Старуха спорила со Сном, не давала уйти, забыться. Виктор не знал, кого слушаться, на чей зов идти. Голос советовал остаться, открыть глаза, но сил не было, а черное одеяло наползало, давило, превращаясь в холодный неподъемный мрамор.
–
Река и в самом деле была где-то совсем рядом. Широкая, черная, с низкими песчаными берегами. Одеяло-плита внезапно стала челноком, готовым заскользить вниз по течению прямо в клубившийся над водой белесый туман. Уйти, уйти, уплыть…
–
– Господин Вырыпаев! Господин Вырыпаев! Виктор!..
Еще не открыв глаза, батальонный почувствовал что-то очень твердое под головой, словно он лежал на сумке с ручными бомбами. А еще батальонный учуял запах свежей крови и понял, что его лицо, справа, где шрамы, сильно испачкано.
– Виктор! Да очнитесь же, Виктор!
Глаза открылись легко и так же просто шевельнулись губы.
– Да… Я – Виктор Ильич Вырыпаев. Вы – Доминика, вас назвали в честь подруги матери.
Лицо женщины было совсем рядом, и молодой человек вспомнил, что ему не понравился ее грим. Странно, теперь Виктору так не казалось. Обычное живое лицо, почти без всякого макияжа, только губы слегка накрашены.
Он легко привстал, посмотрел назад и вместо сумки с гранатами увидел другую, знакомую, из крокодиловой кожи. Она и служила ему изголовьем. Ноги слушались плохо, и Виктор поспешил опереться о пыльный мрамор саркофага. Крышка была сдвинута в сторону. Его правое запястье оказалось испачкано кровью, несколько капель попали на серое шинельное сукно.
На лице – тоже кровь. Он не видел, но чувствовал.
– У вас кровь носом пошла, – Доминика покачала головой. – Очень сильно, я испугалась. Надо было сообразить, что вы после ранения…
– Скажите сразу – инвалид.
Вырыпаев поглядел на ровный четырехугольник входа, бросил беглый взгляд на стены. Ни трупов, ни следов от пуль, разве что небольшое темное пятно почти над самым полом. Прежде его, кажется, не было.
– У меня был бред, – равнодушно проговорил он. – Какие-то двое, стрельба. И еще – меня убили.
– Извините!
Ладонь в черной перчатке легла ему на грудь.
– Вы упали, пошла кровь… Я не знала, что делать, звать на помощь некого, мы же на кладбище. Как вы себя чувствуете? Чемодан поднять сможете?
Чемодан? Если Виктор и удивился, то не слишком. Конечно, они же сюда за какой-то вещью. Вещи принято переносить в чемоданах.
– Вот!
Чемодан приземлился у его ног – небольшой, фибровый, с треснутой коричневой ручкой. Вырыпаев подумал, что неплохо бы расспросить странную женщину подробней. Пусть все, что он видел и слышал – бред, но откуда пятно на стене… И пистолет. Он же стрелял!..
Однако переспросить батальонный так и не решился. Чемодан оказался не слишком тяжел, как раз по руке. Виктор подержал его на весу и шагнул к выходу.
Оборачиваться он не стал.
Прощались прямо на аллее. Женщина явно спешила. Велев передать чемодан товарищу Киму, причем как можно скорее, она зачем-то оглянулась, а затем попросила Виктора отвернуться. Он не стал спорить и принялся смотреть на противоположный конец аллеи. Там было пусто и сумрачно. Кажется, вечер уже близко.
– Прощайте, – донеслось сзади. – К сожалению, вам придется все забыть, Виктор. На время, потом я вас найду. Некоторые тайны слишком тяжелы для людей. Не поворачивайтесь, пока я не уйду. И больше никогда не смейте сюда приходить. Слышите? Никогда!..
Виктор честно подождал несколько минут, затем взял чемодан, но внезапно замер. Что-то не так. То есть, все не так! «Браунинг» пах свежей гарью, три патрона исчезли. Странно, даже в бреду он стрелял только дважды…
Надо было спешить подальше от сырости Некрополиса, но что-то не пускало. Когда он поднимался по ступенькам, то успел заметить…
Крест справа! Тот, что чуть пониже!..
У черного гранитного подножия – маленький серебристый венок, чуть выше две засохшие розы. Их положили давно, вероятно еще осенью, и Время уже превратило цветы в гниющий тлен. Еще выше – фотография в облупившейся рамке, лицо молодое, незнакомое, очень печальное. Надпись – старое сусальное золото. «Киселева Доминика…»
Виктор вытер со лба холодный пот. Подруга матери, вероятно, это она.
«Киселева Доминика Васильевна. 1884–1910»
Имя и отчество совпадали, но в этом не было ничего невозможного. Да, это она – та, в честь которой назвали его странную знакомую. Вырыпаев решил, что пора уходить, но тут его взгляд скользнул выше.
…Над золотыми буквами распростер крылышки вырезанный в твердом граните махаон. Неведомый мастер украсил изображение маленькими огоньками. Два красных камешка, два синих…
Глава 5. Сеньгаозеро
1
– «Звените струны моей гитары, мы отступили из-под Самары!» – немелодичным басом пропела Ольга Зотова, скользя взглядом по приближающейся станционной платформе. – А вот и ГПУ! Не по нашу ли душу, товарищ Тулак? «Ах, шарабан мой, американка!..»
Семен не без опаски покосился на свою спутницу. Зотова пела всю дорогу, делая лишь небольшие перекуры. Время от времени спохватывалась, обещала прекратить, но вскоре вновь принималась за свое. Слушать ее было жутковато, однако имелась и польза. В Шатуре, где довелось заночевать, комендант местного железнодорожного общежития уперся, не желая предоставлять комнату сотрудникам «чужого» ведомства. Замкомэск запела про гимназистку, и на втором куплете вопрос был решен.
Иногда, желая разнообразить репертуар, Зотова принималась за романсы. Случайные попутчики бледнели и отступали в глубину вагона.
И вот станция Черусти. Название звучало тревожно, к тому же мелькнувшая на платформе шинель с зелеными «разговорами» свидетельствовала о том, что кавалерист-девица совершенно права. Семен мог лишь удивиться. В телеграмме Научпромотдела содержалась обычная в подобных случаях просьба о «всяческом содействия». Не иначе, таковое им решили оказать сотрудники популярного ведомства. Бояться было совершенно нечего, но бывший ротный все же насторожился. Рядом с серой шинелью он успел заметить другую, цвета маренго. Милиция? А она зачем?
Резкий толчок, короткий гудок паровоза. Поезд, отчаянно заскрипев, остановился.
– Все на выход, бодро, весело, хорошо! – пробасила товарищ Зотова, подхватывая чемоданчик своего спутника. Собственное ее имущество уместилось за плечами в солдатском вещевом мешке. Семен не стал спорить, хоть и чувствовал немалое смущение. Денщиков он никогда не держал, к тому же бравый замокомэск, как ни крути, была нежного полу.
На платформу представительница нежного полу спрыгнула первой, ненавязчиво поддержала своего
