Новая власть на Лубянка не церемонилась, профессор заговорил, да так, что стенографисты не поспевали. Протоколы читались, словно американский фантастический роман, вот только про Тускулу нового оказалось до обидного мало. Берг рассказал о своем покойной брате, одном из создателей установки «Пространственный Луч», о его учителе — академике Глазенапе, даже о том, как и в честь чего далекая планета получила свое имя. Все это было очень любопытно, но ни на шаг не приближало к цели.
Товарищ Москвин вспомнил пункты набросанного им еще осенью, в прошлом ноябре, плана. Почти все намеченное выполнено. Материала по Парижскому центру, где собрались руководители Российской Междупланетной программы, собрано немало. По Александру Михайловичу, царскому дяде, документы вообще убойные, хоть сейчас вербуй. И адреса есть, и приметы. Выбраться бы только в Париж!
Беседа с неприятным человеком Николаем Луниным оказалась куда менее результативной. Заместитель Председателя ЦКК РКИ отмалчиваться не стал, но и сказал немного, не более того, что было в старой докладной по поводу гибели его друга Степана Косухина. Леонид мог лишь в очередной раз пожалеть, что нельзя поговорить с самим Косухиным. Тот знал куда больше — и не молчал. Эх, не было рядом с ним чекиста Пантёлкина, вдвоем бы они точно на Тускулу прорвались!
А еще бывший старший оперуполномоченный очень жалел, что не дано ему как следует допросить загадочного товарища Иванова. С этим бы он миндальничать не стал, по полной чекистской программе обработал. Сначала — измордовать до щенячьего визга, потом к расстрельной стенке толкнуть. Пусть прочувствует, вражина! Стрелять не холостыми — настоящими, чтобы крошка от штукатурки летела. А потом и поговорить можно, основательно, ни одной мелочи не пропуская.
Товарищ Москвин усмехнулся. Мечты, мечты!
В общем, почти все сделано. Главное, чтобы во Францию отпустили, не перехватили последний момент. Вновь вспомнилась прицепившаяся, словно репей, песня. Эх, начальничек, начальничек…
Грустная песня, сплошной пессимизм. Не повезло бедняге жульману! Но и начальник не много выгадал. В том же питерском домзаке Леонид слыхал такой куплет:
Бандит Лёнька Пантелеев по кличке Фартовый оскалился в недоброй усмешке. А вы как думали, гражданин начальник-начальничек, ключик-чайничек? «Стволы» и «перья» не только у легавых в наличии.
То-то!
Стук в дверь. Фотография Гранатовой бухты беззвучно упала в ящик стола.
— Да-да, войдите!
— Холодно очень, товарищ Москвин. Если бы ты знал, как холодно!..
Товарищ Климова шагнула на порог, расстегнула полушубок, не глядя, кинула на диван. Следом полетела шапка, за нею — рукавицы.
— Какие же люди суки, Лёнька! Везде суки, что у нас на малине, что у вас в «цека»…
Подошла к стулу, но садиться не стала, на спинку облокотилась. Достала из кармана зеленой гимнастерки пачку «Иры» долго щелкала зажигалкой.
Леонид терпеливо ждал. На улице и в самом деле гулял лютый мороз, но «холодно» — это еще и пароль на крайний случай.
Папироса, наконец, зажглась. Леонид пододвинул пепельницу поближе и сам закурил. Не трубку («Bent apple» при чужих светить не следовало), а привычный красно-черный «Марс».
— С-суки! — девушка резко выдохнула дым, зашлась в кашле. — Пристрелила бы гада!..
Затушила папиросу, поглядела прямо в глаза:
— Рудзутака знаешь? Да что спрашивать, это же твой начальник в Техсекторе! Кабан чухонский!.. Зайдите, товарищ, говорит, в кабинет, дело есть важное. Дело у него прямо на столе, при двух стаканах. Самогон грузинский, желтый, словно моча. Как его там? Чуча?
— Чача…
Товарищ Москвин понимающе вздохнул. Ян Эрнестович Рудзутак ко всем своим достоинствам еще и крепко попивал. В последнее время — даже на рабочем месте. Поговаривали, что вопрос о его переводе из Столицы куда-то на Дальний Восток уже решен. Отсюда и «чуча».
— Пить я, понятно, не стала, а он стакан навернул — и под юбку полез. Я его по рылу, а он, гад, руку заломил — и к дивану тащит, на ходу галифе расстегивает, достоинство свое кажет, урод…
Леонид открыл левую тумбу стола, где ждала своего часа бутылка польской вудки. «Чучу» ему тоже предлагали, но желтый цвет сразу отпугнул.
Две серебряные стопки с чернью, на Тишинке по случаю купленные…
Мурка выпила залпом, привычно поднесла к носу рукав гимнастерки, нюхнула.
— Закуска у тебя, Леонид Семенович, отроду не ночевала. Ничего, мануфактуркой обойдемся. А у чухонца твоего, Рудзутака, апельсины в вазе, небось, по червонцу штука… Понятно, я ему всю сладость обломала — двинула коленом куда следует, а потом еще разок, для верности. Пока он по ковру катался и мяукал, я к двери проскочила. Ну, что же это за дела, Лёнька? Когда меня Пан с дружками по кругу пускал, с него, с бандита, какой спрос? А с этого кабана? Он же самому Вождю вроде как друг-приятель!
Бывший чекист вновь наполнив стопки, взял свою, на чернь узорчатую поглядел.
— Отвечать нужно? Или сама ответ знаешь?
Мурка фыркнула, потянулась за стопкой. На этот раз пила не спеша, небольшими глотками, словно героиня из иностранной фильмы про высший свет. И палец уже не отставляла, держала правильно.
— Вот и говорю: суки они все, Леонид Семенович, взять бы кровельные ножницы да лишнее им отчекрыжить… А ты знаешь, почему этот кабан с рельс съехал?
Товарищ Москвин хмыкнул. Невелика тайна!
— Снимать его будут. Рудзутак нужен был Троцкому — чтобы Кима Петровича подальше от Техсектора держать. А еще Вождю, как верный человек. Троцкого уже нет, Вождь болен. Снимут — и скоро!
— Уже! — Мурка белозубо улыбнулась. — Час назад. Вот он и стал тризну править. И сектор хотят разогнать, говорят, не нужен больше.
Леонид молча кивнул. И об этом слыхали. Умные люди шептались, что техгруппа, а потом и сектор нужны были товарищу Киму для контроля над ЦК. Теперь же, когда он сам — власть, лишние инструменты ни к чему. Вдруг кто иной воспользоваться вздумает?
— Не все ты знаешь, красивый. Не разгонят Техсектор, сократят — и нового начальника поставят. Сказать кого?
Маруся Климова взглянула хитро, и бывший чекист внезапно сообразил, что и «суки», и гнев на сластолюбивого товарища Рудзутака — всего лишь повод, чтобы в дверь постучаться. А он-то хорош! Расчувствовался, только что слезу не пустил.
— Как хочешь, — бросил равнодушно. — Днем раньше узнаю, днем позже…
— Скажу, скажу, красивый! — девушка встала, потянулась вперед. — Разве я от тебя, Лёнечка, что- нибудь скроешь? Ты ведь Фартовый, верхним чутьем на ходу все ловишь. Только не тайна это, прав ты,
