усложненная по ее положению еще большими, почти монастырскими строгостями. Кремлевский терем превосходил все остальные в этом отношении: одиночество, строгое и мелочное исполнение обрядов, частые посты. Патриарх и самые ближние родственники были единственными посторонними посетителями терема. Даже врач допускался только в случаях очень серьезной болезни. Когда он входил, ставни затворялись, и он мог щупать пульс больной только через какую-нибудь ткань. Потайные ходы вели из терема в церковь, где царица и царевны скрывались за неизбежными красными занавесями от любопытства остальных молящихся. В 1674 году, сворачивая в один из внутренних дворов дворца, два молодых дворянина, Бутурлин и Дашков, случайно встретили карету, в которой царица отправлялась на богомолье в монастырь. Этот случай чуть не стоил им головы. Последовал строгий допрос в застенке. Место царевен не указывалось ни при одном торжестве, которые нарушали ужасное однообразие подчиненной неизменному и строгому этикету жизни всех остальных членов царской семьи и придворных. Они появлялись только на похоронах, следуя за гробом непременно в непроницаемых фатах. Народ знал о них только по именам, произносимых на ектениях; а они, в свою очередь, ничего не знали, кроме того узкого круга, в котором они были замкнуты судьбой. Не имея возможности выйти замуж ни за простого смертного, благодаря своему высокому положению, ни за иностранного принца, благодаря своей религии, они не должны были знать ни любви, ни брака, ни материнства. Таков был закон. Не нарушая этих строгих правил, Софья не могла бы сыграть роль, в которой она вскоре появляется. Петр был провозглашен царем 27 апреля; 23-го следующего месяца стрельцы уничтожили его единовластие, присоединив к нему Ивана. Все свидетельства истории указывают на Софью, как на непосредственную вдохновительницу, даже как на главное действующее лицо этого государственного переворота.
Кремлевский терем должен был находиться под непосредственным влиянием византийских идей, – смеси аскетизма и интриг, наполнявших жизнь восточной Римской империи.
У изголовья умирающего брата Софья и ее сестры напоминали Пульхерию, дочь Аркадия, захватившую в свои руки власть во время царствования малолетнего Феодосия, а, затем, после его смерти царствовавшую при помощи Марция, начальника императорской гвардии. Софья без сомнения видела в Кремле другие мужские лица, кроме патриарха и своих ближайших родственников Милославских, энергичных, но ограниченных людей. Прикованный надолго к постели Федор нуждался в женском уходе. Среди близких ему лиц находился человек, который посоветовал ему нарушить правила терема и найти себе сиделку, указав при этом на Софью. Это был Василий Голицын, человек интересный во многих отношениях – личность выдающаяся. Он проявляет сильнее, чем Матвеев, в более выдающихся чертах ту нравственную и умственную эволюцию, которую потом может быть преувеличивали, но которая без сомнения предшествовала появлению великого реформатора и подготовила почву для его дела. Он является одним из тех передовых людей (Морозов, Ордынский, Нащокин, патриарх Никон), которые уже в предыдущие царствования предвещали новые времена и эру преобразований. В продолжение нескольких лет, он принимал участие в государственных делах; при его содействии произошла отмена местничества, – обычая чисто азиатского, согласно которому ни один из подданных царя не мог занимать по отношению к другому места более низкого, чем то, которое занимал хотя бы только несколько дней его предок по отношению к предку другого. Этот обычай был непреодолимым препятствием для целесообразного подбора способных людей и неиссякаемым источником споров, которые делали непроизводительными действия правительства. Голицын задумал учредить постоянную армию. По словам Ла-Невиля, его мечты шли даже дальше попыток Петра: он хотел освободить крестьян и сделать их собственниками, цивилизовать Сибирь и пересечь ее почтовыми дорогами. Отец Аврелий, задержанный в Москве и не допущенный в Китай в эпоху полновластия будущего регента, несмотря на это воздает должное его либеральному уму. На его решение повлияли остальные бояре из ненависти к католицизму. Голицын бегло говорил и изысканно писал по-латыни; посещал Немецкую слободу, где у него были близкие друзья, принимал у себя шотландца Гордона и лечился у врача-немца Блументроста; грек Спафарий, один из близких ему людей, занимавший благодаря ему видное положение в Посольском приказе, был вполне современном дипломатом и космополитом, объездившим всю Европу и побывавшим даже в Китае. Он составлял планы навигации по большим рекам Азии и переписывался с бургомистром Амстердама Витценом. Голицын жил во дворце, который ничем не отличался от европейских аристократических жилищ; имел ценную мебель, гобелены, картины и большие зеркала. В его библиотеке были латинские, польские и немецкие книги; у него же оказалась рукопись серба Крыжанича, апостола реформ, вдохновившего Петра. Голицын приказал построить в Москве три тысячи домов и первый в Москве каменный мост, построенный по плану польского монаха. Он был страстным поклонником Франции, и сын его носил на себе портрет Людовика XIV. Его падение, последовавшее за воцарением Петра, совершенно искренне принимается Ла-Невилем за гибель культурных начинаний. Но Голицын был еще очень сильно привязан к тому, что он хотел разрушить. Он не был свободен от суеверия. Он пытал крестьянина, который был заподозрен в том, что хотел напустить на него порчу. Его обвиняли впоследствии в том, что, желая угодить Софье, он клал «для прилюбления» в кушанья, подносимые царевне, разные травы и коренья, данные ему одним человеком, но велел сжечь этого человека.
Василий Васильевич Голицын родился в 1643 году. Ему было 39 лет, когда болезнь Федора сблизила его с Софьей. Он был женат и имел взрослых детей.
С ним вместе у изголовья умирающего появился и Симеон Полоцкий, человек очень образованный для своего времени, Сильвестр Медведев, ученый монах, библиограф и придворный поэт, и Хованский, военный, – любимец стрельцов. Таким образом формировалась политическая группа, члены которой уже раньше собирались и сговаривались втайне. Медведев был душой этой партии; но Голицын занимал в ней первое место: любовь Софьи давала ему в руки власть. Царевне было тогда 25 лет, но Ла-Невиль давал ей целых сорок. С ее горячей страстной натурой она еще не жила, и ее мысль и сердце, проснувшиеся разом, заставили ее броситься в жизнь без расчета, без страха и всецело отдаться потоку, который должен был унести ее. Влюбившись, она стала честолюбивой и совершенно естественно присоединяла к своим честолюбивым мечтаниям человека, без которого успех ни имел бы прелести. Она влекла его к высокой цели, которую они должны были достигнуть вдвоем. А он, по-видимому, был застенчивым, неуверенным и нерешительным человеком, легко приходившим в уныние. Он отступил бы, может быть, в решительную минуту, если бы не Медведев и не Хованский. Медведев электризовал свою партию, вдыхал в нее свою страсть, свою боевую лихорадку. Хованский передал в ее руки страшное орудие, в котором она нуждалась для своих целей.
Создание Ивана Грозного и его товарища по оружию Адашева, стрельцы, имели за собой недолгое прошлое и уже омраченную славу; свободные люди, потомственные солдаты, они составляли среди всеобщего рабства привилегированную военную касту, приобрели в силу этих привилегий важность, превышавшую их значение и заслуги. Государство давало им помещение, обмундировку и жалованье даже в мирное время, тогда как другие свободные люди были принуждены служить без жалованья и за собственный счет даже во время войны. У них была своя администрация и свой начальник, который всегда назначался из знатных бояр. В мирное время они исполняли обязанности уличной полиции, несли караульную и разведочную службу и служили почетной стражей, а также тушили пожары. Избранный «полк стремянных» сопровождал царя на всех выездах за город. Во время войны они составляли передовой отряд и ядро его войска. В Москве было двадцать таких полков, от 800 – 1000 человек в каждом, отличавшихся цветом своей одежды, красными, синими и зелеными кафтанами с широкими красными поясами, желтыми сапогами и бархатными шапками, опушенными мехом. В провинции также было несколько таких полков. Так как их служба оставляла им много свободного времени, то они занимались ремеслами и торговлей; они легко богатели, потому, что не платили ни пошлин, ни налогов. Случалось нередко, что зажиточные граждане Москвы испрашивали милости быть зачисленными в ряды стрельцов, которые не легко допускали в свою среду посторонних. В свое время Борис Годунов был им обязан своими победами над татарами. В царствовании Михаила они взяли в плен Марину Мнишек и Заруцкого, ее последнего приверженца; в царствование Алексея отняли у поляков Смоленск, при Федоре защищали Чигирин от турок. Во время продолжительных внешних и внутренних неурядиц 17-го столетия они всегда были на стороне законной власти, победили восставшего казака Разина и спасли монархию. Но эта смутная эпоха дурно повлияла на них и внесла в их ряды дух непослушания, а праздная жизнь окончательно испортила их. Естественные защитники порядка, они с некоторых пор стали действовать заодно с мятежниками всякого рода и поднимали восстания, которые были обычным делом для людей низших сословий, возмущенных алчностью чиновников и их злоупотреблениями. Возведение Петра на престол также подготовлялось в этом
