большевика, то перед кем скоморошествовал Лев Захарович? Что ни день чуть ли не каждое рисовое зернышко пересчитывает – и про «голос желудка» чушь мелет.
Кречетов взял листок со схемой, положил перед собой.
– По причине вашей социальной вредности, гражданин барон, рискну заключить, что идти нужно правым курсом, через скалы. Если имеется тропа, то и спуск на равнину найдется. Обходим ваши Врата – и прямо на Пачанг.
Унгерн взглянул невесело, покачал головой.
– Увы, мы не в сказке, господин Кречетов. Прямо пойдешь – голову сложишь, налево – комиссара потеряешь, направо – без коня останешься. Насчет коня – правда, тропа через скалы есть, но пройти можно только на своих двоих, и то не без труда. Если бы у нас был батальон, то я бы предложил отправить лучшую роту в обход, дабы прищучить супостатов как раз возле выхода на равнину. Но у нас еле-еле взвод, если монахов и детей не считать. На скалах можно отсидеться и переждать, и то не всем. Кто-то должен пойти главной дорогой, дабы отвлечь внимание. Пока станут считать наши трупы, тот, кто будет наверху, успеет спуститься и проскользнуть дальше. Иного предложить не могу.
Костер догорал, пламя слабело, прижималось к чернеющим углям. Трое, сидевшие рядом, молчали. Ни у одного не поднялась рука, чтобы спасти умирающий огонь.
2
– А вы уже не поете, товарищ Кречетов, – не без грусти заметила Чайганмаа Баатургы. – Мы все привыкли, что великий воин поет про быстрых коней и неверную деву. Недостойная даже не рискнет спросить о причине, она может лишь пожалеть.
Иван Кузьмич вставил в зубы самокрутку. Огонек зажигалки выскочил всего на малый миг, хорошо еще, прикурить удалось. Был бензин – да весь вышел. Кречетов бросил зажигалку в карман, поглядел с упреком.
– А вы, Чайка, по-человечески говорить умеете – без этих поклонов в три погибели? Смотрю я на вас и удивляюсь. Какой-то ходячий феодализм, а не красивая девушка.
Думал – улыбнется, но Чайганмаа ответила очень серьезно:
– Могу на китайском – это язык врага. Встать! Руки вверх! Кто командует отрядом? А еще по-французски, на языке свободных людей, живущих в огромном прекрасном городе. Il est dommage que vous ne parlez pas francais, mon Jean brave! Mais mieux, chacun de nous plus facile a jouer son role [19].
Товарищ Кречетов потянулся пятерней к затылку, дабы наскрести ума, но в последний миг сдержался. Сколько ни чеши, а церковно-приходскую школу не вычешешь.
Костры давно погасили, лагерь спал. Красный командир и сам честно пытался отправиться в гости к пустынному Морфею, но глаза упорно не хотели закрываться. Кречетов, решив не продолжать бесполезных попыток, присел на сложенный войлок и достал кисет. Тогда и пришла к нему Чайка. Наследнице рода властительных нойонов тоже не спалось в эту ночь. Поклонилась, стала рядом, про песню спросила.
– И еще одного понять не могу, – продолжал Иван Кузьмич. – Дядя вас учиться посылал, деньги платил, и немалые. А зачем? Чтобы вы с карабином по Такла-Макану мотались?
На этот раз девушка улыбнулась.
– У Махакалы, охранителя и защитника, шестнадцать рук, чтобы разить врагов. У знатного человека должно быть много сыновей и дочерей, и каждому найдется дело. В нашем роду не осталось наследников, и недостойной приходится быть всеми сразу. Судьба не спрашивает, она ведет. Недостойной Чайганмаа остается лишь мечтать о тихой незаметной жизни возле семейного очага – уделе каждой сайхотской женщины.
– О тихой жизни мечтаете? – хмыкнул Кречетов. – Как-то не слишком верится, уж извините, Чайка.
Чайганмаа покачала головой.
– «Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!..» Страна мечты дарована Небом каждому из нас, и мы вправе населять ее любимыми призраками и несбыточными грезами. Но уходит туда только слабый. Есть еще долг, и есть то, что выше всего – Судьба. Смешной рыжеусый барон на какой-то миг добился ее благосклонности, и теперь его имя будут повторять веками. Но он слишком слаб и суетлив, чтобы удержать Судьбу надолго. Жаль! Как бы точнее сказать по-русски? Vos facons de stupide, il compromis…
– Вы это… сядьте, – Иван Кузьмич пододвинулся, поправил войлок. – Не переводится, и не надо. Барон! Было бы о ком толковать!..
Девушка вновь коротко поклонилась. Присела, поджала губы:
– Пожалуй, так… Своей страшной жестокостью и своим нелепым шутовством Унгерн ославил не только Белое движение, но и великую идею Желтой империи. Его словно нарочно под локоть толкали.
– И толкали, – согласился Кречетов, вспомнив бароновы откровения. – Из самой Шамбалы человечка прислали, дабы его превосходительно в искушение ввести.
Чайка ничуть не удивилась.
– Похоже на правду. Тем, кто правит Шамбалой, нужны слабые люди на разоренной земле. Унгерн прав в том, что Европа уже сделала неверный выбор. Теперь черед Азии. Монголия – маленькая страна, но она могла бы стать подножием трона нового Потрясателя Вселенной. Наш Сайхот тоже невелик, но из него вышли воины, покорившие землю. Сам Субэдэ-багатур, правая рука Чингиса, – мой далекий предок. Я вернулась из Франции не только ради родной земли, но и ради великой надежды на возрождение Желтого царства. Может, еще не поздно…
Поглядела прямо в глаза, дрогнула губами:
Спела негромко, но Кречетов на всякий случай оглянулся. Не увидел бы кто! Заметят – чего подумать могут? Что они тут в глухую полночь про Желтое царство речи ведут?
Чайганмаа словно мысли его прочитала. Поглядела по сторонам, фыркнула презрительно:
– Пусть слушают! Мой род слишком высок для их языков. Жаль только, что великий воин так мало думает о Судьбе. Унгерн вообразил себя богом, но потерял Монголию. Князь Сайхотский твердо правит своим уделом, но не хочет смотреть вперед. Может, Пачанг откроет ему глаза?
– Вы вот что, Чайка… – Иван Кузьмич, прокашлявшись, провел ладонью по отросшей за эти месяцы бороде. – Считать будем, будто не слышал я ничего, а вы не говорили. Не князь я, красный командир. А вы с мечтами своими осторожней будьте. Пришлют к нам в Сайхот еще полдюжины товарищей Мехлисов, и все, чего я для вас сделать смогу, так это рядом у стенки стать. И будет нам обоим Желтое царство по самое не хочу. Понимаете?
Девушка встала, поправила халат, вздернула голову:
– Недостойная поняла, что великий воин говорил о нас двоих – и о Царстве, которое свяжет наши судьбы навеки. Давно не слыхала я таких сладких слов!..
Товарищ Кречетов открыл рот, дабы внести ясность, но наследница рода нойонов уже шагнула прочь, в затопившую лагерь темноту. Бедный Иван Кузьмич так и остался сидеть у погасшего костра, пытаясь решить несложную загадку. Может, Чайка в своих Франциях русский язык позабыла и теперь простых слов понять не может?
А может, он сам чего-то не понимает?
Как-то, разговорившись с бароном (благо, товарищ Мехлис был в отлучке), Иван Кузьмич поинтересовался у врага трудового народа, на что тот рассчитывал, беря Монголию на шашку? Допустим, провиант. Сколько смогли бы монголы, и без того разоренные войной, кормить прожорливое воинство его превосходительства? А фураж для лошадей, а сукно для одежки? Про патроны и снаряды можно не спрашивать – нет в Урге оружейных заводов. Народ лишним налогом не обложишь и не пограбишь – взбунтуется и к красным за помощью побежит. Щетинкин что ни месяц помощь из России получает, а все равно жалуется на всякие нехватки.
Самому Кречетову пришлось немало помучиться, кормя и вооружая Оборону, но ополченцы воевали у собственных околиц. А если вокруг степь на недели пути?
Унгерн кисло заметил, что «господин красный командир» изволит рассуждать в духе низкого материализма. Потом, еще более помрачнев, попросил не считать его полным и к тому же безграмотным
