потом, подняв тело на спину терпеливому животному, привязали покойного веревками.
— Я провожу вас, — сказала Мириам.
— Тебе нельзя идти с ним, — покачал головой га-Рамоти. — Кто станет на дороге у больного лепрой? Никто. Но рядом с прокаженным не должна идти женщина, если она здорова. Это будет подозрительно и поставит под угрозу все задуманное. Мы с тобой вернемся в Ершалаим, Мириам. И будем ждать третьего дня.
— Прощай, га-Рамоти, — Иегуда снова набросил на голову капюшон, и голос его звучал глухо, словно из-под земли. — Прощай, Мириам. Простите меня, если сможете…
— Ты ни в чем не виноват, — едва слышно произнесла она. — Мы все виноваты…
— Так не бывает, — отозвался Иегуда, беря ослика под уздцы. — Вину нельзя поделить на всех. Чей грех, того и вина. Я мог все остановить в самом конце. Мог, но не остановил. Он был бы жив сейчас, если бы не я…
— Он бы все равно осуществил задуманное, — возразил га-Рамоти. — С тобой или без тебя — он сделал бы это. Это вопрос веры. Его веры, Иегуда. Что есть человек без веры? Пустой сосуд?
— Человек без веры? — эхом повторил Иегуда, и глаза его блеснули из-под капюшона, словно звериные — так причудливо отразился в них лунный свет. — Человек без веры — это человек! Моя вера умерла вместе с ним. Я больше не знаю, что такое справедливость Всевышнего. Я не верю, что он заботится о каждом из нас. Чего стоит избранность народа, Иосиф, если Яхве так легко отдал на смерть самого светлого из нас? Того, кто верил в его помощь и милосердие?
— Ты говоришь страшные вещи, Иегуда… — нахмурился га-Рамоти. — Если еще кто-нибудь услышит подобное и донесет, то херем будет слишком легким наказанием. Тебя побьют камнями за богохульство…
— Это не богохульство, Иосиф, — сказал Иегуда. — Нельзя хулить того, кого нет. Я больше не верю в Бога…
— Он есть, Иегуда…
— Даже если он есть — я больше в него не верю.
Иегуда повернулся и побрел прочь. Ослик переступил с ноги на ногу и зашагал рядом, стуча копытцами по камням.
Некоторое время Мириам и га-Рамоти стояли неподвижно, глядя вслед Иегуде, но вскоре ночь поглотила его. Они еще слышали звук шагов ослика, но потом и он исчез, растворившись в предутренних звуках, наполнявших Гефсиманский сад.
Осталось только пение соловьев и розовая полоска занимающейся зари на востоке. Ночь катилась к концу. Рассвет с неизбежностью судьбы накатывался на Ершалаим, золотил башни и стены Храма, будил спящих на улицах паломников. Почти миллион людей возносили молитвы к Яхве в эти минуты — в шаббат, совпавший с первым днем праздника Песах.
Женщина с застывшим, осунувшимся лицом и мужчина в богатой, но грязной одежде вошли в Ершалаим почти одновременно с рассветом.
Спустя несколько часов пути человек без имени в одеянии прокаженного оглянулся, с тоской посмотрел на город, оставшийся на севере, и начал спускаться в ущелье, ведущее в сердце Иудейских гор. Он был уверен, что покидает Ершалаим навсегда. Но это было не так. Ему еще предстояло вернуться сюда и увидеть, как рушатся древние стены…
Человек шел размеренным шагом опытного путешественника, спускаясь все ниже и ниже, словно тропа вела не в каменные лабиринты пустыни, а в подземный мир, откуда не было возврата. Рядом с ним шагал тяжело навьюченный ослик.
— Болтаться по Эйлату у нас времени не будет, — сказал профессор. — Я сам не понимаю, как нас не взяли на въезде. Но то, что нас проворонили, не значит, что мы в безопасности. Это значит, что нас пока проворонили.
— Куда ехать?
— Пока прямо, девочка моя… Без рекогносцировки нам не пройти и метра. Как говорил мой русский друг Беня Борухидершмойер — не зная броду, не суй и в воду…
— Последнее я не поняла, Рувим.
— Гм… — Кац не то, чтобы смутился, но задумался — а не сморозил ли он что-нибудь не то? — и пришел к выводу, что таки сморозил. — Не обращай внимания. Идиома.
Пока благополучно угнанная в Иерусалиме с подземной парковки «Хонда Аккорд» мирно катилась мимо приземистого серого строения госпиталя «Йосефталь», профессор старался рассмотреть и запомнить все, вплоть до мельчайших деталей.
Картина была неутешительная. Госпиталь охраняли серьезно. Без фантазии, но какая тут, к черту, фантазия? — зато крайне надежно. Есть список мероприятий по специальному коду — вот его и исполняли, а мероприятия эти были придуманы неглупыми людьми. Людьми, понимающими толк в охране объекта, причем любого — от атомной станции до придорожного кафе.
«Хонда» проехала мимо здания один раз, потом, спустя некоторое время — второй, но в обратном направлении.
— Справа сквер, — сказал профессор, откидываясь на сидении. — Паркуй машинку там, садимся и начинаем думать…
— Что, все так плохо? — спросила Арин.
— Плохо, — признался Рувим и скривился, как от зубной боли. — Совсем плохо, Арин. Просочиться не получится, а брать больницу штурмом я не готов. Ну-ка, чему тебя учили в армии, солдат? Бывают ли безвыходные ситуации?
Девушка качнула головой.
— Правильно. Бывает, что мы просто не видим выхода. А он обязательно есть… Госпиталь оцеплен. Возле приемного покоя бронетранспортер. Посты внутри. Что сказать — молодцы ребята! Думаю, что и камер натыкано вокруг — не сосчитать! Вечером территория освещена. Это я к тому, что скоро ночь, девочка моя, и идею проникнуть в палату к Валентину под покровом тьмы я уже рассмотрел и отбросил.
— И мы даже не знаем, где его палата.
— Ну, да… — согласился Кац, невесело усмехнувшись. — На расспросы у нас времени не будет.
— Будь у меня компьютер, я бы попыталась войти в их сеть и выяснить, где именно он лежит.
— Хорошая идея! Но что бы ты делала, если бы работала начальником компьютерной безопасности госпитальной сети? В случае, когда надо скрыть местонахождение важной персоны, например? Правильно, Арин, разместила бы ложную информацию и смотрела, кто и с каких адресов будет ломиться. И лично я могу поспорить, что особо бы им ты не мешала. Так?
— Так, — Арин понурилась.
— Нам нельзя делать ничего, что может выдать наш интерес в Шагровскому. Так что лэптоп не ищем, в Интернет не лезем.
— А что ищем?
— Ничего не ищем.
Рувим потер рукой исцарапанную щеку и щетина скрипнула, коснувшись ладони. Он открыл бардачок и принялся рассматривать лежащие там бумаги. Бумаг было на удивление мало: сервисная книжка, договор со страховой компанией, несколько визитных карточек, рекламные буклеты…
На мгновение Кац замер, потом двинул бровью и ухмыльнулся.
— Скажи, девочка моя, — спросил он, складывая содержимое перчаточного ящика на место, — а попадала ли ты в серьезную автомобильную аварию? Хоть когда-нибудь?
— Нет, — сказала Арин. — Не случалось. А что, профессор?
— Кажется мне, — произнес Рувим, хитро сощурившись, — что сегодня вечером мы оба попадем в неприятности. Не прямо здесь, а на повороте. Возле школы Ицхака Рабина, Арин. Совесть наша чиста, машина застрахована, так что… Видишь, вот тот привлекательный бетонный столб? Запомни его хорошенько. Слушаем и внимаем… Возможности репетировать нас лишили, так что будем готовить
