Пришлепал мокрый и мрачный фуа, присел рядом. Квазимодо сунул ему толстый бутерброд, откупорил баклагу.
– Господа разбойники, начинается новая жизнь. Со свининой и пивом.
– Мы не разбойники, – пробурчал фуа, принюхиваясь. – Ты где это взял? Еще и одежду принес. Денег почти не было. Там все так дешево?
– Практически даром отдают, – заверил вор.
– Тебя повесят. И причем действительно бесплатно, – сказал ныряльщик.
– Ты это уже говорил, – напомнил Квазимодо. – Только тогда повесили Глири, а из тебя чуть не выдрали трахею, причем по совершенно не зависящему от тебя поводу. Ты не находишь, что все происходит не совсем по справедливости?
– Это все мир людей, – заявил Ныр и хлебнул из баклаги. – У вас все неправильно. Утопленники ходят, пиво слишком горькое, все врут и воруют.
– С удовольствием побывал бы на твоих островах. Пиво у вас, наверное, такое сладкое, что задница слипается, а народ настолько добрый, что и не подумает продавать всех подряд в чужую армию.
– Я не «все подряд». И вообще отстань и дай лучше мне еще этого мяса, – огрызнулся фуа.
– Да, свинина вкусная, – заметила Теа.
– Я и говорю. – Квазимодо принялся делать дополнительные бутерброды. – В городе, кроме вони и кучи тупого народа, есть свои прелести. Так что слушайте меня внимательно, если по подвалам с решетками не соскучились…
Дождей давно не было, над городом стояла пыль, вонь, и никакие проточные канавы делу не помогали.
Теа слушала ругань во дворе и морщилась – как обычно, ее недовольство выражалось в том, что кончик курносого носа еще больше задирался, а между губ начинала белеть полоска зубов. В общем-то ничего страшного, вполне человеческая гримаса. Никто внимания не обращает. Улыбаться-то по-настоящему на людях рыжая все равно не будет. И предупреждение помнит, да и повода веселиться не находит. Не нравится лиске в городе – это и дураку видно.
Квазимодо подавил вздох и прислушался – во дворе наконец затихли. Постояльцы, смурые после вчерашнего, вывели телегу и отправились к пристани. Хозяин, отведя душу скандалом, вернулся к своим обязанностям.
Трое друзей уже пятый день жили на постоялом дворе «Дух реки». Он находился недалеко от торговых пристаней, пользовался средней популярностью и постоянно имел несколько свободных комнат. Хозяин и прислуга особым любопытством не отличались. Все эти детали вполне устраивали Квазимодо. В соседней комнате жили двое бравни, приехавших продавать воск. На первом этаже вместе с товарищами по барке жил толстенький зеленозубый никс.[54] Остальные жильцы «Духа реки» оказались обыкновенным людом, имеющим отношение к речной торговле.
Ни Теа, ни фуа ни у кого подозрения не вызвали. Ныр ходил с забинтованными руками и на все вопросы охотно, хотя и немногословно отвечал, что обварился смолой. При этом он использовал выражения, настойчиво рекомендованные Квазимодо, и любопытствующие оставались в полной уверенности, что белобрысый парень явно из местных и воспитывался в кругах, с которыми даже контрабандистам предпочтительнее поменьше иметь дело.
Теа почти безвылазно сидела в крошечной комнатушке или ухаживала на конюшне за лошадьми. Рыжая не жаловалась, но выглядела угнетенной. Наряд, приобретенный вором на глаз, во время первой городской разведки, девушке совсем не шел – свободная юбка крутилась вокруг узких бедер, кофточка сидела как на пугале. В общем-то Квазимодо и стремился к тому, чтобы рыжая не привлекала внимание, но это получилось уж чересчур хорошо. Экое чучело. Рыжие волосы некрасиво, как ломкая солома, опускались на плечи. К девушке даже мало кто приставал. Мрачное выражение треугольного лица отпугивало даже самых подвыпивших гостей «Духа реки».
Квазимодо уходил рано, приходил в темноте. При взгляде на молчащую как рыба девушку вору становилось грустно. Нужно было ей хоть чуть-чуть получше тряпки купить. По правде говоря, тогда у вора оставалось денег в обрез. Сейчас Квазимодо чувствовал себя гораздо более состоятельным. Фуа уже сходил с ним в лавку и получил новые штаны и вполне приличную рубашку. С сапогами вышло сложнее – Квазимодо пришлось несколько раз ходить на рынок с меркой да потом еще два раза менять не подошедшую широкой ступне ныряльщика пару обуви. В итоге вдоволь наворчавшийся Ныр остался все же доволен.
С Теа так не получилось. Рыжая наотрез отказалась ходить по лавкам. Буркнула, что ей и так хорошо. Ну да – Квазимодо видел, что ей совсем не хорошо. В «Духе реки» девушка даже голову толком вымыть не могла. Вообще-то вор слабо представлял, что нужно женщине для нормальной жизни. Леди Катрин, несмотря на свое полное пренебрежение приличиями, все-таки ежедневно уделяла время своей внешности. О блистательной Блоод и говорить нечего. Ланон-ши обожала повозиться с украшениями и всякими прочими бабскими штучками. Правда, она и без них выглядела сногсшибательно. Видно, порода такая.
Идти пора. Квазимодо посмотрел на ссутулившуюся у окна рыжую. Ножны подгоняет. Заставила продать свой трофейный дорогой кинжал, взамен получила два надежных охотничьих ножа и возится теперь. Шить девчонка умеет, да только все больше сбрую или другую амуницию. Нет, чтобы юбку себе подогнать. Потребовала себе штаны и рубаху, как привыкла у себя в Холмах. Квазимодо купил – со штанами какие трудности? В привычной одежке рыжая выглядела неплохо. Только вот в Кануте бабам так ходить не полагалось. Такой вызывающий вид ни к чему хорошему не приведет. Вот и сидит упрямая девка в душной комнате. Просто глупость какая-то.
К тому же вор почему-то не мог забыть рыжую, наряженную в драный шелк и с голыми ногами. И рубашка тогда была грязь да дырки, и ноги долговязые и исцарапанные, а помнится…
Нет, идти пора. На пристань барки с низовьев подвалили, послушать новости нужно. Потом с Гвоздем и его ребятами встретиться. Начинает ведь что-то заманчивое вырисовываться.
– Ладно, я пошел. Вы про буквы не забудьте.
– Иди-иди, кормилец, – пробурчал фуа, любовно смазывающий новые сапоги. – Не забудем. Ты там управляйся побыстрее, надоело сидеть.
Рыжая даже от окна не повернулась.
Вернулся Квазимодо поздно вечером. Несмотря на темноту, по улицам бродили десятки пьяных. С низовьев пришел целый караван, и гребцы с охранниками славно отметили прибытие. Хохотали выпившие шлюхи – вечерок у них выдался удачным. Квазимодо и сам слегка разбогател – зарекался на улицах не «работать», да как удержишься, когда серебро в руки само идет? Пьянство – большой порок, за него наказывать нужно. Новые штаны порядком отяжелели – только что «найденные» монеты оттягивали потайной карман. Вор не пожалел времени, улучшил конструкцию штанов – теперь в потайных отделениях прятался, кроме отмычек и заточенной монеты, еще и маленький нож-тычок. На поясе Квазимодо носил только кошель с мелочью да орочий нож. Тоже ведь вещь оказалась ценная – клинку работы орков новые знакомые из «деловых» завидовали, сулились купить, да и на удивление хорошую цену предлагали. Редкость – до Канута доходили единичные экземпляры горского оружия. Вот уж вор никогда не предполагал, что за поясом почти сотню монет таскал.
Вообще Квазимодо обнаружил, что здесь вещи готовы оценить не сами по себе, а за уникальность. Например, украшения с зубами аванка стоили дороже серебряных. Знать бы раньше – экое богатство там, на реке, гнить осталось. Выбил ведь у ящера всего пару зубов – себе да Лягушке на память. А что стоило поработать? Впрочем, такую тяжесть все равно не дотащил бы. Что зубы аванка, что стурвормьи шкуры, оружие глорское или орочье – этим всерьез заниматься нужно. Осесть, ход караванов с хорошей охраной наладить. Если дорогу знаешь – риск оправдается. Да только не для этого ты по свободному городу Кануту шныряешь. Себе глаз и зубы новые отрастить – вот это настоящая цель. Подороже сказочного золота будет. Про это самое золото еще в Глоре болтали. Но там золото – предание стариковское, вроде мифрила. А здесь в солнечный металл всерьез верят. Гвоздь говорил, что его отец сам золото видел. Вроде браслет с оправой круглой. А в ту оправу механизм малюсенький был вставлен. Весь ржавый и для какой магии предназначен – совершенно непонятно. Порезали за тот браслет друг друга ребята. Вспыльчивые были. А драгоценность вроде в королевскую сокровищницу попала.
История интересная, но сам Квазимодо больше на старое доброе серебро надеялся. Уж если на серебро
