— Твое величество — жизнь, здоровье, сила! — Небольшой наклон головы и в сторону Кийи. — На самом берегу моря — чуть повыше линии, если ее провести от Кодшу до берега, — наши воины тоже отошли…
— Не устояли под натиском врага?
— Боялись попасть в засаду.
— Хороши вояки!
— Твое величество, здесь пала тысяча воинов.
— Каким образом?
— Хетты наседали
— Как — уже и наседали?! Ты же сказал, что наши опасались засады.
— Засада сопутствовала наступлению врага. Один замысел его тесно переплетался с другим.
У фараона задергался подбородок:
— Маху, сколько раз предупреждал тебя изъясняться простым, ясным языком.
Маху подобострастно склонился.
— Сколько раз? — спрашиваю.
— Много раз.
— Да, именно много раз Я приказывал отбросить язык пыльных свитков. Посмотрите в окно, и вы увидите прекраснейшее из творений Атона — город его солнцеликости, великий Ахяти. Дворцы, построенные так, как никогда не строили их в Кеми: быстро — точно молния блеснула, красиво, будто солнце застыло на его стенах, волшебно, словно лунные лучи превращены в камни — белые молочные. Три года — и город Ахяти царственно смотрится в Хапи! Разве с помощью языка, подобного твоему, одолели бы мы постройку в столь сказочный срок? Тебя бы не поняли строители Ахяти, они засмеяли бы тебя и вместо дворцов и храмов соорудили бы что-нибудь несусветное.
— Твое величество, это истина! — говорит Кийа.
— Истина, истина! — подтверждает Пенту.
Маху вот-вот бросится наземь — где-то между его величеством и Кийей; даже не совсем понятно — перед кем? Еще мгновение, и он облобызает маленькие ноги стройной, горячей, как кусок солнца, женщины…
— Прости, великий владыка Кеми, — прохрипел Маху. — Прости!
Фараон махнул рукой. И, словно бы никого не замечая у себя под ногами, сказал Кийе:
— Не кажется ли тебе, что хетты слишком наглеют?
— Это так, — ответила Кийа.
— Видит светозарный Атон: я сознательно избегал столкновений с хеттами. Я отдал приказ не тревожить набегами Ретену. Я сказал Хоремхебу: с нашей стороны ничто не должно огорчать эфиопов. Ливийцам я протянул руку дружбы. Скажи мне: было все это или мне так кажется?
— Было!
— В таком случае не странно ли, что за всю покладистость платят мне неблагодарностью? — Фараон сохранял внешнее спокойствие, смешанное с торжественностью, словно перед ним стояли не двое — Пенту и Маху, но сотня царедворцев. — Мне понятна ярость жрецов Амона Я не доставил им никакой радости. Никакой! Я разрушил их бога, — куски летели в стороны! Священные камни стали наподобие бараньих рогов — теперь никакой силой их не выпрямишь. Стерто, стерто навсегда ненавистное имя!
Кийа слушала фараона благоговейно — будто впервые увидела его, словно пыталась запечатлеть его лик пред долгой разлукой
«…Она пойдет далеко, эта женщина Маху быстро сообразил, как и когда следует пасть наземь. Маху — человек умный. Искушенный. Он видит, что лежит на глубине трех локтей под землей. Его величество сделал свой выбор. Семнех-ке-рэ придется ждать. Может быть, очень долго — до полей Иалу…»
«…Не могу уразуметь: на что надеется этот Пенту? Ведет себя так, словно сейчас войдет сюда ее величество, чтобы сказать свое слово. Но разве реки текут вспять? Его величество не признает перемен, когда решил что-либо. Он идет напролом, точно бегемот в камышовых зарослях…»
— Я предложил мир соседним народам. Всем! А они воспользовались предложением? Я спрашиваю: воспользовались?
Кого он спрашивал: Кийю, Пенту, Маху? Все трое молчали.
— Я спрашиваю: воспользовались?
Кийа сказала:
— Нет.
— Я спрашиваю: воспользовались? — Фараон возвысил голос.
— Нет, — ответил Маху. — Не все.
— Я спрашиваю: воспользовались? — Фараон сказал еще громче, нетерпеливее.
— Они это сочли твоей слабостью, — проговорил Пенту совсем тихо.
— Слабостью?
— Да.
— Это почему же — слабостью?
Теперь стало ясно, что его величество желал услышать голос Пенту, желал знать его мнение.
— Твое величество, человек устроен так: он хорошо понимает силу и плохо разбирается в доводах
разума. Все государства, кроме Кеми, управляются людьми. Следовательно, человеческие слабости свойственны их правителям. Кнут в руках погонщика — прекрасный довод. Чего нельзя сказать о добрых словах, о хороших побуждениях души. Твои божественные чувства ко всем сопредельным странам должны были быть оценены должным образом. Они должны были внушить уважение, благоговение и страх Но этого не случилось.
— Почему же, Пенту? — На щеках у Кийи вспыхнул румянец ноздри расширились неимоверно, и казалось, дыхание ее стало неожиданно горячим, как огонь.
«…Вот разговаривает Пенту с их величествами, и я имею возможность посмотреть со стороны. Становится очевидным ее величество — та которая в Северном дворце, — уже не ее величество. Будет ли Семнех-ке-рэ соправителем? До сегодняшнего утра можно было сказать: пожалуй. Теперь же — яснее ясного: нет!. Знает ли об этом Хоремхеб? Если да, то почему не предупредил меня? Если нет, то следует ли предупредить его? Непременно. И поскорее!..»
— Я отвечу тебе, — сказал Пенту с полупоклоном (шея почему-то не сгибалась перед Кийей) — Великодушие и доброе сердце его величества — жизнь, здоровье, сила! — были истолкованы превратно. Да, превратно! И вот враги наши идут вперед… Медленно, но верно.
Фараон дернул плечами Словно его напугали.
— Почему же «верно»? Я понимаю «медленно». Но при чем тут «верно»?
— Я сказал в том смысле, как понимают они.
— Это они тебе сообщили?
— Косвенным образом Кто же об этом станет говорить прямо? Ведь Кеми, ведомый твоим величеством, корабль непобедимый благоденствующий и крепкий остовом своим.
— Да, это так, Пенту.
Маху сказал:
— Они еще не уразумели главного: не надо выводить из себя твое величество.
— О! — воскликнул фараон. — Маху высказал то, что у меня — на самом кончике языка Верно: меня они еще не знают! Но вывести из себя могут. Вот тогда-то я призову к себе Хоремхеба и скажу ему: вот что, мой верный военачальник, бери-ка меч и иди походом на такие-то страны. Сверни шеи их правителям, сровняй с землей города их, сожги нивы, забирай себе их жен и детей! Как вы думаете, что ответит Хоремхеб?
Кийа сказала:
— У него заблестят глаза от радости, ибо руки у него давно чешутся.
Маху добавил к этому:
— Не будет для него приказа милее. Ион измолотит своих врагов по слову твоего величества.
Пенту согласно кивнул:
