объединенном Крыму ослы и лошади составляли самое большое достояние.
Беглый осмотр подтвердил правоту Михаила — емкости были разрыты (и не поленились же!) и пусты. Они втащили мотоцикл в нишу, одели рюкзаки и, выйдя наружу, аккуратно привалили вход плитой. Получилось просто здорово. С десяти шагов тайник не рассмотреть.
Дальше их путь пролегал по той самой «спине бронтозавра», которую Сергеев заметил при въезде. Шагать по засыпанной строительным мусором, стеклом и ржавым железом земле было трудно. Единственно, что радовало: булек здесь быть не могло. Внизу, там где земля наползла на русло, справа, у оврагов — нужно было держать ухо востро, а здесь главным было не покалечиться об острый прут, торчащий из куска бетона, не порвать связки на стыке «сыгравших» под тяжестью тела бетонных плит.
И, как выяснилось, не попасть под автоматную очередь.
Когда осела пыль и бетонная крошка от первого десятка выстрелов, Сергеев, уже лежа в укрытии, высмотрел среди обломков кирпичной стены черную бандану Молчуна, и едва не заорал в голос: «Слава дилетантам!». Зажать-то их зажали — это проще простого, прижать кого-то к земле огнем из автоматического оружия, а вот удержать на этой позиции после того, как ни в кого не попали — тут уж фигушки!
Тут же, словно в ответ на его мысли, черная бандана исчезла и через полминуты возникла десятью метрами левее. Сергеев высунулся из своего убежища и тут же юркнул за спасительный слой бетона, как суслик в нору. Стрелок, месторасположение которого Михаил хотел определить, всадил в плиту короткую очередь. Михаил резко сместился вправо, к противоположному краю плиты, где лежал проржавевший в сито огромный, как спутниковая тарелка, таз, весь покрытый шелушащейся черной эмалью, обрывки какой-то ткани, и снова выглянул, подразнивая противника. Не этот раз он заметил шевеление метрах в тридцати — стрелковое гнездо среди нагромождения асфальтовых глыб. В момент, когда он прянул обратно, в укрытие — там, на позиции стрелка, сверкнуло и пули забарабанили по бетону, с визгом уходя в стремительно темнеющее небо.
Сергеев переполз обратно, на три метра левее и перевел дух. Отсюда он мог видеть Молчуна, который тоже осматривался.
— Интересно, — подумал Михаил, — стрелков два или три? Как бы не прошибить, нехорошо получится, если их три.
Он посмотрел на спокойного, как всегда Молчуна и показал ему три пальца. Молчун покачал головой и тоже поднял руку, сигнализируя Сергееву.
Четверо.
Глазастый малыш. Всех усек, наверное, когда палили в первую минуту, потом только перепроверил. Хладнокровный, как северный олень, нечего сказать.
— Где? — жестом спросил Михаил.
Молчун улыбнулся и ответил, акцентируя каждое движение.
— Двое слева, тридцать пять метров, возле киоска…
Да, киоск Сергеев видел. Раньше в таких продавали газеты или пиво: его сплющенный остов торчал неподалеку, вросший в грунт.
— Один перед тобой. В асфальтовой куче. На восток, на час дня.
Сергеев показал, что об этом знает.
— Последний — на два часа, на север. Метров тридцать. Может быть, сорок.
— Беру тех, кто справа, — ответил Сергеев. — Смотри внимательно, прикроешь.
Молчун кивнул.
Сергеев отстегнул от карабинов две гранаты, потом подумал и положил рядом еще две. Запас, конечно, дело важное, но экономить а такой ситуации было неразумно. Тем более, что Михаил знал, где запасы можно будет восполнить.
Ближе всех к нему был стрелок, укрывшийся за пластами сорванного асфальта. Им Сергеев и решил заняться в первую очередь.
Он дал знак Молчуну и тот выпустил с десяток пуль в направлении противника — не прицельно, рассчитывая на внешний эффект. А сам Сергеев, быстро привстав, привычным движением запустил тяжелое яйцо РГД прямо на позицию стрелка и, что удивительно, попал.
— Раз, — посчитал про себя Сергеев.
Граната, ударившись о край одной их асфальтовых плит, прикрывающих стрелявшего, подпрыгнула и покатилась по наклонной, прямо в импровизированный окоп.
— Два, — продолжил он.
Стрелок оказался парнем шустрым и попытался выскочить наружу одним движением, как пингвин на льдину.
— Три, — сказал Сергеев в слух.
Глухо хлопнуло.
Пингвин не долетел до верхушки айсберга, а громыхая амуницией, рухнул на бетонное крошево, со стоном выпустил воздух и затих. С тихим шуршанием на землю упали мелкие камушки, поднятые взрывом.
Но тишина была недолгой. На этот раз в сергеевскую плиту ударили сразу из трех автоматов. Видимо точный трехочковый бросок произвел на остальных застрельщиков впечатление. Что ж, тем лучше!
Вторую гранату Сергеев метнул наугад — далеко было и саму точку, где засел снайпер он не видел. Когда РГД рванула, он пользуясь мгновением замешательства в стане врага, перебежал метров на пятнадцать вправо и снова залег.
Судя по тому, куда после взрыва стреляли противники, его маневра они не заметили. Используя для прикрытия остатки огромного рекламного щита, торчащего из земли на добрых полметра, Михаил пополз в обход не жалея ни локтей, ни коленей. Когда щит закончился, он перекатился колобком через несколько метров свободного пространства, оцарапав руку о высохший куст какого-то колючего растения, и угодил в длинную, похожую на полузасыпанный окоп, щель в земле.
Молчун периодически постреливал из укрытия, даже не высовываясь, только выставляя из-за сломанного бетонного столба ствол «калаша». Ему отвечали, но достаточно вяло.
Двигаться стало проще. Теперь Сергеев мог не ползти, а бежать пригнувшись, тем более, что эта, больше похожая на ход сообщения траншея поворачивала влево, то есть вела куда надо. Оставалось выйти на дистанцию выстрела или броска гранаты, но судьба решила иначе.
Со стрелком Сергеев столкнулся внезапно — они выскочили друг на друга из-за поворота — нос к носу. Два, от силы — три метра. Во времени — одна секунда, вместе с паузой на замешательство. Сергеев даже не успел испугаться — сработали рефлексы. И он и противник бежали с автоматами в руках. Не у живота, с ремнем через плечо, а в боевой позиции — ствол влево и чуть вниз, палец на спуске. На таком расстоянии речь о точности не идет. Речь идет лишь о том, кто быстрее. И кто везучее, потому, что выстрелить успели оба.
Когда Мангуст тренировал их в тире, на полосе препятствий и на макетных полигонах, где мишени выскакивали из-за угла, вытолкнутые мощными пружинами или внезапно вставали в полный рост за спиной, в распахнутом и только что пустом окне, то жалости или сочувствия от него ждать не приходилось. Он гонял курсантов до зеленых кругов перед глазами, до боли в ушах и временной глухоты, достававшей их вечером. До невероятно болезненных синяков на теле, набитых при отработке стрельбы в падении. Он не оставлял времени на раздумья, он вырабатывал рефлекс.
Мангуст, тогда еще моложавый и мускулистый настолько, что в душе казался ожившей иллюстрацией из анатомического атласа, шел вдоль шеренги, стоящей перед ним «во фрунт», в своей форме без знаков различия и, вообще, неизвестно для какой армии сшитой, и говорил, спокойно и дружелюбно, только от этого спокойствия и дружелюбности мурашки бежали по спине и становилось неуютно.
— Я и слова Вам не скажу, если вы на тренировках в «макетке» будете мочить все живое. Это перед комиссией в нарисованных бабушек, дедушек и мам с колясками попадать не надо. А у вас комиссии не будет…
Он зажмурился на солнце, щурясь, словно кот. Только не жирный и ленивый домашний любимец, а поджарый дворовой котяра-бандит, никогда не страдавший от переедания.
— Я ваша комиссия, — сказал он довольным голосом и аккуратно извлекши из нагрудного кармана
