— Я? Отказываюсь? — Пекарь возмутился. И крикнул: — Эй ты, Хапу! Поди-ка сюда, Хапу!
Тотчас же появился Хапу. Рыжий подмастерье. Посыпанный мукой. Такой юркий. Лет двадцати пяти.
— Слушаю, хозяин.
— Скажи этому господину: что есть мое слово?
— Сказанное тобой?
— Да, мною!
— О, хозяин, я не видел ничего тверже. Оно выходит из твоих уст чистым золотом. И оно не темнеет. Оно не приобретает иного смысла. Или разит, как меч, или несет благо, подсобно божеству.
— Ты слышишь, Нефтеруф?
— Да, господин.
— Эй, Нофер! Нофер! Глухой заяц! Поди-ка сюда!
Пекарь позвал другого подмастерья. И тот ввалился в комнату, подобно плохо выпеченному хлебу: тяжело, с притопом. Это был коротышка, притом коротышка толстый. Губастый. Лопоухий. Рот до ушей. С высоким лбом. Издали приметным и помятым носом.
— Вот он, красавчик! — Пекарь брезгливо указал пальцем на урода, чтобы не было никакого сомнения в том, кто есть этот красавчик. — Нофер, что ты можешь сказать о моем слове?
Нофер улыбнулся, точно испробовал патоки: губы зашлепали, точно кто-то прошелся босыми ногами по мокрой земле. И загнусавил:
— М… м… м… твое слово… крепкое… и… и… м с… словно… м… м… м… кость…
— Ладно, убирайтесь! — приказал Мааниатон подмастерьям. — Нефтеруф, ты слышал все сам. Не правда ли? И мы не сговаривались. Хочешь, я позову рабов моих? Это азиаты. Я их помыл и обрил. Они — приличные.
— Верю, верю! — поспешил Нефтеруф. — Ка-Нефер хвалила тебя так, что я позавидовал.
— Ка-Нефер — красавица. — Пекарь облизнулся. — Достойная женщина. Достойная хозяйка дома.
— Разумеется, разумеется.
Мааниатон причмокнул языком и погрозил пальцем Нефтеруфу:
— Скажи, а не приглянулась ли тебе красавица?
Он состроил гримасу, словно догадывался кое о чем…
— Мне?
— Да, тебе.
— Я всего-навсего гость в ее доме.
— Ну и что же?
Нефтеруф развел руками. Что так настойчив этот пекарь? Он будто хочет уличить в чем-то, да ждет, пока признается сам повинный во всем. Повинный? Но в чем же?.. Нет, он просто шутит. У самого на уме скверные мысли. А подозревает другого. Только и всего…
— Я вижу, я вижу, Нефтеруф! Ты не прошел мимо нее. Руки ее ухватили-таки нечто между твоих ног!
И пекарь захохотал. Он отпил пива и продолжал хохотать. Нефтеруф на миг растерялся. Нет, он и в самом деле растерялся.
— Ладно, — сказал Мааниатон, понемногу успокаиваясь, — охотно верю, что ты устоял. Однако я готов спорить с тобой.
— Со мной?
— Да, с тобой. Дай руку!
— О чем спорить?
— Не о чем, а на что. На десять кувшинов отменного пива.
— То есть?
— Я говорю: она пленит тебя. Возьмет тебя силой. А что скажешь ты?
Более дурацкого положения Нефтеруф и не представлял себе. Что за спор? Причем весьма обидный: для нее и для него! Но куда там! Пекарь держал свою волосатую руку на весу.
— Дай свою! Подай свою! — кричал он.
Уж очень сильно желание ударить по морде этого оплывшего жирком пекаря! И уйти… Но разве ради этого прибыл сюда бывший каторжник? Для того чтобы драться с Мааниатоном?
И он подал руку. И они пожали друг другу руку. И Мааниатон «разрезал» руки левой рукой: пари было заключено! И пекарь успокоился. Выдув остаток пива.
Нефтеруф осторожно сказал:
— Но мы начали совсем не с этого.
Пекарь выпучил глаза:
— А с чего?
— Э… э… э… Да! Ты сказал, что его величество — жизнь, здоровье, сила! — выбрал нового соправителя.
— Да, да, да, да, да! — чуть не пропел легкомысленный содержатель пекарни. — Верно ведь! Бывает же вот так — зацепишься за что-нибудь, и — пошло! Его величество Нефер-Хеперу-Ра Уен-Ра — жизнь, здоровье, сила! — действительно избрал себе соправительницу, а царицу Нафтиту он прогнал прочь. Она в Северном дворце проливает слезы.
— Царица плачет?
— А что ей остается делать? Ревность! Его величество вчера утром появился в Окне явлений. Ее величество Кийа, говорят, была что солнце, как бог восходящий. — Пекарь рассказывал об этом со злорадством, непонятным для Нефтеруфа.
— Я вижу, насолила тебе эта Нафтита, господин Мааниатон.
— Разве только мне?! — Пекарь поднял кверху сжатый кулак, словно грозил кому-то. — Я и мои друзья, может быть, и не богаты. Каждый в отдельности. Но мы — сила! Мы не боимся даже вельмож. А кто настраивает фараона против нас? Против немху тоже? Кто?
— Неужели царица?
— Она самая! Пока они там во дворце боролись против Амона и прочей нечисти — мы были им нужны. А когда Амон повержен, а знать поджала хвосты, — видишь ли, мы им стали в тягость. Мы уже не люди. Новая знать растет. Прямо из грязи! А кто строил этот город — Ахяти? Мы! Кто помогал его величеству? Мы! А теперь, когда столица блистает на всю вселенную, нас всех можно и на свалку?! И это все царица! Поверь мне!
«…Пожалуй, мне пора уходить. Дал бы мне хлеба — и я бы убежал отсюда. Этот пекарь раскричался. Не приведи бог, всевидящий Амон-Ра, — заглянет сюда кто-нибудь из этих чиновников!..»
— Уважаемый господин Мааниатон, не готов ли хлеб для госпожи Ка-Нефер?
Пекарь не хотел его отпускать. Он еще не выговорился. Не с этими же скотами беседовать, которые и облика человеческого лишены! Которые хлебы пекут в неимоверном чаду…
— А ты очень торопишься?
— Очень.
— Жаль. Мне столько еще надо сказать! Так много накипело на душе! Когда же ты придешь?
— Не далее как завтра.
— А работать со мною хочешь?
— Позволь поразмыслить ночь.
— Дай ухо! — И пекарь шепнул Нефтеруфу: — Только не испорть свою хозяйку.
И захохотал. Хохоча, пошел за хлебом, вынес две буханки — горячие, пахучие — и всучил их Нефтеруфу:
— Помни мой совет — ты слышишь? Не испорть хозяйку…
Нефтеруф с удовольствием запустил бы этими буханками в негодяя. Но он хорошо помнил о себе: кто он, зачем здесь и во имя чего живет. Только бы не сорваться! На каком-нибудь пустяке.
Хлеб обжигал руки. Свежий пшеничный хлеб…
