1941. Смысл этого пакта не в том, чтобы уменьшить угрозу войны на два фронта, как до сих пор считают. Это был скорее позитивный шаг, сопровождавшийся сходными попытками примириться с Италией и воскресить идею Риббентропа, чтобы Советский Союз присоединился к Оси. Удивительным открытием в российских архивах стал тот факт, что эти напрасные надежды питал и германский посол в Москве, граф Вернер фон Шуленбург, впоследствии один из лидеров неудавшегося заговора против Гитлера в 1944 г. Не сумев убедить Гитлера в безумии войны против Советского Союза, Шуленбург выступил в Москве с несанкционированными инициативами, чтобы предотвратить войну. Во время нескольких тайных встреч за завтраком с представителями советского руководства он побуждал Сталина предпринять шаги, которые, как он думал, приведут к возобновлению переговоров, начатых Молотовым в Берлине прошлой осенью. Шуленбург, так же как Криппс и Майский, отвлекал внимание Сталина от истинной опасности, постоянно подчеркивая необходимость задобрить Германию, пресекая слухи о войне, исходящие из Лондона. Он усугублял глубоко укоренившиеся подозрения Сталина, что после фиаско в Греции и Северной Африке Черчилль стремится втянуть Советский Союз в войну, чтобы ослабить натиск немцев на Англию.
Сталин, не желая считаться с возможными последствиями ошибки, твердо следовал своей примиренческой политике и старался избегать провокаций любой ценой, и это, вероятно, единственный наиважнейший фактор, обусловивший катастрофу, постигшую русских 22 июня. Одним из тяжких его последствий являлось возрастание недоверия Сталина к военным в решающий месяц перед нападением Германии на СССР. Более чем когда-либо Сталин выступал приверженцем дипломатии в своих попытках умиротворить Гитлера и хотя бы отсрочить войну, если не избежать ее. Югославский эпизод обозначил водораздел. Как до него Чемберлен, Сталин был загипнотизирован германской мощью и выбрал дипломатическое решение. Но, обращаясь к опыту английского «примиренчества», он все же не пренебрегал военной силой, и процесс восстановления армии шел, когда разразилась война.
На желание добиться соглашения с Германией любой ценой сильно повлиял и страх, как бы провокации англичан не вовлекли СССР в войну. Вопреки мнению Черчилля, массовое сосредоточение немецких войск на востоке в Лондоне неизменно, вплоть до первой недели июня 1941 г., интерпретировали как средство давления, применяемое немцами, чтобы обеспечить положительные результаты на переговорах, которые, как воображали в Англии, ведутся между СССР и Германией. Сведения, представленные здесь, показывают, что предостережение Черчилля Сталину по поводу развертывания немецких войск, сделанное в апреле, вовсе не стало вехой в образовании Большого Альянса, а фактически принесло обратный результат. Сталин отвернулся от главной подстерегавшей его опасности, подозревая, что Черчилль намеревается втянуть СССР в военные действия. Его ложные выводы только подтверждались несанкционированными дипломатическими инициативами Криппса. Криппс, не разделявший концепцию своего правительства относительно неизбежного советско-германского соглашения, считал, что единственный эффективный способ привлечь русских на сторону Англии — это сыграть на их боязни сепаратного мира. Его предостережения, подкрепленные слухами, исходившими из Форин Оффис, оказались крайне неуместны, так как всколыхнули в душе Сталина давние страхи.
Несмотря на чистки, нанесшие большой ущерб советской разведке, она оставалась весьма эффективной и не страдала от недостатка информации. Однако и она не была свободна от общей проблемы всех разведок: информация, представляемая руководству, предварительно анализировалась и просеивалась, что приводило к тенденциозному прочтению материала. В массе разведывательных сведений, скапливавшихся на столе у Сталина, было достаточно двусмысленности, чтобы убедить его, будто нападение может быть отсрочено или, по крайней мере, начнется в тот момент, который он сам выберет, если правильно разыграет свои, дипломатические карты. Сообщения разведки указывали на возможность раскола между Гитлером и вермахтом: Гитлер надеется добиться своего путем переговоров, а вермахт хочет войны. Это лишь усиливало уверенность Сталина в том, что объявить общую мобилизацию и начать развертывание войск на границе равносильно началу военных действий. Фактически его не вводили в заблуждение ни германская разведка, ни его собственные спецслужбы. Он явно поддался самообману, постоянно находя рациональные на вид оправдания своих ложных представлений.
В свете этого история с полетом Рудольфа Гесса, заместителя Гитлера, с миссией мира в Англию 12 мая 1941 г. представляет собой ключ к пониманию советского отношения к надвигающемуся конфликту. Совсем недавно обнародованные английским правительством документы свидетельствуют о поразительной попытке МИ-6, с подачи Форин Оффис, использовать дело Гесса «как обманку» с помощью тайных разведывательных источников, чтобы помешать русским заключить соглашение с Германией. Эта дезинформация, казалось, подтверждала мнение Сталина о существовании раскола внутри германского руководства и о том, что Гесс добивается мира с Англией, чтобы убедить Гитлера снять все оговорки по поводу кампании против СССР. Как надеялась британская разведка, такая информация внушит Сталину мысль объединиться с Англией, пока не поздно, вместо того чтобы стремиться к соглашению с Германией. Однако в Кремле она произвела обратный эффект, укрепив уверенность, что слухи о войне действительно фабрикуются в Лондоне в попытке вовлечь СССР в ненужный конфликт.
Таков контекст, в котором следует рассматривать директиву Жукова от 15 мая об упреждающем ударе по Германии. Конечно, эта директива у «ревизионистов» служит гвоздем программы. По их мнению, данный план исходил от самого Сталина и был «надлежащим образом подписан», что доказывает «наступательный», т. е. агрессивный, характер советской стратегии. И все же директива так и не была утверждена, а на следующий день Жуков подписал вторую директиву об оборонительном развертывании Красной Армии на границах ввиду возможного нападения Германии. И именно эта директива, с незначительными изменениями, оставалась в силе до 22 июня. Кроме того, всесторонний анализ предложений Жукова лишает их зловещего смысла. В соответствии с весьма сложной доктриной «оперативного искусства», разработанной в середине 1930-х гг., исключительно талантливыми генералами Тухачевским и Триандафиловым, директива предусматривала «удар», действие, ограниченное вполне определенными рамками, в тыл сосредоточения немецких войск. Это рассматривалось не как создание плацдарма для завоевания сердца Европы, а как ограниченная операция с целью прекращения наращивания сил Германии, следовательно, оборонительного характера.
События перед самой войной приняли драматичный и угрожающий оборот. Эффективная кампания немцев по дезинформации и вызванные ею заблуждения совпали с внезапным отзывом Криппса в Лондон для консультаций, последовавшим при подозрительных обстоятельствах в начале июня. Это придавало вес гипотезе, будто за кулисами все же разрабатывается некое соглашение, развязывающее Гитлеру руки на востоке. Столь же тревожными были косвенные признаки, указывающие на то, что американцы оказывают давление на Черчилля и Идена, заставляя принести СССР в жертву в обмен на мирные предложения. Наконец, всегда существовала такая возможность, что, даже если мирные предложения останутся без ответа, Англия все же продемонстрирует немцам свое желание остаться в стороне в случае войны с Советским Союзом. Но Сталину, осознавшему к тому моменту, что вступить в военное столкновение ему не с чем, привлекательнее казалась теория раскола. В то время как армия и ревностные нацисты настаивают на войне, Гитлер и Риббентроп по-прежнему верны духу пакта с Советским Союзом и считают, что могут получить от Сталина и товары, и, может быть, даже негласную поддержку против англичан мирным путем. Сталин оставался непоколебим в своей уверенности, что англичане пытаются спровоцировать войну и что никакого нападения Германии не будет без предварительного ультиматума. Эти его известные взгляды мешали его непосредственному окружению, различным подразделениям разведки и послам оценить до конца масштабы опасности. Двусмысленное звучание донесений разведки, навязчивый страх провокации при понимании того факта, что Красная Армия вряд ли сможет сдержать вермахт, внесли свой вклад в катастрофу, постигшую русских на рассвете 22 июня 1941.
Когда Жуков позвонил Сталину на дачу, чтобы сообщить о нападении Германии, тот, казалось, все еще верил, что это вермахт пытается спровоцировать войну без санкции Гитлера. Поэтому его первая
