'Королева!'
– А ну ка, солнышко, пойдём-ка в дом!
Ноздри женщины затрепетали.
– Пойдём…
– Уффф! Маррррия!
– Что?!
– Уффф! Ничего… Танюшу позови, – думать ни о чём не хотелось. Решать вопросы тоже не хотелось. Абсолютно. Всё тело охватила приятная истома. Ваня пересилил себя и открыл глаза. – Танюшу позови. Хочу с вами посоветоваться.
Мария лизнула мужа в нос, завернулась в одеяло и выскочила из спальни.
Вопрос на повестке дня стоял серьёзный. Даже очень серьёзный. Впервые его подняла два месяца назад Маша, подбивая бюджет Севастополя и Юрьева.
Вопрос звучал так.
– Милый, а с чего мы жить будем? С чеканки монет?
Это было очень неожиданно.
Маляренко задумался на целых шестьдесят три дня.
Общественный строй, который нынче царил в западном Крыме, сам Иван охарактеризавал бы так – помесь бульдога с носорогом. То есть военный коммунизм пополам с феодализмом.
Увы. Глубоко в душе Маляренко был демократ.
И коммунизм, и, тем более, феодализм, его не устраивали. Ваня искренне считал, что люди, НОРМАЛЬНЫЕ люди, должны быть свободными и независимыми. Должны сами решать свои проблемы и сами заботиться о себе. Самостоятельно.
Сейчас такого не получалось. Никак.
Все люди, что жили в Севастополе и Юрьево, кроме Олега, Семёныча и Юрки, были зависимы. У них не было ничего. Даже дома, в которых они жили, принадлежали ему, Ивану Маляренко. Даже кровати, на которых они спали, даже ложки, которыми они ели. Всё принадлежало ему.
И это Ванюше не нравилось. Так вечно продолжаться не могло – рано или поздно любая система, основанная на принуждении и зависимости, рухнет. Маляренко был невеликим политологом, но и совсем уж тупым то он тоже не был. Надо было что-то делать. И срочно. Пока народ занят выживанием и его собственные позиции выглядят незыблемо.
Белокурый вихрь влетел в спальню, сбросил с себя одеяло и растянулся на кровати, болтая босыми ногами в воздухе. Следом, вытирая руки о фартук, в комнату вошла Таня и устало упала рядом со старшей.
Маляренко улыбнулся.
'Лиха беда начало!'
Семейный совет прошёл лёжа на кровати, в тёплой, дружественной атмосфере.
– Да. Я с тобой согласна. Эта барщина – чушь полная. И оброк. Феодализм какой-то.
Таня половину не поняла, но согласно кивнула подруге, а Иван почесал репу.
– Думаю, пора приватизацию проводить.
– Чего?
– Всего. Всё, что у нас есть – будем продавать. И только за деньги. Семёнычу – его склад и мастерскую. Юрке – его ферму.
– А Олегу – его армию?
– Ну канешна! Щаззз!
– Всем жителям продадим их дома. Вернее – заставим выкупить. На нормальных условиях. Надо будет – кредит им дадим. Беспроцентный.
– С процентами! Пусть с маленькими, но с процентами!
Главный казначей и бухгалтер Мария Сергеевна была неумолима.
– Продадим всё. Мастерские, дома, орудия труда. Продадим всё, кроме кораблей. Верфь – государственная!
– То есть твоя?
В голосе Маши царил сарказм.
'Ну да… царёк-демократ! Государство – это я!'
Ваня скуксился.
– А что делать? Иначе по миру пойдём.
Женщины подобрались – по миру идти им не хотелось. Тем более с детьми.
– А потом налог введу. Денежный. Никакого натурального обмена. Вот с этого и будем жить. И довольствие дружинникам, и школу Бориса будем с этого оплачивать. Ну и торговлю внешнюю тоже только через нас.
– А если Виталик и Олег…
– Да ради Бога! Налог с торговли, таможенные пошлины и долю малую в предприятии!
Жёны задумчиво переглянулись, а Иван ласково провёл ладонью по их перепутанным волосам.
– Подумайте, как это сделать аккуратно, умно и правильно. Хорошо?
Маша деловито кивнула, а Таня резко села и отвернулась.
– Ты когда уйдёшь?
– Скоро.
– Возьми меня с собой. Я боюсь тебя отпускать одного. Здесь, – женщина положила ладонь Вани на свою грудь, – болит. Пожалуйста!
Маша встревожено посмотрела на подругу.
– Ну что ты, радость моя. Не тревожься. Всё будет хорошо.
Маляренко целовал своих любимых и шептал, шептал, шептал…
Ранним солнечным апрельским утром 'Беда' ведомая капитаном Маляренко вышла в свой очередной поход. С Иваном шёл его бессменный моторист Франц и лейтенант Ермолаев или, попросту, Игорёк.
На пирсе, провожая лодку, столпился народ. Хмурый и недовольный Олег. Жутко деловой Семёныч. Шумные женщины и дети. Под ногами беспокойно крутились собаки.
Ваня высунулся из рубки и улыбнулся заплаканным жёнам.
– Я скоро вернусь!
Бимка вдруг сел на задницу, словно маленький человечек, и, впервые на проводах 'Беды' горестно завыл.
Глава 2.
Абдулло попробовал закопаться ещё глубже, но времени не хватило – за хлипкой стеночкой хижины раздались резкие голоса пришельцев и отчаянный, с хрипом, вопль Маду. Старый сенегалец придавил своим тощим телом Анжелу, зажав ей рот ладонью, и натянул на голову рваную циновку. Эта яма в бывшей хижине мсье Фарика, в которой старый слуга хранил кое-какие продукты, была последним убежищем во всём поселении куда не добрались захватчики. Десяток вооружённых мечами белых солдат согнал в соседнюю хижину всех тех, кто не успел убежать и, оставив нескольких охранников, принялся прочёсывать
