– Бросили его, что ли? – вслух рассуждал фуа. – Здоровенный малый.
– Вряд ли его бросили с таким арбалетом, – возразил Бат. – В Глоре такое оружие не меньше десяти полновесных монет стоит. Из последних новинок – вон какой рычаг взвода.
Квазимодо хмыкнул:
– Арбалет что – ему и на пиво кое-что оставили. – Вор черенком лопаты стукнул по тяжелому кошелю на поясе покойника.
– Вон еще мертвяки, – сказала зоркая Теа.
Подальше у скалы виднелись занесенные снегом холмики.
Мертвецов оказалось семеро. Все здоровые, крепкие мужчины, неплохо вооруженные и тепло одетые. По виду – стражники и купеческие приказчики. Ран и повреждений Квазимодо не нашел, хотя особо тщательно и не искал. По всему похоже – просто замерзли на ночлеге. Кострище, небольшая вязанка дров. Зато провизии прорва – у каждого мешок, набитый снедью, да еще валяются три мерзлые лошадиные ляжки.
Теа осмотрела конину и уверенно заявила, что лошади пали от истощения, а люди продолжили путь пешком, волоча на себе конину.
Вор пожал плечами:
– И куда они шли? У них же дров почти нет. И чего это они поумирали так дружно? Враз замерзли?
– Может быть, больны были? – высказал версию Бат.
– Да они толще тебя, – сказал Ныр. – Экие здоровяки. Ну, были здоровяками.
– Да, – согласился Квазимодо. – Жаль таких красавцев, но ничего не поделаешь. Серебро им явно не пригодится в ближайшее время.
– Вдруг они лежат здесь уже сто лет? Замерзли и лежат год за годом, – пробормотал склонный к романтическим бредням фуа, почтительно освобождая мертвеца от тяжелого кошеля.
– Вряд ли, – пробурчал Квазимодо, с трудом перепиливая мерзлый ремешок ножен на поясе у соседнего покойника. – Лежат на самой дороге. Странно, что их не нашел караван, который перед нами проходил. Или это разбойники, которые охотились за караваном, но попали в непогоду и замерзли?
Теа фыркнула:
– Не выдумывайте. Это были бы очень состоятельные и глупые разбойники. Здесь даже горные бараны не водятся. Эти парни загнали лошадей и пытались выйти из гор пешком. Ослы тупые.
– Что ты ругаешься? – укоризненно сказал фуа. – Они же уже поумирали.
– Потому и поумирали, что тупые, – рыкнула лиска. – Сначала лошадей уморили, потом и сами подохли. Разве несправедливо?
– А где лошадки? – спросил вор. – Даже если они их ели, шкуры и копыта должны остаться.
– Не знаю, – коротко буркнула лиска, взваливая на повозку мешки с мерзлой провизией. – Будем здесь торчать – кончим как они.
Обсуждая жутковатую находку, путешественники двинулись дальше. С неба срывались редкие снежинки. В сузившееся ущелья ветер почти не задувал. Снегу на дороге лежало по щиколотку, и идти было легко. Теа с жалостью посматривала на едва передвигающую копыта гнедую.
Перед самыми сумерками отряд вышел к огромному завалу. Всю узость ущелья перегораживала сорвавшаяся с невидимой высоты груда снега высотой с трехэтажный дом.
– Да здесь работы до лета хватит, – сказал пораженный Бат.
– Летом оно само растает, – утешил Квазимодо.
– Ну вот, шли, шли, а теперь обратно? – заныл фуа. – Где справедливость?
Теа слегка стукнула его по макушке рукавицей и самым мрачным тоном сказала:
– Не жалуйся. Бывает еще хуже. К примеру, как вот там…
Путешественники увидели тесно забившийся под защиту скал лагерь. С первого взгляда было понятно, что живых там нет. Две палатки, ткань провисла под тяжестью слоя снега. Несколько повозок, среди них большой фургон с тентом. И многочисленные холмики под снегом.
Квазимодо сплюнул:
– Похоже, здесь дорога заканчивается.
– Что будем делать? – спросил фуа, поглубже натягивая свой любимый колпак.
– Как обычно – разбиваем лагерь в сторонке от этого кладбища, ужинаем, ложимся спать. В промежутках между этими обязательными делами хорошенько пораскинем мозгами…
Снежные кирпичи пришлось лепить. Столь любимого Ныром плотного снега здесь оказалось слишком мало. Мужчины трудились не покладая рук. Теа, опустив голову, пошла к лошадям. Вор посмотрел ей вслед и продолжил сгребать легкий, плохо липнущий снег. Жалобно и коротко всхрапнула лошадь. Бат и фуа оглянулись.
– Работайте, работайте, – пробормотал Квазимодо. – Сегодня жратвы будет с избытком.
Поджаренная конина со специями оказалась недурна, но говорить что-либо при траурно молчащей Теа не хотелось.
Наконец вор не выдержал:
– Детка, ну что поделаешь? Она была хорошей лошадкой. Мы ее съедим с благодарностью. Жизнь всегда кончается. Нам и самим нужно крепко подумать, чтобы выбраться отсюда.
– Мы ее привели сюда. И не уберегли, – мрачно сказала лиска. – У нас есть вот эта снеговая нора. А у лошадей нет. Они умирают, потому что доверчиво идут с нами.
Что утешительного на это сказать, вор не знал.
– Люди здесь тоже умирают, вы видели, госпожа Теа, – сказал Бат, откладывая ломоть мяса.
– Ешь и не смей меня больше величать госпожой! – рявкнула лиска. – Не злите меня сегодня. Я переживу. Что вы, самцы недоделанные, завтра делать собираетесь?
– Сейчас ты нам объяснишь, почему мы недоделанные, – храбро сказал вор.
Теа объяснила. Красочно, последовательно, начав с происхождения всех самцов вместе взятых и закончив предполагаемым будущим их потомков. «Кривоногие козлодои» и «висячие стрючки-недомерки» скромно жевали и почтительно слушали.
– Полегчало? – поинтересовался вор, когда возлюбленная начала повторяться.
– Да, кишкоеды вы лопоухие. – Лиска хлюпнула носом и обняла за шеи фуа и Полумордого. – И ты тоже лопоухий, – сказала она Бату, дабы возчик не чувствовал себя обделенным.
– И мне полегчало, честное слово. – Бат с искренним восторгом почесал буйную шевелюру. – Повезло тебе, Квазимодо. Бывают же такие искренние женщины.
– Мне повезло. А вот всем нам – не очень. – Вор вздохнул. – Сейчас спим. А утром – на разведку. Пощупаем этот завал, чтоб ему…
Снег оказался настолько рыхлый, что Бат сразу же провалился по пояс. Он прополз еще несколько шагов, раскидывая как весла длинные руки и ноги. Толку с этого не было никакого, и Квазимодо крикнул:
– Обратно плыви. Здесь не лучше прежних мест.
Это была уже не первая попытка взобраться на преграду в разных местах. Результат оказывался одинаков – снеговая стена охотно принимала в свои объятия, дальше человек вяз, барахтался, а снег, издеваясь, норовил стянуть с пленника сапоги.
– А копается он легко, – заметил фуа; весь в снегу, ныряльщик ковырял край гигантского оползня.
– Знать бы, сколько лет копать придется, – с досадой сказал вор.
– Они вот тоже копали, – кивнул выбравшийся из снежного болота Бат на торчащие из-под снега лопаты. Предшественники, угодившие в капкан раньше маленького отряда, вгрызлись в снежную преграду в самой середине. Прошедший после этого снежок слегка сгладил картину, но было видно, что углубиться беднягам удалось едва ли шагов на тридцать.
Вор невольно посмотрел в сторону кладбища. Восемнадцать человек, тринадцать лошадей. Почему поумирали, особых вопросов нет – лошади околели от холода и истощения, шестеро людей, прикопанных снегом, тоже не пережили голода и лишений. Остальным повезло больше – погибли от арбалетных болтов и быстрых клинков. Тела, частью раздетые, валялись вокруг палаток. Двое бедолаг, очевидно, пытались отбиваться у повозок, и их пристрелили там. По мнению вора, дело обстояло так: караван уткнулся в снежное препятствие, застрял. С продовольствием и дровами караванщики явно не рассчитали, вялые
