князь этого не простит тебе! Слышишь?
— Харкал я на вашего князя!
Пепи разразился такими дикими ругательствами, что женщины принуждены были удалиться. Та- Неферт сказала, уходя:
— Вяжите его! Он потерял рассудок!
— Меня? Вязать? — Пепи обнажил себя. — Вот это для царя! Вот это для царицы!
И грохнулся наземь. Без памяти. От злости. Совсем бездыханный…
Ани сказал:
— Употребляй царя на здоровье, но зачем кричать об этом на весь мир?.. Давайте затащим его в дом. Чтобы от греха подальше.
И он огляделся вокруг: нет ли кого-нибудь чужого? И за ворота выглянул. Нет, они были одни. Своей семьей…
Сеннефер
Тахура добрался-таки до широкой Дороги мертвых. Изрядно проплутав среди улочек и переулков столичных трущоб. Ему показалось, что выбрался из вонючей ямы. И решил идти направо — туда, где cкалы, где виднеется голый Восточный хребет. Дорога была вымощена базальтовыми камнями. Швы между ними заделаны вавилонской смолой, посыпанной слоем песка. Такое впечатление, что шагаешь по дворцовой площади. Справа и слева дорога обсажена пальмами, сикоморами. И деревом, именуемым «туаб». Его привезли из Та-Нетер, когда оно не достигло еще одного года. Быстро растет, дерево это неприхотливое — влагу добывает глубокими корнями. «Корни эти, говорят, сверлят землю, подобно бураву, — размышлял Тахура. — Оно бесценно, крона его тениста и очень красива с виду».
В этот час на Дороге мертвых было пустынно. Каменотесы, работающие в усыпальнипах, продолжали свое дело. Навещавшие своих покойников — давно вернулись. А в некрополь кому охота тащиться в эту пору?
Вперед маячили два-три домика. А дальше расстилалась посеревшая, ровная долина. До последнего домика не так уж далеко. Не в той ли покосившейся хибаре обитает Сеннефер?..
Старик словно поджидал гостя. Он сидел на корточках и жевал листья кустарника му. В них сила некрепкого вина. От них темнеют зубы и сердце начинает учащенно биться. Богатые, разумеется, предпочитают крепкое пиво или вино. Однако бедные люди жуют их, и перед глазами их разверзаются небеса, и сытая жизнь является воображению. Тахуре приходилось жевать листья му. Однажды. Когда чуть не заблудился в Ливии. В страшной пустыне этой страны. Листья внушили ему, что вот он, город, — цель его путешествия; что под рукою вода — только черпай ее. Так он пролежал в полусне-полуяви несколько дней. Пока его не подобрал караван. Вот какая сила в этих листьях му!..
Сеннефер приметил купца еще издали. Старик, признаться, подивился тому, что какой-то важный господин в такую пору идет пешком, без провожатых. И уж совсем расширились у старика глаза, когда господин круто свернул к его хижине и очутился на пороге.
Старик привстал, не веря своим глазам.
— Это я, Тахура, — сказал купец. — Мы с тобей виделись в лавке Усерхета. Ты оказал мне большую честь, отведав моего угощения.
Все было сказано слишком ясно и просто, чтобы не понять этих слов и не вспомнить купца Тахуру.
— Я рад, — проговорил старик, сплюнув жеваный лист му, — я рад.
— Я хорошо помню твое имя: ты — Сеннефер.
— А ты — Тахура.
— Верно! — Купец очень обрадовался тому, что старик запомнил его.
— В Кеми полагается пригласить гостя домой, — проговорил Сеннефер.
— Такой обычай — повсюду, где приходилось мне бывать.
— Но для этого надо иметь дом.
Тахура взглянул на дверь хижины. Низенькая, совсем низенькая она. В нее не войдешь, не согнувшись в три погибели. Вот какая дверь! И по ней вся хижина, выложенная из сырого кирпича. Купец решал: протиснется в дверной проем или не протиснется? Старик угадал его мысли:
— Нет, войти мы войдем! Как-никак, а дом! Надо побывать в нем. Не здесь же разговаривать.
— Да, ты прав, Сеннефер, мы, пожалуй, войдем…
Старик прошел первым, как бы подтверждая, что входить сюда безопасно. Маленькое оконце — высота которого равнялась ширине — освещало комнату скудным предвечерним светом. Можно сказать, что здесь было темно. Сеннефер достал уголек из очага и раздул его. При помощи льняной веревочки и этого уголька он зажег глиняный светильник.
— Садись, — пригласил он гостя, продолжая заниматься своим делом. — В углу ты найдешь чистую циновку. Она — для гостей. Бери ее — она чистая.
Светильник замигал неровным красно-желтым светом. Будто внесли сюда медную посуду. И все стало красно-желтым: лица мужчин, циновки на полу, глиняная посуда на полках.
— У меня бедно, — продолжал Сеннефер, устраиваясь на полу, — но чисто. Здесь чище, чем в фараоновых хоромах. Поверь мне: это говорю я, Сеннефер.
Тахура подтвердил, что в хижине опрятно, что даже женщина не в состоянии поддерживать чистоту большую, чем эта. (Купец указал рукою на потолок, пол, стены, посуду.) И в самом деле, в хижине не чувствовался спертый воздух, обычный в жилищах бедняков. Не пахло ни грязью, ни пивом, ни мукой. А вот ароматическими маслами пахло. А вот смолою пахло. И розами пахло. Откуда розы в этом закуте — темном и низком?..
Сеннефер засмеялся — негромко, точно заскулил песик.
— Господин, ты забыл, что я — парасхит. Я имею дело не только с кишками и желчью, легкими и селезенкой. Я не простой парасхит, которого гонят камнями прочь от себя. Когда он вскроет острым камнем живот покойника… Мне доверено и нечто большее…
Старик произнес эти слова гордо, но сдержанно.
— Разумеется, Сеннефер, я далек от мысли о том, что передо мною — обыкновенный парасхит, копающийся в чужих внутренностях…
— Не в чужих, — поправил его старик, — но в мертвых.
— Это одно и то же.
— Э нет, господин, ошибаешься. Мертвый принадлежит богам. О нем нельзя сказать «мой», «твой», «наш», «ваш». Он — божий!
— Да, это так, — из любезности согласился купец. Он не мог понять этого странного обычая — бальзамировать покойников. Зачем это? Разве не проще предать земле? Или сжечь, как это делают далеко на Востоке? Или подвесить к дереву, по примеру народов Севера, что за страною хеттов?..
— Чем угостить тебя? — сказал старик. — Есть у меня зелень му. Так называют ее в Та-Нетер. И мы переняли это слово. На рынках ее тоже называют му.
— Уважаемый Сеннефер, я знаю му. Однако доставь мне удовольствие, на которое могу
