находится в мире духов! Однако, это так. Кто ведает, какие испытания ждут нас за роковой неизбежной чертой?
Вспоминая наши беседы, я внезапно пришел к странному, даже невероятному выводу. Мой Даймон, судя по всему, считает умершим отнюдь не себя, а, как это ни дико, меня (!!!). Не ведаю, что могло послужить основанием для такого заблуждения. Поистине даже духи не всеведущи.
Дорожка 2. 'Gladno srdce ('Hangry Heart'). Эмир Кустурица и 'The No Smoking Orchestra'.(3`48).
Плачет девушка, всхлипывает, слезы вытирать не пытается. Тушь на ресницах потекла, на щеках черные пятна, которое на левой – размазано, клякса кляксой.
– Ой, кто же я тэпэр, Алеша? Кто ж я…
Вокруг люди, полна остановка. Трамвая давно не было, хотя и час пик. В сторону не отойдешь, мокрый снег всюду. С утра потеплело, заскользили подошвы по мокрому льду.
– Алеша, Алеша…
Как утешить? В кресло не усадишь, воды не поднесешь. Даже не обнимешь, неудобно среди людского наплыва. Со стороны глянут, сразу решит: обидел студент очкастый девушку, довел чуть не до истерики. Сразу видно, интеллигент!
Район рабочий, не жалуют здесь очкатых умников. Смена закончилась, трудящиеся домой едут, трамвая нет, все злые, усталые.
– Алеша, может мэни с города уехать? Тильки куда? Знову в Тростянец? А там що?
Плачет Варя. И как помочь?
Мобильный телефон Алексей включал редко. Звонили ему раз в месяц, не чаще, к тому же риск – купил с рук, модель старая, хоть в музей сдавай. Литиевые батареи, и то спасибо, заряжается без проблем. А с SMS-ками беда. Так что работала мобила в режиме почти одностороннем. Включил, позвонил, снова выключил, порадовавшись, что работает.
А тут словно чувствовал – перед второй парой кнопку нажал, блокировку клавиатуры поставил, спрятал во внутренний карман. И надо же – как раз после третьей Варя позвонила. Впервые, кстати. Номер Алешиной мобилы у нее имелся, но только на всякий пожарный, потому как дорого. Алексей сам ей звонил – на фабричный коммутатор. 'Третий цех, пожалуйста…' Поэтому сразу понял, пока телефон доставал – пожар, не иначе. Тем более, в ссоре они. Значит и вправду, припекло.
Встретились на трамвайной остановке. Рельсы налево, рельсы направо, за дорогой – склон, поросший редкими соснами. Почти парк. Летом там хорошо: белочки бегают, дух смоляной всюду. Остановка же самая обычная – будка, чугунные скамейки, даже в жару не сядешь. И народищу полно.
Тоже странность, между прочим. Варя на остановках свидание не назначала. Просто говорила: 'Приходь, сегодня вильна'. Гулять иногда гуляли, конечно, не зимой же по гололеду!
Как ни спешил Алеша, Варя все равно раньше пришла. Его увидела – плакать стала. Почти не прячась, в голос.
– Зробы что-то, Алеша! Я же теперь жить не смогу. Я ж грязная, хуже шлюхи!..
В первый миг Алексей растерялся, понять не мог. Мысль дурацкая мелькнула: из-за сережек все. Повелась Варя на золотых колечках, сейчас денег просить станет. Глупость, конечно, только из-за этой глупости они уже поссориться успели.
Обнял ее Алеша, чужие взгляды проигнорировав, прижал к груди. Варя словно ждала – ткнулась мокрым носом ему в ухо.
– Алеша… Яка я дура, Алеша!
– Начальник мий, хач поганый. Денег не дал, обещал только. Мы ж с ним до этого тильки у кабинете, а тут говорит – домой ко мне идем. Свято, говорит, у него, праздник. Приходь, погуляем. До меня брат мой заглянет, он – вэлыка людына, в милиции служит. Я, дура, взяла и пришла. Думала, даст денег, обещал ведь …
Всхлипнула Варя, вновь холодным носом уткнулась. Алеша поглядел вверх, на серые тучи, погладил девушку по грязной щеке. Затем не удержался, взглядом по ее уху скользнул. Нет сережек, только дырочки знакомые.
– Они оба пьяные были. Им же, хачам, пыты, вроде как, нельзя, а они все одно пьють. Потом третий пришел, тоже хач, у форми милицейский. С братом начальника разом служит. Я уйти хотела, испугалась, а они дверь заперли. Говорять: не выпустымо, прямо тут лягай…
Дернуло Алешу, болью ударило. Ясное дело, дура она, Варя, думать надо, к кому в гости ходишь. Но разве в том дело? Варя – его девушка, он же…
– А мент, который брат його, грозить стал. Без прописки останешься, я швыдко устрою, у меня все схвачено…
Странное Алеше вспомнилось – ни к месту, не ко времени. В Днепропетровске дело было, в школьные годы. Зашел как-то Алеша на кладбище, у бабушкиной могилы убраться. Осень, листья нападали, отец как назло опять в запое… Алеша помахал веником, поставил две астры в стеклянную банку – и обратно пошел. Дорога через главную аллею вела, где большое начальство вкушало вечный покой. Как раз угадал: похороны, да не простые. Оркестр медью гремит, высокий чин с деревянной трибуны слова прочувственные из пуза выдавливает. Толпа – почти все в форме, знакомой такой. Наша служба и опасна и трудна!
Все как обычно, если бы не самосвал. Прямо тут стоит, на аллее. А в самосвале кузов чем-то серым полон. Пригляделся Алексей: бетон. Не поверил сперва, головой помотал. Зачем бетон на похоронах? Потом сообразил, охнул…
Не выдержал, к дядьке-могильщику подошел. Тот в сторонке стоял, смолил папиросину – ждал, пока начальство выплачется. Кивнул Алеша на самосвал: в чем, мол, дело?
