прокуратуры.
Старик оглянулся, проверяя, стоит ли диван на прежнем месте, и с помощью внука снова опустился на подушку.
— Молодой Орлин говорил вам, что я сам раньше там работал?
— Конечно, говорил. — Я улыбнулась Скипу. Тот поднял три пальца, давая понять, что он — третий Орлин Локхарт.
— Вы там секретарь?
— Нет, сэр. Я помощник окружного прокурора мистера Баттальи, заведую отделом сексуальных преступлений.
— Никак не могу привыкнуть, что женщины выступают в уголовных судах. — Старик покачал головой. — В мое время в зале суда их было не встретить. Ни одного юриста женского пола. Женщинам даже не разрешалось входить в состав присяжных. Где вы учились?
— Университет Вирджинии.
— Университет мистера Джефферсона? И моя альма-матер, барышня. Неужели сегодня туда принимают женщин? Надо же. Раньше там учились одни мужчины. Чудесное место! Закончил обучение и сразу отправился работать в лучшую юридическую контору страны. Окружной прокурор округа Нью-Йорк. Джоб Бэнтон — я был одним из ребят Бэнтона. Все эти женщины в суде — вина Кэтрин Хепберн. Это она затеяла всю эту чертовщину со своим кино. И брюки носила. Кто сейчас окружной прокурор? Уже не Дьюи, нет?
С 1941 года не Дьюи. После двух неудачных попыток баллотироваться в президенты он оставил работу, выдвинув свою кандидатуру на выборах губернатора Нью-Йорка.
— Нет, сэр. Пол Батталья. — Я уже начала сомневаться, стоит ли продолжать разговор.
— А где Лола? — Светло-голубые, подернутые дымкой глаза старика сияли.
— В могиле, — чуть слышно пробормотал Майк.
— Вы говорили, что были с Лолой?
— Я сказал, что они друзья Лолы, дед. — Скип еще раз попытался объяснить нашу связь с Лолой, не упоминая ее смерть. Старик не понял. Пока они разговаривали, я заметила пожелтевшую передовицу нью- йоркской «Геральд трибьюн» в рамке, которая стояла на столе, возле локтя старика. Заголовок статьи, посвященной главной новости 24 января 1934 года, гласил: «МАККОРМИК ПОЛОЖИЛ КОНЕЦ ПРАВЛЕНИЮ ГАНГСТЕРОВ НА ОСТРОВЕ. Худшая тюрьма в мире освобождена из-под власти главарей банды заключенных».
Передовица с фотографией Маккормика и молодого симпатичного бывшего прокурора помещалась прямо над сообщением, что Джон Диллинджер[71] взят под стражу в Таксоне, Аризона.
Я села в кресло напротив Орлина Локхарта. Наши колени почти соприкасались.
— Кто-то пытался причинить вред Лоле. Мы должны выяснить почему. Мы опрашиваем всех ее друзей.
Майк подмигнул мне и сел рядом с дедом Скипа.
— Одно очко в пользу ребят Бэнтона, блондиночка. Спорю, он еще не утратил хватку.
— Скажите, о чем Лола любила с вами разговаривать?
Старик излагал только в настоящем времени.
— Не будем ее ждать. Она слышала большинство моих историй. Ей нравится слушать про остров.
На кухне зазвонил телефон. Скип встал:
— Позовите меня, если захотите что-нибудь выпить или поесть. Дед, ты в порядке? Мне надо поговорить по телефону.
Орлин продолжал говорить, не обращая никакого внимания на замечание внука.
— Самые крупные бандиты Нью-Йорка — вот кто управлял тюрьмой изнутри. Да-да. Все началось с Босса Твида, еще до моего рождения. Он украл у Нью-Йорка миллионы. Когда его наконец поймали, то приговорили к двенадцати годам на острове Блэкуэллс. Хотите знать, как с ним обращались в тюрьме? Твиду выделили меблированные комнаты. Никогда не запирали. У него была личная библиотека и секретарь, который приходил в тюрьму на работу. Он носил костюмы и модную одежду. Даже подружек к нему пускали. Умер в тюрьме, так и не отсидев срок до конца.
— А вы-то как оказались с этим связаны?
— Я служил обвинителем в отделе рэкета, арестовывал гангстеров, пытавшихся контролировать город. Вы вроде сказали, что вы детектив, молодой человек?
Майк принялся объяснять Локхарту, чем занимается, а я тем временем старалась припомнить, что говорил мне отец о работе нейронов, дегенерации тканей головного мозга и о том, как недавние воспоминания словно стираются из памяти, а события из далекого прошлого становятся такими четкими, будто произошли накануне.
— Возможно, вы уже слышали о том, каким был остров в мое время? — спросил старик.
— Почти нет.
— Первое, что сделали в конце прошлого века, — это поменяли название. Не на Рузвельта, не забудьте. Это произошло только после Второй мировой войны. Очень недолго остров назывался островом Велфэр. Многие считали, что Блэкуэллс проклят. Городские власти закрыли почти все больницы и перевели больных и сумасшедших в более благоприятные места. Закрыли все. Кроме тюрьмы. Вы когда-нибудь слышали о Голландце Шульце?
— Конечно, — ответил Майк. — Настоящее имя — Артур Флегенхаймер. Легендарный гангстер. Контролировал большую часть Нью-Йорка.
Орлин Локхарт и думать обо мне забыл. В лице Майка он нашел благодарного слушателя и играл для него одного.
— Это я засадил в тюрьму его правую руку! — Он постучал по груди указательным пальцем. — Я сам вел дело. Джозеф Реджио. И это имя знаете?
— Рэкетир из Гарлема. В то время — второй парень в банде.
— Его признали виновным в вымогательстве — он держал всю торговлю пивом и содовой. До окружной прокуратуры дошли слухи, будто Реджио устроился в тюрьме по-королевски. Он подкупил все тамошнее начальство и, добившись перевода заключенных, содержавшихся в тюремной клинике, в общий корпус, превратил лазарет в свои апартаменты. Одевался в шелковые наряды и душился лавандовым одеколоном. Разбил садик. Даже корову держал, чтобы всегда было свежее молоко. Ужинал лучшими бифштексами и винами в собственных комнатах.
— В
— В тюремном госпитале обосновалось двое. Реджио командовал своими людьми, а ирландскими гангстерами заправлял парень по имени Эдвард Клири. У него была немецкая овчарка по кличке Живодер. «Живцы» — так они называли надзирателей. Еще эта крутая парочка держала почтовых голубей. Целую голубятню. Они и носили им записки. И наркотики тоже, наверное. Так вот, эти два гангстера расхаживали с важным видом, а мелкие преступники им прислуживали, словно рабы какие-то. Печально, что людей, действительно нуждавшихся в лечении, просто вышвырнули в общий корпус. Ребята с социальными болезнями — так мы их тогда называли — свободно общались со здоровыми. Вся тюрьма превратилась в океан страданий. Уйма дегенератов. Поблекших тигров.
— Простите?
— Вы читали Диккенса, барышня? Во время визита в Нью-Йорк он попросил свозить его на старый Блэкуэллс.
В студенческие годы я проштудировала большинство произведений Диккенса, но эту фразу я не помнила. Наверное, вот почему портрет Диккенса висел на доске у Лолы Дакоты. Просто еще одна очаровавшая ее заметная фигура, связанная с островом. Теперь нам осталось узнать, почему там была фотография Шарлотты Войт.
Локхарт что-то бормотал о посещении Диккенсом тюрьмы, о заключенных в черно-желтых лохмотьях, которых англичанин сравнил с поблекшими тиграми.
