знал.
Делать было нечего – еда закончилась. Лукин разделся и полез в холодную воду за мидиями, а Евгения Валерьевна командным голосом раздавала указания остальным. «Утро вечера мудренее. Авось!»
Глава 8. В которой происходит беда, скотство, а Иван впервые в жизни пытается получить ответ.
Из страусиного (это когда засовываешь голову под подушку и не о чём не думаешь!) состояния Ваню вывели две плохие, очень плохие новости.
Маша, наконец, рассказала ему о старой травме головы, о кисте и снова начавшихся головных болях. Маляренко поседел, а Таня, впервые на памяти всех присутствующих, устроила истерику. Маша нарочито бодро улыбнулась и выдала сакраментальное:
– Не дождётесь!
Впрочем, никого эта бодрость не обманула. Ваня взял дочку на руки, ушёл на веранду и долго её баюкал, временами прикладываясь к бутылке. Потом пришла мать и унесла ребёнка в дом.
Запой продолжался три дня, до того момента, когда в порт пришёл гонец и принёс известие о смерти Деда.
Эта новость доходила до сознания Ивана тяжело. Долго. Сквозь алкогольный туман и качающуюся Вселенную.
Маляренко поднялся на ноги. Пол веранды ходил ходуном и норовил ударить его по лицу.
– Не дождётесь! На последних граммах сознания Ваня вылил остатки пойла на землю.
– Олег, пошли кого из пацанов за Толиком. Мне нужна лучшая его бричка. Еду я, мои… Иван послал все свои заморочки к чёрту. … женщины. Ты и Семёныч. Немедленно!
Капитан вытянулся по струнке и откозырял. Душа, несмотря на грустную весть, пела. «Он снова с нами!» Бахчисарай Ивана снова поразил. «Всего-то год меня здесь не было! Или чуть больше»
Почти три десятка капитальных каменных домов стояли вдоль широкой мощёной улицы. И это не выглядело деревней. Это был… город. Городок. С красивыми палисадниками, клумбами и… Ваня о…ел, с маленьким фонтанчиком на центральной, возле «кремля», площади!
«Ну ребятки! Я даже не знаю что сказать! Я-то думал, что моя усадьба хороша, но это…!» До Ивана дошла разница.
В Севастополе жил он, человек авантюрный, склонный к путешествиям и приключениям, а здесь жили простые, работящие люди. «Завидовать – дурно! Завидовать – дурно!»
Маляренко включился. Вся хандра слетела, как прошлогодняя листва. Снова запахло разнотравьем, зашумел ветер и запели птицы. Снова, как когда то давно, после первого затяга кальяна, «навелась резкость». Жизнь заблистала.
Это было не пробуждение. Это была просто злоба, звенящая, будоражащая злоба на весь, такой несправедливый, мир.
На похороны они, конечно, не успели. Ни к кому не заезжая, Иван сразу проехал на маленькое кладбище и долго рассказывал Деду о своих делах, прося прощения за всё то, что он сделал и то, что он НЕ сделал. Потом Маляренко налил стакан дедовского первача и пустил его по кругу. Выпили все. Даже Таня.
– Показывай!
Хозяин был явно не в настроении. Это чувствовали все. Особенно стоявший за его спиной Олег. Он уже вынул мачете и только ждал намёка шефа.
Серый струсил. Он прекрасно понял, что Иван перешёл в такую весовую категорию, где друзей уже нет, а есть только или враги или подчинённые.
– Что?
– Опричников МОИХ показывай.
Иван глухо рычал, глядя пьяными глазами куда-то вдаль. Звонарёв понял, что зарвался. Он не мог, не имел права, будучи ЧЕЛОВЕКОМ Ивана, тянуть людей под себя.
Из дома вышли улыбающиеся женщины. Маша, Таня и его Ксюша. С надеждой проводив их глазами, Серый шустро рванул на лесопилку.
Троих мужиков, работавших у Звонарёва, Иван забрал, сказав, что вернёт их через месяц. Геннадьич понял, что вернутся к нему другие люди. Люди Хозяина. Как, например, Андрюха, о котором в посёлке ходили жуткие слухи. А ещё Сергей Звонарёв понял, что его сын и крестник Ивана, Серёжка Звонарёв- младший всегда будет на своём месте. ПОД Хозяином. В душе что-то защемило.
– А на этот месяц я тебе своих ребят в помощь пришлю, уяснил? Строитель закивал. «Ещё немного и „смотрящим“ будет Андрюха. Ё!» Внезапно у Сергея сильно заболел живот. Работников Звонарёва Иван забрал, конечно, не просто так. Во-первых, надо было познакомиться.
Во-вторых, Олегу было дано задание хоть чему-нибудь их научить. Конечно, парни они и так были неслабые и кулаками помахать умели – другие тут не выживали, но всё-таки… Это был резерв, а резерв должен быть обучен. Ну, и, в-третьих, женщины. «Мои люди имеют право на выбор. Надеюсь, они это оценят»
Парни это оценили. Через две недели, после долгого собеседования с капитаном, все трое присягнули на верность Хозяину. В Бахчисарай каждый вернулся с молодой и красивой женой. Те самые девочки с серьёзными глазами получили шанс на счастливую жизнь.
К концу апреля Иван «распродал» всех оставшихся свободных женщин. Распродал цинично, жёстко, не спрашивая их мнения. Он просто вызвал к себе Бориса и, матом прервав его доклад о знаниях и умениях всех жителей западного Крыма, просто потребовал отметить из тридцати двух одиноких мужчин Бахчисарайского округа одиннадцать самых достойных. Молодых и работящих. И не конченых уродов.
– Понял, бля?
Бывший директор школы испуганно вжал голову и, немного подумав, отметил галочками нужных людей.
– Отдашь этот список Стасу. Скажешь ему: я велел ему этих людей собрать и привести ко мне, понял? Пшёл! Борис Михайлович кивнул и пулей унёсся вдаль.
– Слушать меня, твари!
Олег, в окружении своих бойцов стоял перед кучкой оборванцев, созванных по воле шефа.
– Сейчас. Каждый. Из вас. Получит. В пожизненное пользование. По бабе. Мужики сначала замерли, а потом радостно заорали.
– Молчать! Через некоторое время я лично, в сопровождении Андрюхи, проверю всех и спрошу у ваших женщин, как вы с ними обходитесь. И не дай Бог мне узнать, что-нибудь плохое. Хозяин велел убить каждого. Сразу. На месте. И сделает это кемеровчанин. Дошло? Ясно? Не слышу!
Бирюки, вытягивая шеи в надежде рассмотреть вожделенных женщин, нестройно пробормотали «ясно».
– Теперь вы. Все. Должны. Ближайшие три месяца будете со своими женщинами жить здесь. Будете строить дома. А потом – уйдёте. Стройся! На пра-ву! Шагом арш!
Маша угасала. Не помогало ничего. Все три медика, имевшихся в распоряжении Ивана, лишь разводили руками и отводили глаза. Даже Док, которому в плане медицины Иван доверял абсолютно.
– Либо выживет, либо нет. Как там эта штука надавит на мозг – никто не знает.
Док поцеловал руку Марии и, впервые отказавшись от традиционного стопарика, вышел.
Никаких молитв Ваня не знал. И молиться он не умел. Даже как перекреститься – не знал. Впервые в жизни, почувствовав себя беспомощным, Маляренко захотел прислониться к чьему-нибудь плечу. Укрыться от невзгод и бед. И попросить Его о прощении. За все годы неверия. За гордыню и за злые слова.
Сегодня ночью Манюне было особенно плохо. Иван, плача, как мог помогал ей, утешая и целуя её, но она его не слышала. За стеной, обняв Анютку, рыдала Таня.
Утром Маше стало немного лучше и она уснула. Поглядев в окно на серое утро, Иван оделся и вышел
