На этот раз господин Ринпоче даже сдвинулся с места.
— Вам уже знакома мудрость этого коана, господин представитель Мех-ли? Верный ответ таков: «Когда луна имеет вид серпа, округлость присутствует в ней. Будучи круглой, луна также имеет вид серпа»
Титулованный столь странным образом, Лев Захарович уронил на простеленную возле костра кошму листок бумаги, из которой намеревался вертеть «козью ногу».
— Вашему учителю в учебник астрономии следовало заглянуть!.. Иван Кузьмич, дайте папиросу, с этой антирелигиозной пропагандой никаких нервов не хватит.
Красный командир, постаравшись, не улыбнуться, протянул раскрытую пачку. Мехлис закусил зубами мундштук, громко щелкнул зажигалкой.
— Вы, гражданин Ринпоче, нас воспитывать баснями решили? Нам, истинным большевикам, все эти коаны — на один зуб. Ибо коммунист…
Палец посланца ЦК, пусть и более короткий, чем у господина посла, все равно выглядел внушительно.
— …Подходит ко всему с точки зрения марксисткой диалектики. Ваши архаические мудрости — давно пройденный этап. Мы в СССР не шарады разгадываем, а строим новый, справедливый мир.
На этот раз толмач слегка замешкался, вероятно, споткнувшись на слове «шарада». Господин Ринопче долго качал головой, наконец, тяжело вздохнул:
— Вам двоим выпало величайшее счастье, которое только доступно искателям истинной мудрости. Вы не только побывали в убежище святого отшельника Соманатхи, но и были удостоены беседы с тем, чье имя не позволено называть всуе. Вы больше не смеете оставаться варварами и неучами! Поэтому я, скромный монах, пытаюсь высечь в вашем сознании искру мудрости, дабы…
— Плеханов! — простонал Лев Захарович. — Выездная редакция «Искры», экстренный номер. Иван Кузьмич, может, песню споем? Я и на монгольскую согласен, только бы там про мудрость ничего не было.
Обратный путь мало походил на тот, которым посольство попало в Пачанг. Намек местного «чекиста» Иван Кузьмич понял правильно, попросив у чиновников, опекавших гостей, карту с указанием пути на север. Ответ пришел быстро. Все тот же улыбчивый товарищ Ляо сообщил, что Хубилган Сонгцен Нима с величайшей милости своей велел простелить посольству «ковровый путь». Кречетов, вспомнив наставления Хамбо-Ламы, решил, что местные власти предупредили разбойников, дабы те держались подальше. Карты однако, не прислали, и красный командир без всякой радости представил себе многодневное путешествие по весеннему Такла-Макану. В апреле пустыня, покрытая нестойкой зеленой растительностью, вполне проходима, но без знания дороги ничего не стоит заплутать. Апрель быстро кончится, с белесого неба рухнет жара… Успеют ли проскочить?
За день до отъезда над Пачангом появился дирижабль. Гордо проплыв над неровными глиняными крышами, он завис возле причальной мачты Норбу-Омбо. Товарищ Мехлис, долго наблюдавший за небесным гостем в бинокль, узнал в нем полужесткого «француза». Кто именно пожаловал в город, посольству не доложили, но тем же вечером на постоялый двор прибежал заполошный чиновник с большим свитком, дабы уточнить число отъезжающих, а заодно количество груза и лошадей.
С личным составом определились легко. Трое раненых уже вернулись из больницы, хоть и в повязках, но вполне бодрые, от отсутствующего же гражданина Унгерна Р. Ф. поступило письменное заявление, в котором помянутый сообщал о своем желании временно остаться в городе для поправления пошатнувшегося здоровья. К заявлению прилагался свиток — заверенная копия приговора, украшенная тяжелыми восковыми печатями.
Филин Гришка не вернулся.
В составе посольства числился также военнопленный — гражданин Блюмкин Яков Григорьевич, также находившийся на излечении. Но на прямой вопрос чиновники отмолчались, а улыбчивый Ляо Цзяожэнь красноречиво развел руками.
Из города выступили с великим шумом и грохотом — местные власти не поскупились на трубы и барабаны. Рявкнули старинные пушки у северных ворот, и посольство сделало первый шаг, ведущей по дороге в тысячу ли. Второй, однако, воспоследовал нескоро. Сразу за окружавшими город холмами отряд задержали, предложив стать лагерем. Дабы гостям не было скучно, старший сопровождения предложил прислать из города танцовщиков и акробатов. Кречетов от культурной программы отказался, приказав выставить караулы и держать ухо востро.
Все разъяснилось ближе к ночи, когда окрестные холмы уже тонули во тьме. Зашумели моторы, и возле лагеря лихо затормозил выкрашенный в защитный зеленый свет автобус. За ним прибыли еще два, а следом подтянулась колонна крытых тентами американских грузовиков. Авто предназначались для лошадей и груза, людям же предложили занять мягкие кожаные сиденья в автобусах. Кречетов был усажен рядом с шофером — крепким парнем в больших авиационных очках, моторы фыркнули, загудели, печально пропел клаксон…
Иван Кузьмич молча покачал головой, вспомнив любимую песню. «Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!» Пачанг, таинственный город на окраине пустыни, продолжал удивлять.
Неожиданности на этом не кончились. Ехали всю ночь, при первых же отблесках близкого рассвета остановились у подножия приметного холма, где уже был разбит лагерь. Молчаливые пограничники помогли приготовить завтрак, после чего заняли позицию неподалеку. Шоферы отправились отсыпаться, и Кречетов догадался, что дальше они поедут нескоро. Так и вышло, колонна тронулась в путь после заката, чтобы остановится у следующего лагеря при первых лучах горячего весеннего солнца.
Иван Кузьмич понял, что «ковровый путь» им показывать не собираются. Товарищ Мехлис с ним полностью согласился, прибавив, что ночная тьма скрывает не только ориентиры, но и дорогу. Автобусы то увеличивали скорость, легко касаясь шинами твердого покрытия, то тормозили, подпрыгивая на ухабах. Лев Захарович предположил, что через пустыню проложено шоссе, но везут их не прямо, а большей частью в объезд. Значит, даже расстояние прикинуть не удасться. Кречетов ожидал, что комиссар призовет к ужесточенной бдительности, но Мехлис предложил на ближайшем же привале вновь расспросить шкодника Кибалку о виденном им «анбаре сфирической формы», а заодно и самолетах с меняющимися номерами.
Так ехали четыре ночи. Перед последним рассветом показалась река — широкая, но мелкая, курица перейдет. Пустынные берега заросли невысоким зеленым кустарником, а дальше гроздились холмы, скрывавшие встающее из-за горизонта солнце. Брод нашли быстро, и вскоре колонна остановилась неподалеку от маленького глинобитного поселка. Помудрив с картой, Иван Кузьмич уверенно ткнул карандашом в синюю неровную ленточку. Каракаш — река Черной Яшмы. Такла-Макан остался за спиной, впереди — Кашгария, древняя земля, притаившаяся между пустыней и отрогами Тянь-Шаня и Куньлуня.
До советской границы всего ничего — восемь сотен верст.
2
Служанка, она же инструктор ЦК Ревсомола Сайхота, почтительно склонила голову, но речь держала твердо, пусть и путая слова:
— Нельзя нет. Товарищ Баатургы отдыхать-болеть. Товарищ Баатургы извиняться сильно. Товарищ Баатургы спать и спать.
Иван Кузьмич только вздохнул в ответ. «Отдыхать-болеть…» Если бы только!..
Теперь на привалах Чайка ставила шатер. Дело хлопотное и не слишком скорое, но товарищи ревсомольцы помогали без напоминаний. Девушку подводили к общему костру, она молча кланялась и уходила к себе, запахивая тяжелый войлочный полог. На вопросы отвечала коротко и скупо, разговор не поддерживала. Не удалось побеседовать и на этот раз.
— Вы товарищу Баатургы передайте… — начал было Иван Кузьмич, но осекся. Что передать? Строгий боевой приказ?
