— А причем тут военные?
Несмотря на то, что ситуация к шуткам не располагала, болгарин осклабился, показывая безупречные зубы — образец хорошей работы дантиста.
— Ты думаешь, те, кто стрелял в тебя из консерватории? Один, правда, «бык» из русской группировки. У него на лбу это написано было. А двое других — вояки. Это я тебе говорю. Можешь мне поверить.
— У меня нет отношений с военными.
— Значит, у кого-то они есть, — легко согласился Камен. — Ты удивлен?
Краснов, скорее был испуган, чем удивлен. Напуган, как может быть напуган человек, сталкивавшийся с насилием только на экране, и вдруг осознавший, что насилие в реальной жизни, вовсе не такое глянцевое и эстетично-целлулоидное, как в кино.
У насилия есть свой запах — и это запах пороха, опаленной и разорванной плоти. И запах крови — тяжелый, густой, соленый. И страха. И смерти. И те, кто падает от выстрелов, уже не встанут по команде «Снято!», и не пойдут пить кофе, пока пиротехники готовят следующий дубль.
Двое, спасшие Краснову жизнь, были профессионалами. И, если один из них говорил, что к перестрелке имели отношение вояки, то, скорее всего, знал что говорил.
— Нет, не удивлен, — сказал Костя.
— Когда тебе скажут, что русские ушли из Германии, не верь. Они никогда ниоткуда не уходят.
Худощавый сказал что-то на незнакомом Краснову языке. Болгарин коротко хохотнул.
— Russian are forever… — сказал Худощавый на английском, очевидно, специально для Кости, и бросил быстрый взгляд через плечо..
— Тебе повезло, — резюмировал Камен, трогая рукой быстро набухающую кровью повязку. — И нам повезло. И Францу повезло. Мне тоже повезло. Живы — и хорошо.
В кармане у Худощавого зазвонил мобильный телефон. Он, не глядя, сунул трубку через плечо, и на звонок ответил Камен. Он говорил по-немецки, быстро, так же четко, как минуту назад по-русски, с тем же жестким акцентом. Повесив трубку, он отдал команду Худощавому, тот кивнул и прибавил ходу.
— Дитер ждет тебя на частном аэродроме. Бывший ваш — военный. Двадцать пять километров от города. Мы едем туда. Сейчас проверим, нет ли хвоста.
Но хвост, к сожалению, был. Если бы не чутье и водительское мастерство Худощавого, то никто и ничего бы и не заметил. Черная «Ауди 8» висела сзади настолько профессионально, что если бы не трюк с погашенными фарами и темным переулком — они бы благополучно довели сопровождение до точки встречи.
Болгарин выматерился и полез на переднее сидение, протискиваясь между креслами и пригибая голову, чтобы не задеть повязку.
Час был еще непоздний. Машины сновали во всех направлениях, но если в центре пробки возникали постоянно, то, по мере удаления от него, заторов не было, но и автомобилей было немало. Это играло на руку преследователям, заставляя Худощавого снижать скорость, а вот уйти от погони в такой толчее было проблематично — мешали и движение, и светофоры, и ширина улиц. Люди в «Ауди», убедившись, что слежка обнаружена, стесняться перестали, и их машина, черной лакированной глыбой, повисла на минимальном расстоянии. Некоторое время Худощавый держал дистанцию постоянной, но на одном из перекрестков рванул на желтый, используя всю мощь шестилитрового двигателя. Водитель «Ауди», отделенный от них старенькой «шкодой» и «Трабантом», втиснулся между рядами и вылетел на перекресток уже на красный, зацепив «Трабант» задним левым крылом. От задетой машинки во все стороны полетели куски картона, истошно завыли сигналы, но «Ауди», скользнув в поток, между начавшими движение автобусом и «Жигулями», проскочило под носом у темно-синего «варбурга», водитель которого, с перепугу, ударил по тормозам изо всех сил. Задрав багажник, «варбург» встал, как вкопанный, и тут же в него врезался старый «Мерседес», с гребешком «такси» на крыше. Загремел сминаемый металл, зашлись в крике клаксоны. В образовавшуюся кучу, как танк на бруствер, влетел автобус, опрокидываясь на бок.
Но «Ауди», уже проскочив преграду, опять зависла в хвосте их машины. Худощавый разогнал тяжелую тушу «Мерса» почти до 150 километров в час. Такая скорость, на разбитых улицах бывшего Восточного Берлина, была рискованной, но другого выхода не было. Подвеска гремела в выбоинах, а на трамвайном полотне, куда они вылетели, с заносом, из крутого правого поворота, их бросило так, что машина ударилась дисками о высокий бордюр и едва не перевернулась.
Пешеходы выскакивали из-под колес, как перепуганные голуби. Худощавый мигал фарами, и ожесточенно давил на сигнал, предупреждая о своем приближении. Камен гремел железом на переднем сидении, явно готовясь к стрельбе. Краснов, которому в этом эпизоде досталась роль чемодана на заднем диване, вцепившись в боковую ручку, пытался удержаться на одном месте в раскачивающейся машине. Но кожа сидений была скользкой, и получалось это плохо.
— Пристегнись! — рявкнул Камен, — Голову ниже и не высовываться!
Они покинули центр. Вокруг потянулись рабочие окраины, удивительно напоминавшие окраины городов бывшего Советского Союза — те же серые пятиэтажки, гнойный свет редких ртутных фонарей. Только переполненных мусорных баков у дорог не хватало для полного сходства. Людей стало меньше — разве что у пивных и у продуктовых витрин толпились посетители.
Худощавый гнал машину, как бешеный. «Ауди» не отставал, его фары были видны в нескольких десятках метров сзади. На очередной выбоине «Мерседес» подбросило, что-то простучало по корпусу, и на Костю сверху обрушилось мелкой крошкой заднее стекло. Опять хрипло заругался Камен и, нажав кнопку электропривода, открыл люк в крыше.
— Лежать! — заорал он, на приподнявшегося было Краснова, и ловко, змеёй проскользнул в люк верхней половиной туловища, смешно и удивительно умело, опираясь расставленными ногами на боковины сидений. В руках у него был пистолет Худощавого, тот самый, с рожком под стволом.
По кузову опять забарабанило, что-то ударило Краснова в спину так, что он, мгновенно потеряв дыхание, мешком рухнул на пол между рядами кресел, как рыба — разевая рот в беззвучном крике. На ветровом стекле расползлась «звездочка» попадания. Сверху загрохотал пистолет болгарина. «Ауди» завиляла, уходя от пуль. Очередной поворот швырнул Костю в сторону и он, не успев сгруппироваться, въехал головой в дверцу с утробным стуком, да так сильно, что чуть не сломал себе шею.
В промежутке между передними креслами показалось перекошенное лицо Худощавого. Глаза у него были совершенно безумные. И, что особо поразило Краснова, весёлые.
— Are you okay? — Прокричал он. — Something wrong?
— Окей… — выдавил из себя Краснов, неразборчиво.
Ни воздуха в легких, ни голоса. Только сипение и тупая боль ниже левой лопатки — как будто в спину лягнула лошадь.
По кузову опять хлестнула очередь. Пуля с лязгом, зацепив металлический каркас внутри заднего дивана, угодила в спинку сидения, выше Костиной головы и в считанных сантиметрах от колена стоящего в раскорячку Камена. Болгарин ответил несколькими выстрелами, у «Ауди» погасла одна фара. Еще очередь. «Мерседес» вильнул — на этот раз с грохотом высыпалось боковое стекло, обдав весь салон острой крошкой. Опять застрочил пистолет Камена. Каждый вдох причинял Краснову боль.
Машины вырвались на загородную трассу. Скорость резко возросла, но даже мощный «мерседесовский» мотор не мог обеспечить достойного отрыва от менее мощной, но более легкой «восьмерки». Погоня продолжалась, и рассчитывать на уход и легкую победу не приходилось.
Камен соскользнул в салон, опять перебрался на заднее сидение, отдавив лежащему Краснову руку и, сменив магазин, открыл прицельный огонь, через выбитое заднее стекло. Ветер свистел, врываясь в машину, на сидение и на пол летели горячие, остро пахнущие гильзы, ревел мотор, и что-то неразборчиво орал Худощавый. Камен ему ответил и, через несколько секунд, Костю вжало больной спиной в сидения от резкого торможения. Скорость была высока, дистанция небольшой, тяжелый «Мерседес» замедлялся невероятно интенсивно, а увлекшийся преследованием водитель «Ауди» упустил момент начала маневра и начал тормозить на пару секунд позже. Расстояние между машинами стремительно сокращалось, капот «Ауди» надвигался на их машину. Камен застрочил очередями из своего странного пистолета. Промахнуться с такого расстояния было трудно. Свинцовый град обрушился на ветровое стекло автомобиля- преследователя, прошивая его. Водитель «Ауди» сообразил, что допускает тактическую ошибку, но слишком поздно.
