разлюбить, будто и вправду меня этой римлянке продали.
Все ничего начиналась. Проснулась на заре, по привычке, сбежала вниз – да на гостинщика и наткнулась. К месту пришлось: напомнила ему для верности, что хозяйка моя – матрона с привычками и страх как беспокойства не любит. Оттого и в Капую пожаловала, подальше от римского шума. До полудня отдыхать привыкла, завтрак только из моих рук берет, а иные трапезы обычно в городе вкушает, в гостях…
…Про то, что комната запирается, да не простым замком, а хитрым, сирийским, с двумя ключами, я сразу озаботилась. Нечего госпожу тревожить!
Выслушал меня Слон этот Красный, кивнул понимающе, да и поинтересовался, куда розги доставить: в комнату или на двор задний, под навес, где столб для порки вкопан. А если плеть требуется, то и таковая имеется.
Выскочила я на улицу, словно меня и вправду у столба выпороли, всей гостинице на потеху. А чего я ждала? Рабыня – даже у Фабии Фустулы рабыня. «Говорящее орудие», не человек.
Плохо! Я же в это утро хозяйке своей, мирно почивавшей, столько добра сделать хотела!
Вчера мы с поэтом моим да с Аяксом одноглазым ее, Фабию, не до конца сотворили. Вроде как в луковице – лишь кожуру внешнюю. Носилки, скороходы, палла еще, покрывало…
…Морока! И красивое должно быть, и непрозрачное. И не очень яркое, потому как вдова, не положено. Но – молодая, нравится еще желает. Нашла! Дорогое покрывало, зато как по заказу.
Из обуви только сандалии на ремешках с заклепками прикупила. Успеется остальное.
Остальным в это утро я и решила заняться. Сама пошла, без Аякса. День ясный, да и положение мое вроде бы определилось. Пособить же одноглазый мне на этот раз не мог. Ну, никак! Сандалии – не задача, в первой же лавке, что на Острове, купила (две пары да еще полусапожки) и до вечера там оставила. А вот лицо… Хорошо бы по совету Гая готовое купить, знать бы только где!
О лице сиятельном размышляя, я парня этого и подметила.
Лавка на Дороге Сципиона. Из самых лучших, с двумя пиниями у входа (по римски – дворцу впору) и с вывеской пристойной. На улицу выходит, но прилавок широкий, далеко вперед вынесенный для пущего удобства. А на прилавке – лица, те самые, правда, в разобранном еще виде.
Каким быть лицу хозяйскому? Тоже задача, и немалая. Нагляделась я на матрон римских, но издалека. В господском доме, как хозяйка наша хозяину развод по всем правилам дала, только девицы из тех, что пошустрей, бывали. Девица и матрона сходство, конечно, имеют…
Оно и плохо. Не должна моя Фабия на служанку свою верную походить! Сандалии я на самой широкой подошве подыскала, прическу повыше сделаю, пояс пошире. Но лицо, лицо!
Стою у прилавка, глазами по баночкам да шкатулочкам бегаю – и замечаю, что парень в плаще, молодой да уже бородатый, тоже всю эту красоту изучает. Любопытный – у соседней лавки, где я чуть задержалась, он тоже интерес свой проявил. Тогда я по плащу его взглядом скользнула…
С плащом он и ошибся. Сердце Капуи, форум рядом, лавка со всеми радостями женскими – и сельский увалень, то ли из пастухов, то ли виноградарей. За стенами городскими такие плащи круглый год носят, летом даже, но чтобы тут!
В книжках греческих, где про любовь несчастную, о бедняжке какой-нибудь пишут: «Похолодела». Я не похолодела, камнем взялась. Миф есть, греческий тоже – боги провинившегося в камень обратили, а нутро живое оставили. Стоит бедняга статуей мраморной, из глаз слезы сочатся…
Все возможно, конечно. Лохматого могло по своей надобности в Капую занести, а он время решил убить, мимо лавок пройти, на редкие штучки полюбоваться. Или красотка его в лавке служит, вот-вот выглянет подмигнуть. Все быть могло! Но я, понятно, о другом помыслила, о чем беглой рабыне думать и полагается.
И что делать? Бежать? В лавку зайти да вторую дверь поискать, которая на соседнюю улицу ведет? Кинжал я, понятно, не взяла, а заколкой на улице не повоюешь, случай не тот.
Стою, смотрю. И он стоит – смотрит. Не на меня, на прилавок, только не легче от того. И решила я не спешить. В случае крайнем, последнем заорать попытаюсь, на помощь позвать. Парень – не стражник, не при мече-панцире, так что добрые капуанцы ему и бока наломать могут. Чтоб к приличной девушке не приставал, лохматый! А когда решила, вновь о лице моей хозяйке, сиятельной Фабии Фистуле, задумалась. Лавочник, смекнув, уже выскочил, помощь предложил, горшочки-гребешочки расхваливать стал, но я только рукой махнула. Не суетись, мол. Сама знаю!
А чего я знаю? Вот мудрец один, лысый наверняка, сказанул, что мужчины и женщины – разные создания. Близко, но не одно и тоже, вроде как волк и собака. Щенков давать могут, а все же не одного рода. Потому и нравом несходны, и внешностью, и всем прочим, причем женщины от природы дикие и ума- разума лишенные.
Бред, но не совсем бред.
Мужчина каким должен быть? Какие роду нашему женскому нравятся? Одним (мне, скажем) мытые с песочком, причесанные и гладко бритые. Чтобы зубы порошком-фрициумом чищены были, и подмышки старым козлом не благоухали. Для иных (и таких знаю) мужчина обязан быть бородат, волосат и вонюч.
…Как парень этот! Стоит? Стоит, рядышком уже!
Мужчина самим собой быть обязан, вот оно! А если его белилами намазать да румянами натереть, кому такой полюбится? Полюбится, конечно, но только не женщине.
А мы, женщины? Почему нравимся мужчинам только раскрашенными, словно статуи? Те, правда, чаще красным мажут, а нам и красный нужен, и белый, и вся радуга в придачу. И нравимся, точно знаем. Сенат римский каждые десять лет эдикты издает, матронам краситься запрещает, да где там!
…Плечом коснулся, случайно, вроде. Буркнул непонятно, отвернулся.
Шагнула я к прилавку, взяла в руки первое, что заметила. Палочка кости слоновой, видом, как рука, даже с пальцами. Полезная вещь! Скальптория – вошегонялка, самая сладость для тех, кто понимает. Зачем у лутерия мыться и в термы ходить? Сидишь в гостях – да спину при всех чешешь. Многим матронам такое по душе, сама видела.
Вот к чему меня хозяин, чтоб ему у Плутона кровью харкалось, приучил, так это к мытью. Бил безжалостно, пока в привычку мертвую не вошло. Убежала – все равно трижды в день мылась и скреблась, хоть у пруда, хоть у колодца.
– Если ты и вправду Папия Муцила, тебе бояться нечего!
На моем родном наречии сказано. А парней лохматых-то уже трое.
– Не хотели тебя пугать. Извини!..
Козьими шкурами пахнет, овечьими тоже, чан какой-то посередине, скамейка у стены. Лавка, но другая. И двери закрыты.
– Ты из осков? Ты Папия Муцила?
Я сижу, парни стоят. Один в один, лохматые, широкоплечие, загорелые. Какой из них меня у лавки встретил, даже сказать трудно. Братья, не иначе.
– Кто спрашивает? – наконец, отозвалась. Поняла – не ловцы рабов, не лихие люди, не стражники. Говор наш, оскский.
Переглянулись. Один кивнул, второй тоже, третий лапищу вперед вытянул. Указательный палец согнутый, а на нем – перстенек. Простенький такой, медный.
Поглядела, подумала… Подумала – и отвернуться им велела. Самое ценное у меня – под туникой, в шерстяном пояске над пупком, чтоб только с мертвой сняли.
– Вот!
Поглядели…
На моей ладони – тоже перстень. Не медный только – золотой. Но похож, в одной форме лили.
Вновь переглянулись. Поклонились низко.
– Папии Муциле, госпоже нашей, здравствовать и радоваться!
Закрыла я глаза, дух перевела, улыбнулась даже.
И так бывает!
Перстень и сейчас у меня на ладони. Тяжелый, литой. На круглой печатке – рогатый Бык, попирающий Волчицу. Дедов перстень, бабкино наследство. Сняла она перстень с дедова
