офицеров и начальников штабов. Стало заметно и снижение образовательного и интеллектуального уровня выживших. К моменту нападения Германии 75 % офицеров и 70 % политруков пробыли на действительной службе менее года{604}. Обычно бригадный командир должен был обучаться и набираться опыта до десяти лет, прежде чем ему доверяли командовать дивизией, но под давлением обстоятельств его продвигали уже через два — три года. Однако даже в крайних условиях перестройка армии являлась процессом постепенным, что исключало осуществление авантюристических стратегий, если таковые и задумывались.
Столь же пагубно сказалось на боеготовности разрушение во время репрессий единой советской военной доктрины. Здесь следует сделать короткое отступление. Вырабатывая новый подход в стимулирующей к творчеству революционной атмосфере 1920 — начала 1930-х гг., строители Красной Армии создали совершенно оригинальную доктрину, отвечающую как универсальным требованиям, так и специфическим потребностям Советского государства. Эти радикальные инновации были разработаны удивительным трио генералов — Тухачевского, Триандафилова и Иесерсона. Отличительными чертами доктрины являлись отказ от превалировавшего до тех пор распределения военных действий по Клаузевицу — на два уровня, стратегический и тактический, и введение промежуточного, так называемого «оперативного уровня»{605}.
Доктрину характеризует не только изобретение нового «оперативного уровня», удобно разместившегося между «стратегией» и «тактикой», но и теоретическое предположение об исконно существующем напряжении между двумя уровнями, между «целью» и «средствами» ее осуществления, между сковыванием противника и ударом. Оперативный уровень охватывал и оборонительные, и наступательные элементы военных действий. «Оперативным искусством» являлась способность осознать существование таких напряжений и примирить их в данной ситуации, чтобы достичь цели. С начала двадцатых было полностью признано, что основной принцип использования неотъемлемо существующего напряжения заключается в изучении и осуществлении обороны как необходимой предпосылки успешного наступления.
В 1936 г. Тухачевский опубликовал свои «Проблемы обороны СССР», где анализировал эти вопросы. Ничего зловещего, агрессивного или идеологического не было во всестороннем объединении обороны и наступления. Даже если стратегическая цель была оборонительного характера, допускалась наступательная ориентация оперативных маневров «глубинной операции», используемых для ее достижения{606}. Так, советская стратегия на случай вторжения заключалась, довольно амбициозно, в быстром перенесении военных действий на территорию противника. Целью обороны было перехватить инициативу у противника и создать условия для контрнаступления{607}.
С введением Устава 1929 г. передовым частям была поставлена комбинированная задача, включающая действия от проведения рекогносцировки, чтобы обеспечить перегруппировку сил главного удара, до реальных боевых действий с целью помешать противнику захватить ключевые позиции и расстроить наступательные порядки. Таким образом, им отводилась в бою роль, сильно отличавшаяся от роли «авангарда» в прошлом. Границы деятельности передовых частей зависели от степени механизации, так как они должны были сохранять тесный контакт с авангардом огневой поддержки{608}.
В 1930-е гг. эта концепция была развита введением понятия «глубинных операций», использующих присущее оперативному уровню напряжение. Они предусматривали развертывание сил прикрытия, составленных из бронетанковых эшелонов, взаимодействующих с пехотой и артиллерией для прорыва боевых порядков противника и затем развития первоначального успеха и перенесения оперативных действий в глубину. Выбираясь из тупика, теория предполагала создание подходящих условий для сил прикрытия на границе, чтобы начать быстрое контрнаступление с целью разрушения основного ядра сил противника на его собственной территории. Ключом к эффективному превращению тактических успехов в победу являлось проведение успешных оперативных маневров{609}. По существу, ожидалось, что первый эшелон, или «силы прикрытия», как их часто называют, расстроит порядки противника, пока мобилизуется, транспортируется и разворачивается второй эшелон{610}.
Уставом 1936 г. вводилась новая концепция, предусматривавшая «одновременное использование танковых, моторизованных, воздушных и воздушно-десантных войск для нанесения удара и проникновения на всю глубину обороны противника, через тактические линии обороны на ее оперативную глубину». Условием осуществления такой задачи являлось создание эффективных мобильных сил, что, в свою очередь, делало необходимыми быструю индустриализацию и коренную реформу вооруженных сил. Последняя требовала преимущественного распространения бронетанковых корпусов и создания воздушно- мобильных дивизий, взаимодействующих с наземными силами{611} .
Следует помнить, что индустриализация не была направлена на укрепление армии. Технологическая революция в производстве вооружений явилась побочным эффектом индустриализации, а не главной причиной ее. К 1933 г. перемены ознаменовались развертыванием составных групп моторизованных и танковых войск, которые должны были вести и оперативные, и тактические боевые действия. Предполагалось начинать бой короткой артподготовкой, вслед за которой отдельное пехотное соединение поддержки во взаимодействии с отдельным танковым эшелоном штурмовали и уничтожали передовые линии обороны противника, резервы и штаб-квартиру. Пока пехота и поддерживающие ее танковые соединения расчищали оборону противника, основные бронетанковые соединения с авиационной поддержкой вступали в бой с противником в тылу и начинали преследование. На этом этапе начинались действия в глубоком тылу противника путем развертывания штурмовой группы, состоящей из сравнительно небольших танковых сил в сопровождении пехоты в количестве примерно 150 человек с 20–30 легкими пулеметами. Ожидалось, что такое динамичное соединение разовьет успех в течение нескольких минут после прорыва. Оно могло действовать на дистанции в 15–20 км от основных сил, продвигаясь на расстояние до 80 — 100 км.
Осознание серьезных недостатков в армии привело к быстрой реорганизации Верховного командования вскоре после Зимней войны. Участники заседания пленума ЦК партии 28 марта 1940 г. стали свидетелями сенсационного выступления наркома обороны Ворошилова, «совершенно открыто говорившего о недостатках [в армии]». Весь Генеральный штаб был вызван на ковер и подвергся критике за свои действия. Попытка свалить вину на суровые зимние условия была сочтена никуда не годным оправданием. Россия, сказали им, северная страна, и величайшие победы были одержаны именно зимой: «Александра Невского над шведами, Петра I над шведами и финнами и победа Александра I над Наполеоном. В старой армии было очень много хороших традиций, которые нужно использовать». Ключ к оздоровлению армии — в компетентном военном руководстве, но, как установил пленум, реальность весьма печальна: «Среди командиров 60 % — хороших, 40 % — идиотов, бесхарактерных, трусов и т. д.» {612}.
8 мая Тимошенко, успешно командовавший войсками в Карелии в ходе Финской войны, получил звание маршала и сменил Ворошилова на посту наркома обороны. Продолжающееся участие англичан в действиях в Скандинавии и поражение, нанесенное Гитлером Дании, вызвали тревогу и смятение. В Генеральном штабе осуществлялись планы демобилизации, шел разбор недостатков, выявившихся в ходе Зимней войны, и новых оперативных планов не составлялось{613}. План демобилизации от 9 мая, подготовленный еще Ворошиловым, имеет величайшее историческое значение. Он был передан Сталину за день до нападения Германии на Францию, и из него следует, что в
