и поэтов. Судьба призывала ее к насаждение христианства среди славянских народов. Фотий довел до крайности принцип своих предшественников, утверждавших, что падение римской империи повлекло за собой и уничтожение связанной с ее судьбами духовной власти на Западе. При нем произошел раскол. После него единство церкви было восстановлено на короткий срок, но оно было непрочно и окончательно нарушено в 1054 г. Михаилом Керуларием. Восстановить единство церквей стремились с XIII в. Флорентийский собор (1439) только продолжал попытку Лионского (1274). В 1581 г. сама Польша, казалось, не прочь была способствовать новой попытке. Но в Москве уже выросла и укрепилась мысль о
Время управления церковью папой Григорием XIII (1572–1585), казалось, менее всего подходило для осуществления притязаний Рима. Ему, правда, удалось вооружить испанского короля против еретички английской королевы. Она поддержала во время борьбы за реставрации баварский Виттельсбахский дом, этих немецких Гизов. Но все же она не могла стереть позора, навлеченного на мировой католицизм правлением герцога Альбы в Нидерландах, Варфоломеевской ночью, ужасами инквизиции папства, прямым следствием чего и была реформация. Иван направил своего первого посла в политический, а не в религиозный Рим. В лице Поссевина он принимал не апостола, а дипломата, представителя светской, а не духовной власти.
Иезуит прибыл в Москву 14 февраля 1582 г. Он нашел двор в трауре, а царя в великой скорби. В порыве гнева царь убил своего старшего сына. Я еще вернусь к этому мрачному эпизоду. Анти-оттоманская лига была немедленно забыта. Для борьбы с Баторием Иван должен был заключить договор с крымским ханом. Он соглашался нарушить этот договор и выступить против турок, но только после того, как папа войдет в сношения с Империей, Францией, Испанией, Венецией, Англией, Данией и Швецией и заставит эти государства отправить в Москву послов для окончательных переговоров. Царь, по-видимому, издевался, хотя и обещал отправить в Рим уже не простого гонца, а знатного посла. Он хотел удержать там только что приобретенное расположение. Переговоры со Швецией были отклонены. Мягко, но с твердостью Иван отклонял все, пользуясь услугами Поссевина лишь для решения тех вопросов, которые касались Польши, установления границ, обмена пленными. Но при всей своей любви к спорам, он старался избегать религиозных вопросов. Прения могли принять обидный для папы тон, повторял он. 21 февраля во время аудиенции, посвященной светским делам, Поссевин попросил особого разговора, чтобы приступить к «великому делу». Царь прибег к уловке другого рода – он-де не обладает достаточными сведениями, чтобы начать подобный спор. Но иезуит настаивал на своем и просил разрешения представить свои соображения в письменной форме. Иван, вероятно, решил с этим покончить. Быть может, его любовь к спорам заставила его изменить свое решение.
Тенденциозная передача спора ввела в заблуждение Пирлинга. Он предположил, что беседа была подготовлена заранее и обставлена так же торжественно, как спор с Рокитой. Ни даты, ни тексты, на которые ссылается этот ученый, не допускают подобного предположения. Ничего подготовленного не было. Заседание сначала было посвящено вопросам другого рода, и на нем не было духовных лиц, присутствие которых должно было бы придать диспуту серьезный характер. Царь решил покончить с вопросом. Он даже не преминул указать, насколько бесполезно словопрение при подобных условиях. Но если иезуит того желает, с ним готовы объясняться хоть сейчас.[49]
Поссевин рассыпался в самых соблазнительных речах и проявил тонкую ораторскую осторожность. Дело идет вовсе не о разрыве с греческой церковью, древней и достойной уважения церковью Афанасия, Златоуста и Василия. Рим чувствует себя связанным с ней неразрывными узами. Надо только восстановить единство, нарушенное благодаря забвению старинных традиций. Это дело восстановления было бы верным путем к созданию новой Восточной империи, во главе которой мог бы стать царь – новый Карл Великий, венчанный папой.
Иезуит мало знал опасного противника, к которому он обращался. С апломбом, обычным жаром, во всеоружии своих фантастических знаний Иван быстро разрушил очаровательное сооружение, которым хотел его пленить римский оратор. «Что говорить о Византии и греках? Греческая вера называется потому, что еще пророк Давид задолго до Рождества Христова предсказал, что от Эфиопии предварит рука ее к Богу, а Эфиопия все равно, что и Византия». Но ему, Ивану, нет дела ни до Византии, ни до греков. Он держит веру православную, христианскую, а не греческую. И что говорить ему о союзе с людьми, которые вопреки преданиям бреют себе бороду.
Поссевин был уверен, что в его руках неопровержимый аргумент: у папы Григория XIII была великолепная борода.
– А у тебя самого? – возразил царь, указывая на бритое лицо иезуита.
Поссевин, как говорится в протоколе этого заседания, составленном в Москве, решился приписать естественным причинам отсутствие растительности на своем лице. Он не бреет его. Но Иван уже увлекся спором и удвоил силу нападения. Противнику приходилось плохо. Он ловко направил спор на вопрос, где все преимущества были на его стороне, именно, на вопрос о первенстве папы. Русская церковь по-прежнему почитала святыми пап первых веков – Климента, Сильвестра, Агафона. Но их преемники, отвергнув бедность первых христиан, живут в роскоши, поразившей Шевригина. Они заставляют носить себя на престоле и ставят на своем
– Если папа волк, то мне нечего больше и говорить.
Этот ответ и вызвавшее его оскорбление находятся в русской версии. В напечатанном же рассказе Поссевина (Moscovia) его нет, но кажется в рукописи этот инцидент упоминается.
Согласно русской версии, спор на этом и кончился. Иван расстался на этот раз с иезуитом приветливо и поспешил послать ему кушанья со своего стола. Поссевин же утверждает, что спор продолжался и стал еще горячей. Раз царь был готов ударить противника своим знаменитым жезлом, а присутствовавшие при этом москвичи даже говорили, не бросить ли его в воду.
Во всяком случае расстались под дурным впечатлением. Приглашенный 28 февраля во дворец Поссевин не обнаружил желания продолжать спор. Царь сам, как бы желая загладить свою резкость, предложил ему представить записку о различии, существующем между обеими церквами. Но иезуит убедился, что это будет напрасный труд, и он ограничился тем, что преподнес государю латинский экземпляр книги Геннадия о Флорентийском соборе и думал, что этим покончит с опасным вопросом. Он не принял в расчет капризного и своенравного характера Ивана, который готовил ему сюрприз.
Свидетельства, относящиеся к этому эпизоду, противоречат друг другу. По русской версии, Поссевин выразил желание посетить один из столичных храмов. Царь предложил ему присутствовать с ним вместе на церковной службе, которая будет обставлена ради него всей пышностью православных обрядов. Иезуит охотно принял это предложение. Но осмелился войти в храм раньше царя. Из-за этого поднялся спор. Чтобы прекратить его, царь приказал отвезти иезуита во дворец и продолжать с ним рассмотрение очередных политических дел. По рассказу Поссевина, он отклонил приглашение и старался скрыться, тогда как бояре силой старались увлечь его по направлению к церкви. В обоих рассказах есть своя доля правды и вымысла. Вероятнее всего, что иезуит высказал естественное любопытство, но не пожелал фигурировать в компрометирующей его обстановке. Не подлежит сомнению, что попытка, для которой Рим принес в жертву интересы своей польской паствы, окончательно не удалась в Москве. 11 мая 1582 г. Поссевин простился с царем. Отправившийся в Рим вместе с легатом русский посол Яков Молвянинов повез туда только приветствие на словах, да соболей в подарок. Представитель папы был
