раз серебром так легко швыряешься. Что ж там, в банях, за работа такая выгодная?
— Известно, языком вовремя пошоркать — серебро само и приплывет, — ядовито промурлыкала Ресничка. — Благородная она, с бабами…
— Ты бы заткнулась, если сама по уши в понятии засела, — посоветовала Даша. — Такие, как ты, грелки навозные, в банные стоки ныряют да потом в канале всплывают, пухнут да воняют. Путана, кобелем путанная.
— Ой, какие ужасы рассказываешь, — закачал головой коротышка. — Значит, и в банном деле горбатишься, и «пером» помахать не прочь? И где же девица стольким наукам обучилась? Уж не от Эле однорукой? Говорят, Перчатки бывшие весьма склонны послушных девочек истинам, на благородных ложах унюханным, обучать. Видать, ты из способных?
Даша не помнила, как оказалась на ногах:
— Эле не трогай! Она мне как мама! Ты, мизер криворотый, языком любую блевоту трипперную развози, но Эле не трогай! Гном дерьмофродитный!
Карлик вытянул губы трубочкой:
— Красиво вещаешь. Жарко. Тоже от Эле научилась? Ну да, про нее много рассказывают. К примеру, говорят, что она с «сестричками»…
— Заткнись, говорю! — зарычала Даша, наваливаясь на стол. — Урою, лилипут подмогильный!
— Ну? А если не заткнусь? — Утбурд откровенно подначивал. — Кровь мне пустишь? Вон ножичек твой богатый лежит. Давай, покажи, что ты «пером» умеешь. Тут все «деловые», вмешиваться никто не будет.
Кинжал на столе Даша и без его подсказки видела. Клинок взгляд так и притягивал. Но еще сильнее чувствовался нож, заткнутый за пояс на пояснице. Если пользоваться, то уж лучше им. Только ножом никак нельзя…
— Я и без «пера» обойдусь, — Даша и не подозревала, что может рычать так злобно. — Я тебя, мормышку ободранную, руками разделаю. Кожицу твою младенческую портить не буду. Сначала пленочку ногтями поддену, наизнанку выверну. На порции тебя, черномора засаленного, поделю. Ты, конечно, в объемах сдуешься, если живьем поджарить. Но если кипяточком сначала обдать, то сойдет. Потом в масло, с репчатым луком, да по самые пятки. Кориандром тебя посыпать, перчиком, флешка ты, бомжом оплеванная. Секрет в том, чтобы шкурку-оболочку раньше времени не повредить. Глазки у тебя повылазят, тираннозавр поддиванный. Обжариваем до не-е-ежной такой корочки…
Карлик слушал с явным интересом. Даша останавливаться не собиралась.
Тут фыркнула Мааре:
— Слышь, Утбурд, она тебя, как бычьи яйца, готовить собирается. У меня мамка так готовила. Вкусно получалось.
— Я догадался. Насчет яиц, — карлик хмыкнул. — Язык у тебя, Аша, — разве что гной не капает. Даже не пойму — то ли ты все детство в борделе солдатском провела, то ли с теми «деловыми» гуляла, о которых мы и не слыхивали. А может, это у тебя все сразу случилось? Раз ты еще и грамотная, так записывала бы за собой. Флешка, бомжом оплеванная, — это что такое?
— В старости словарь издам, — буркнула Даша. — Тогда узнаешь. А Эле цеплять не смейте.
— Да поняли, — Утбурд примирительно поднял ладонь. — Не ори. Кто знал, что ты ее мамой называешь? Для нас Перчатки — сказка совсем старая. Чего мы их поминать будем? Ругаться ты умеешь. От страха штанишки не мочишь. Должны мы знать, с кем Костяк снюхался? Нам, может, еще работать вместе.
— Я одна работаю, — категорично заверила Даша. — Уж не обессудьте, привычка у меня с детства.
— Да что можно в банях делать? — с интересом спросил Сом. — Там и медяка в день не заработаешь.
— Если читать-писать умеешь, в любом месте заработаешь, — пояснила Даша.
— Что там, в бабской половине, писать? — вопросил Малыш, плотнее прижимая к себе Мааре. — Расскажи, не кочевряжься. Я в женских банях в жизни не бывал.
— Приходи, — пригласила Даша. — Я тебе юбку дам и помаду. Тебя без вопросов пустят.
Теперь заржал весь стол. Малыш выражал готовность отправиться в рискованный поход хоть сейчас. Мааре, смеясь, пыталась соорудить дамскую прическу из его длинных волос.
В комнату заглянул сердитый Виг:
— Что расшумелись? Подождать, пока мы с Гвоздем поговорим, не можете? Вы еще песни хором поорите.
— Тс-с, — зашипел на товарищей Утбурд, — Гвоздь шума не любит. Давайте выпьем, раз в стаканах что-то есть.
Даша жадно глотнула теплого кальвадоса. От запоздалого страха мурашки бегали по ногам. Если бы не выдержала, за нож схватилась? Булькала бы сейчас мордой в пустое блюдо, взрезанным горлом пузыри пускала. Ой, Эле, куда ты меня пустила?
Когда в комнату влетел Костяк, девушка глянула на него очень холодно.
— Что вы здесь шумели? — хрипло спросил Лохматый.
— Ты чего вспотел? — невинно удивился Утбурд. — Все нормально. Нас твоя Аша обещала бычьими яйцами угостить. Так расписывала, аж слюни текли…
Возвращалась Даша под утро. Ноги слегка заплетались, но чувствовала себя девушка великолепно. За Лохматого так удобно цепляться, воздух чудесно свеж, и главное — завтра не нужно ни с кем чужим встречаться. «Деловые» оказались ребятами не такими уж страшными, но и без их общества Даша вполне могла обойтись.
— Уф, как хорошо на свежем воздухе. — Девушка привалилась плечом к крепкому забору, за которым темнели склады королевских мастерских. — Еще хорошо, что в «Треснувшей ложке» не курят.
— Чего? — насторожился Костяк.
— Чего-чего… Хорошо гулять, говорю. — Даша засмеялась.
— Завтра у тебя голова раскалываться будет. Меня начнешь крыть всеми своими заковыристыми словечками.
— Так то завтра будет. И я почти не пьяная. Люблю я гулять.
— А не страшно?
— Страшно? После попойки с твоими жуликами? Чего мне бояться?
— Ну смотри, темнота какая, будто в брюхе у аванка. Люди по домам сидят, запершись. Даже стражи нет. Одни дарки за добычей охотятся.
— Я добыча мелкая, непитательная. Да я и не слышала, чтобы дарки в городе людей жрали.
— Не слышала, потому что слышать не хочешь. Каждую ночь люди пропадают. Или мертвецами поутру оказываются.
— Мертвецами — это понятно, — Даша похлопала парня по боку, где под жилетом прятался короткий меч, который Лохматый почему-то именовал дагой. — Мертвецы не переведутся, пока злодеи «деловые» из города не исчезнут.
— Это ты зря. Серебро ребята и вправду любят, а мертвяки нам не нужны. Мы человечину не готовим. Даже с луком и кориандром.
Даша хихикнула:
— Настучали уже?
Лохматый вздохнул:
— Смелая ты бываешь до умопомрачения. А иногда тени боишься.
— Ты меня не пугай, тогда я и бояться не буду.
— Я тебя пугать не хочу. Я тебя поцеловать хочу, — пробормотал Костяк.
Поцеловать себя Даша позволила. Губы у Лохматого были горячие, жадные. И пах он как обычно — сыромятной кожей. Вообще-то было приятно. Но Даша оказалась прижатой к забору, и пришлось упираться парню в грудь. Костяк замер и прошептал:
— Тебе нравится быть красивой?
