Полк погиб. Немногие уцелевшие бежали к Перекопу, их уже не догнать. «…Эскадрон по коням, да забыли про меня. Им осталась доля да казачья воля…» Невеселая старая песня неслышно поплыла над мертвой холодной степью, укрывая своим напевом правых и неправых. «…Мне ж осталась черная горючая земля…»
– Любо, братцы, любо, – шевельнул губами «красный». Поручик сообразил, что и в самом деле пытался спеть, и почему-то смутился.
– Не думал, что сегодня повестку получу. Еремеев я, из 30-й Иркутской. Колчака разбил, а на Врангеле срезался. Обидно!
Поручик хотел назвать себя, но пригляделся и понял: это уже лишнее. Красный командир Ереемев отбыл по повестке.
Надо было встать.
Он встал.
Хватило сил закинуть за спину карабин, поправить фуражку, сделать первый шаг. «Будет дождь холодный, будет дождь холодный, будет дождь холодный мои кости обмывать…» Нет, товарищ Еремеев из 30-й Иркутской, нам с вами пока не по пути. Повестку не выписали! «Будет ворон чёрный, будет ворон чёрный…»
В ушах шумело, боль никак не желала уходить, перед глазами плясали оранжевые чертики. Он мог думать лишь о том, что надо идти. Второй шаг… пятый… двенадцатый.
Когда поручик оглянулся, было уже поздно. Черные всадники мчались прямо на него.
2
Телефон надрывался, но Виктор Вырыпаев не спешил поднимать трубку. Ничего хорошего от звонка он не ждал, настроение же и так с утра было препаршивым. К тому же всю внешнюю политику техгруппы прочно узурпировал Семен Тулак, и батальонный опасался по неопытности влипнуть в очередную неприятность. Но цыганистый пребывал в нетях, а телефон упорно не желал умолкать. Выбора не было.
– Алло? Техгруппа, Виктор Вырыпаев.
– Товарищ Вырыпаев? – радостно откликнулась трубка. – Здоров будь! Каннер Гриша беспокоит.
Альбинос обреченно вздохнул. Все радости уже есть, Гриши Каннера не хватало.
– Семен в отъезде? Знаю, знаю. Как вернется, пусть брякнет, мне тоже интересно, чего там на Сеньгаозере. «Мне», как ты понимаешь, значит, не только мне. И не столько. А ты над чем работаешь? Над обезьянами?
Батальонный бросил взгляд на лежавшую перед ним папку. Если товарищ Каннер сквозь стены видит, зачем вопросы задавать?
– Алло? Так над обезьянами? Слушай, товарищ Вырыпаев, не затягивай, Инстанция очень интересуется.
– Да, – спохватился Виктор. – Над ними. Я бы давно закончил, но решил все расчеты перепроверить. Не по обезьянам – по деньгам. Там кое-что можно безболезненно сократить.
– Молодца! – одобрила трубка. – Значит, в целом, рекомендуешь? Тогда вот что. Инстанция интересуется…
Вырыпаев чуть было не переспросил, какая именно, но вовремя сообразил. Выходит, у генсека новый псевдоним? Иосиф Виссарионович Инстанция?
– …Как быть с постановлением «двадцать-один-двадцать»? Если подпадает, на политбюро могут завернуть, да еще со скандалом. Ситуация сейчас, сам знаешь, какая. Царь Зверей рвет и мечет, зачем ему лишние кости подкидывать? Тем более, наши с тобой?
Виктор понял, что пора звать переводчика. Если с Царем Зверей, который не просто Лев, а Лев Давыдович, все ясно, то «двадцать-один-двадцать»… Невидимый собеседник, кажется, сообразил, что слегка зарапортовался. Из черной мембраны послышался тяжелый, полный печали вздох:
– Непонятно? В документах должно быть, пересмотри еще раз. Ладно, намекну. Постановление. Важное. Двадцатого – первого…
Альбинос выругал себя за недогадливость. «Об осуждении практики злоупотребления некоторыми видами научных работ». Постановление ЦК от 20 января 1920 года.
– Понял, – заторопился он. – Об осуждении и всем прочем. Товарищ Каннер, а прямо сказать нельзя? Мы же не в подполье, в конце концов. Кстати, этого документа я не читал. И Семен не читал. Так что, рад бы ответить…
В ответ – новый вздох, тяжелее прежнего.
– Сообщу инстанции. А насчет подполья… Это ты не в подполье. Не уходи, скоро перезвоню.
Виктор послушал нервные короткие гудки, вернул трубку на место, без особой нужды сложил листы бумаги аккуратной стопкой. «Это ты не в подполье». Товарищи из аппарата ЦК явно заигрались в войнушку.
Чемодан был спрятан под кроватью в общежитии. Больше девать его было некуда, разве что отнести в камеру хранения на ближайшем вокзале. Придя на службу, Виктор первым делом поинтересовался, на месте ли товарищ Ким, однако начальник все еще пребывал в одной из своих бесконечных командировок. Хорошо, если вернется сегодня-завтра. А если нет? Убийцы Игнатишина едва ли остановятся.
В милицию заявить? В ГПУ? Смерть хранителя фонда даже не стали расследовать.
Чемодан оказался заперт, и батальонный решил не любопытствовать. Судя по весу, не золото и не бомба, значит, пусть пока постоит, укрытый для верности трофейным британским плащом-накидкой. Иное беспокоило, не давая сосредоточиться на столь важном «обезьяньем» вопросе. После кладбища Виктор с трудом добрался до общежития, лег на койку, укрылся с головой серым казенным одеялом. Последняя мысль, перед тем, как он рухнул в черную бездну сна, была не из самых удачных: «Свалюсь – не встану!» Однако утром батальонный проснулся вполне здоровым, без труда проделал гимнастику, до работы шел пешком. То, что случилось в старом склепе, теперь казалось сном, причем не своим, а чужим, пересказанным неумело и наивно. Разверстый саркофаг, тени на пороге, колыбельная, похожая на заклятие, цветные огоньки на броши, цветные огоньки на кресте. Американская фильма, и только.
Все можно было смело забыть, отложить в самый дальний уголок Памяти, если бы не странное чувство потери. Он забыл. Забыл что-то важное, очень серьезное, без чего трудно будет жить дальше.
Но что? Спросить не у кого, жаловаться некуда.
Виктор вдруг понял, что надо обязательно пересмотреть весь его нехитрый скарб, перечитать бумаги. Вдруг повезет?
– Дзинь-дзин-дзин! – напомнил о себе телефон.
– Чтоб тебя! – пожелал ему альбинос.
Снимая трубку, он успел подумать, что плохи дела в ЦК с субординацией. Группа подчиняется товарищу Киму, а лезут в их дела все подряд. То суровый товарищ Лунин, то веселый товарищ Каннер. Незаменимые они, что ли?
– Алло? Это обратно я, Гриша, Гриша Каннер. Значит, товарищ Вырыпаев, слушай сюда. Инстанции доложено, добро получено. Сейчас назову номер комнаты в Сенатском корпусе, ты туда подойдешь, удостоверение предъявишь, где надо, распишешься и что надо, прочитаешь. А номер комнаты…
3
– Па-а-аберегись!
Слега – здоровенная жердь в два аршина длиной, со свистом рассекла воздух. Раз, другой, третий… Над поляной пронесся легкий шквал.
– Годится! – Ольга Зотова, легко подбросила жердь на полметра вверх, поймала, перехватила поудобнее.
– Держи, Семен. Тебе в самый раз будет.
Ротный не без опаски протянул левую, почувствовал под рукой холодное, слегка влажное дерево,
