В хранилище стоял запах старых книг, пыли и дерева.
Рувим Кац принюхался. Да, точно – дерева! Полки и шкафы в старой библиотеке были сделаны из старой древесины, над которой, несмотря на все меры предосторожности, за сотни лет немало поработали древоточцы. Такие доски могли пахнуть только трухой, но они источали слабый запах настоящего дерева.
В новом зале, через который Каприо с гордостью провел гостя, все было сделано по последнему слову техники: алюминиевые стеллажи почти до потолка, система электронного учета экспонатов, библиотечные лестницы на электрическом приводе, пневмодоставщик, компьютерный заказ… Но, если говорить о личных пристрастиях профессора Каца, то, несмотря на все удобства, новый зал напомнил ему операционную или морг с разложенными в абсолютном порядке телами – каждое в своем ящике, в пластиковом мешке на молнии, с биркой на холодной, с почерневшими ногтями, ноге. Здесь же, в плохом освещении старого зала, между поеденными жучками полками он почувствовал себя в привычном мире.
Библиотека монастыря святого Иоанна Богослова была поистине жемчужиной, сохранившейся с одиннадцатого века и до наших дней. Построенный на месте древнего храма то ли Афины, то ли Артемиды, профессор запамятовал, монастырь был не только местом жизни и служения для монахов, но и крепостью, которая с успехом противостояла набегам на остров, успешно скрывая за многометровыми стенами жителей Патмоса. Благодаря фортификационной мощи монастыря за его стенами сохранились манускрипты дохристианской эпохи, переданные под покровительство святого Иоанна из других, менее неприступных обителей. Древних рукописей было настолько много, а обитатели монастыря обращались к ним настолько редко, что некоторых пергаментов рука человека не касалась с того момента, как много веков назад они легли на эти полки. Вот почему здесь пахло библиотечной пылью, высохшей кожей да старой ветхой бумагой… А вот запах дерева… Этого Рувим объяснить не мог, но с удовольствием вдыхал тонкий, живой аромат, наслоившийся на запашок библиотечного тлена.
– Нам удалось разобрать только процента три-четыре, – пояснил шагавший впереди Чезаре. – С рукописями и старыми пергаментами работать гораздо сложнее, чем с книгами. Каждая третья нуждается в услугах реставратора, каждой пятой уже нужен реконструктор. Ветхие, высохшие, поврежденные… Веришь ли – понадобится минимум лет двадцать, чтобы все систематизировать, перевести на электронные носители.
– Книги вы все рассортировали? – спросил Кац.
– Куда там! – Каприо махнул рукой. – Треть. Треть за пять лет постоянного труда… Нам нужно гораздо больше людей. Приезжают добровольцы из разных стран, по согласованию с настоятелем, конечно, и с самыми лучшими рекомендациями. Без их помощи результаты были бы куда скромнее…
– Воруют? – поинтересовался профессор Кац.
– Воруют, – вздохнул Чезаре. – Были случаи. Такая коллекция, mamma mia, конечно же были попытки. Некоторые из этих бумаг стоят просто нереальных деньг. Есть коллекционеры, которые готовы платить сумасшедшие суммы за оригинальные письма исторических личностей…
– Ну, представляю себе, сколько стоит неизвестное письмо Сенеки к Луциллию… – Кац улыбнулся, но старый приятель так печально глянул на него через плечо, что Рувим проглотил смешок.
– Боюсь, что даже не представляешь, – сказал Каприо с грустью. – Мы поймали троих. А скольких не поймали?
– И у всех пойманных на воровстве были превосходные рекомендации?
– И не сомневайся.
– Поэтому меня поселили за воротами обители?
– Ну, да, – подтвердил Чезаре с грустью. – Поэтому. И с меня взяли слово, что я от тебя на шаг не отойду…
– Даже если мне надо будет в туалет? – не удержался Рувим.
Каприо кивнул. Ему явно было неудобно.
– Не переживай, дружище, – подбодрил его профессор Кац. – Никаких проблем. Будем ходить вместе, взявшись за руки. Обещаю, что не уйду без тебя, даже если мне захочется по-большому!
Чезаре в ответ улыбнулся, но улыбка получилась невеселой.
– Нам сюда, – он указал рукой в один из бесчисленных поворотов между стеллажами.
Они свернули и, пройдя между полками, буквально набитыми огромным количеством каких-то папок, свитков, свертков, просто перевязанных стопок ветхих листов, оказались на небольшой площадке, расположенной как раз под высоким стрельчатым окном. Через мутноватые от времени стекла, пробившись сквозь тонкий переплет, в полумрак врывался могучий столб солнечного света, в котором вьюжно кружились пылинки. В центре освещенного круга стоял большой, грубо сработанный стол, буквально заваленный рукописями. На краю столешницы примостился лэптоп, глиняная чашка да блюдце с надкушенным яблоком на нем. Из-под бумаг виднелся уголок мощного сканера, а между ножек тяжелых, явно самодельных стульев вились и уползали червями в полумрак добрый десяток разного рода проводов.
– Твое гнездо? – Рувим огляделся вокруг.
– Угадал. Присаживайся.
Стул весил почти тонну. Ну, или полтонны, как минимум. Рувим подволок поближе массивное изделие монашеских рук и подумал, что пользование стульями из местной мастерской надо налагать как епитимью, во искупление грехов. Самый заядлый грешник взмолился бы через неделю переноски такой вот мебели.
– Выпьешь воды? – спросил Каприо.
Рувим кивнул.
Воздух в хранилище был суховат, а вместе с пылью мгновенно драл горло. Вода из глиняного кувшина оказалась прохладной, свежей и очень вкусной. Впрочем, здешний источник всегда очень хвалили.
– Итак? – сказал профессор Кац, без церемоний вытирая губы рукавом. – Внимательно тебя слушаю…
– Хочешь без предысторий?
Рувим кивнул.
– Думаю, что у тебя еще будет время посвятить меня в подробности. Вне этих стен.
– Пожалуй, – согласился Чезаре, включая лэптоп. – Да и истории таких находок всегда одинаковы. Я просматривал документы четырнадцатого века. Письма, несколько грамот… Очень интересно, но рутинно… Таких бумаг тут на сто лет работы. Все в папке, края ветхие… И вдруг…
Он развернул экран компьютера к собеседнику и Рувим увидел перед собой похожие на букашек буквы древнего алфавита. Скан был сделан с хорошим разрешением, даже там, где в оригинальном документе чернила потеряли насыщенность, текст читался вполне пристойно. Да, древнееврейский… Документ писан не переписчиком, строки аккуратные, но начертание букв и размещение слов на странице отличается от работы писца. Сами буквы выведены уверенной рукой, но не каллиграфически, а так, как должен был их изобразить часто пользовавшийся стилом человек. Очень хорошо.
Он повернул колесико прокрутки.
Хороши же несколько слов – почти три страницы текста, написанного не мелким, но достаточно убористым почерком. Ага. Вот и конец письма. Подпись…
Он перечитал еще раз.
Не может быть. Ерунда. Здесь? Откуда? Впрочем, древние документы порою совершают немыслимые путешествия самыми невероятными маршрутами. Но это…
Он поднял глаза на Чезаре в надежде уловить на лице старого приятеля намек на розыгрыш, на изящную мистификацию специалиста специалистом. Но Каприо смотрел серьезно, даже с некоторым торжеством.
И тогда Кац снова посмотрел на подпись под древнееврейским текстом, противоестественно, слева направо, бегущую по листу латиницей.
Josephus Flavius.
