крови еще прольется, пока не будет решен вопрос престолонаследия… А в это время… А в это время произойдет то, ради чего и была затеяна вся игра! Именно за ближайшие несколько недель, во время неизбежной после смерти короля смуты, свою власть и влияние в стране восстановят те, кто эту власть при Рыжем потерял.
Вот и все, пожалуй, подумал Филипп, в планы которого, несмотря на вполне объяснимое любопытство, не входило оставаться в Англии ни на минуту дольше необходимого. Еще несколько дней на заметание следов – и можно пускаться в обратную дорогу. Остальное от меня никак не зависит – сами разберутся. И больше сюда ни ногой! Красивая страна, но в жизни своей не видел такой паршивой погоды!
Всадник был уже в нескольких шагах от него.
Легионер надел на лицо маску легкой заинтересованности, чтобы не выказать неуважение к приезжему, и, слегка коснулся пальцами мокрых полей своей шляпы:
– Приветствую вас, сэр Тирел!
– Приветствую! – отозвался наездник, тоже трогая шляпу.
Ни один, ни второй головного убора не снял.
– Надеюсь, что вам не пришлось испытать трудности в дороге? – спросил Филипп, поднимая бровь. – У нас есть время, чтобы выпить вина и побеседовать о делах? Или времени нет?
Сэр Тирел посмотрел на затянутое облаками низкое небо, словно прикидывая расположение солнца за густой, как молоко, занавесью, закрывшей небосвод от горизонта до горизонта. На лице англичанина отразились сомнения, он явно перебирал в уме аргументы: вечер близился, до заката оставалось часа полтора, не более, его жеребец едва дышал…
Филипп буквально чувствовал, как рассудительность сэра Вальтера борется с желанием бежать как можно дальше, причем немедленно. Но бежать в ночь? В одиночестве? Полагаясь на свой меч и обессиленного коня? Это было даже не безрассудно смело, а просто глупо. С таким же успехом, можно было бы перерезать себе горло кинжалом, который болтался у Тирела на поясе. Рука англичанина нервно затеребила повод, а мгновение спустя, решившись, он спешился, ухнув по щиколотки в жидкую грязь у коновязи.
– Есть время, господин Рене, – буркнул он, привязывая скакуна. – До утра время есть… Но утром мне хотелось бы быть как можно дальше отсюда.
– Это означает, – спросил Филипп, тоже соскакивая на землю, – что у вас все получилось? Вы все сделали?
Тирел пожал плечами, сверкнув глазами из-под шляпы.
– Естественно, иначе меня бы здесь не было….
– Ну, что ж… Превосходно. Теперь моя очередь выполнять обещания. Корабль ждет, – сказал Филипп. – Все, как договорено.
– Мое золото? – не удержался от вопроса сэр Вальтер, когда они зашагали к крыльцу постоялого двора. – Что на счет денег, месье?
– Часть я привез с собой, – тон ответа был самым что ни на есть успокаивающим – так Филипп мог бы говорить с испуганным ребенком. – Как вы просили – наличными. На все остальное – вручу вам расписку, которую вы предъявите в банкирском доме Барди, в Венеции. Вы можете обменять ее на золото там или у Перуцци во Флоренции. Лишних вопросов вам нигде не зададут.
Они вошли в трапезную – темную, пропахшую дымом очага, кислым пивом и капустой – эту гамму «ароматов» не мог заглушить даже запах вожделенной похлебки из требухи. Но для голодного человека все равно пахло восхитительно!
– Коней накормить, почистить, – приказал сэр Вальтер слуге, который бросился им навстречу, завидев богатую одежду путников. – И смотри у меня!
Среди пейзан, он чувствовал себя в своей тарелке, и здешний люд, хоть небогатый, но привычный к придворным вельможам, наезжавшим в местные чащи на охоту, сразу услышал уверенность в голосе пришлого человека, определил его право приказывать.
По харчевне забегали.
Из кухни выскочил хозяин – дородный, неопрятный, в немыслимо грязной рубахе и руками по локоть испачканными в крови. Благо, не в человеческой – в бараньей, о чем трактирщик сообщил незамедлительно, добавив, что принялся резать барана немедленно, как завидел господ. Видно было, что хозяин врет так, что даже косить начал, но и Филиппу и его спутнику на это было плевать.
Хотелось есть и пить.
Еще молодая, но совершенно расплывшаяся непривлекательная служанка, бегом принесла кувшин кисловатого вина и миску с наломанным темным хлебом, немного сыроватым, но все равно вкусным, овечьего сыра, полоски вяленой оленины да несколько мелких луковиц, нарезанных кусками. Миски с горячей, как огонь похлебкой, хозяин доставил сам (и удалился, пятясь), но есть ее сразу же было невозможно – жидкость обжигала губы расплавленным оловом. Миски пришлось отставить, несмотря на голод.
Тирел отложил ложку в сторону, плеснул в кружку вина, выпил залпом и снова налил.
Рука у него дрожала, но англичанин старался не выказывать свое возбуждение. Ему хотелось выглядеть в глазах заказчика настоящим убийцей Цезаря, таким, как Брут, но подводило лицо: глаза никак не могли остановиться, ерзали, как обпившийся элем монах на мессе, да верхняя губа то и дело поддергивалась, оголяя десны.
В такие моменты сходство лица сэра Вальтера с заячьей мордочкой становилось настолько очевидным, что Филипп с трудом сдерживал усмешку.
– Вы приехали в одиночку, месье Рене? – спросил англичанин, отрывая своими желтыми зубами кусок оленины.
Филипп кивнул.
– Почти.
– Неосмотрительно. Человек с такими деньгами на наших дорогах… Вы могли не доехать. Вполне…
– Но я доехал. Почти один означает, что со мной были трое наемников, бывшие солдаты. Я отпустил их перед встречей с вами.
– Это правильно, – подтвердил Тирел. – Правильно, что отпустили! Зачем им видеть, как мы встречаемся? Но трое сопровождающих… Трое – это то же самое, что ни одного.
Филипп пожал плечами.
– Пожалуй, вы правы. Но ехать в сопровождении отряда означает привлекать к себе слишком много внимания. Я не официальное лицо. И прибыл сюда не с дружеским визитом. Все сложнее, не так ли? – Филипп улыбнулся, но улыбка, больше напоминавшая оскал, вовсе не выглядела признаком веселого состояния духа. – И обратно мы с вами поедем без эскорта, если вам, сэр Вальтер, не хочется закончить жизнь на виселице. Минимум людей, минимум внимания к нашим скромным особам. Только лишь два моих личных охранника ждут нас по дороге к Ла-Маншу. Только двое. Они наняли судно, они же и встретят нас в условленном месте. Никто из них не знает, кто вы. И не должен узнать, если вам дорога жизнь. Мы доставим вас в Нормандию. Далее – я помогу вам достичь Италии. Дорога через горы на юг трудна, и я бы осмелился рекомендовать проделать морем и весь дальнейший путь. В сентябре это практически безопасно и даже доставит удовольствие. А как только мы сойдем на землю, наши пути разойдутся. Я не стану сопровождать вас в Венецию и, надеюсь, что мы благополучно забудем о существовании друг друга. Но только если вы не нарушите правил, о которых вас предупреждали. Одно условие, всего одно, но его вам надлежит исполнять неукоснительно: никогда не возвращайтесь в Англию, сэр. Никогда не приезжайте в Нормандию или Францию. Италия отныне – ваш мир, не пересекайте его границ! Никогда не пересекайте! Никогда – это означает никогда. Исключений нет. О последствиях вы предупреждены, а мы, когда надо, умеем быть очень жестокими.
Сэр Тирел кивнул, в знак того, что все понял, и в жестокости собеседника не сомневается. Кивнул и снова выпил. Рыжие усы его намокли вином, покрылись розовыми каплями и обвисли.
– Почему вы не спросите меня, как все случилось? – произнес он и осклабился.
Нет, не заяц, подумал Филипп. Эти вислые усы щеткой… Определенно – не заяц. Хорек.
Вино, конечно, ни в какое сравнение не шло с ароматным греческим или более легким итальянским, к которым у легионера была привычка, чтобы не сказать слабость. Кислое, вяжущее язык, жидкое от
