конституции страны. Он предвосхитил славянофильскую и панславистскую политику будущего, призывая сербов и черногорцев под сень своего протектората, посылая им за свой счет книги и учителей, хотя этим учителям было бы гораздо больше дела в Москве, но там не было школ, не нашлось и денег на их содержание. В этой игре он рисковал потерять на берегах Прута все плоды своих усилий и своих успехов и, более того, ввергнуть свою участь и судьбу всего народа в бездну более глубокую, чем та, что поглотила Карла XII. Чудом избавившись от такой катастрофы, Петр сейчас же принялся за прежнее; без всякой надобности, побуждаемый исключительно желание быть на виду у Европы, он вмешивался во все ее дела, вставляя свое слово повсюду, запутывался в лабиринте подозрительных интриг, двусмысленных комбинаций, трактуя, торгуясь, политиканствуя вкривь и вкось, опять-таки рискуя завязнуть в этом болоте, где он в течение десяти лет только топтался на одном месте между Берлином, Копенгагеном и Амстердамом, в постоянной борьбе с честолюбием, вожделениями соперников, насторожившихся благодаря его собственной неловкости.
Чтобы действовать и заставить с собой считаться на обширной арене, куда Петр отважно пустился со своим новым военным могуществом и дипломатией, только что получившей европейский склад, у него не было никаких ресурсов, ни достаточного понимания разнообразных, сталкивавшихся там интересов, ни сноровки в делах, ни такта, ни чувства меры. Повсюду, на каждом шагу он наталкивался на препятствия, попадал в ловушки, застревал на мелях, которых не умел ни замечать, ни обходить. Он удивлялся ссоре с королем английским после того, как Россия вступила в союз с курфюрстом Ганноверским; изумлялся, что Австрия оскорбилась, когда, содействуя округлению владений Пруссии за счет Швеции, он воображал, что служит интересам Германии. Он выдал дочь замуж в Данциг, чтобы доставить удовольствие своим польским друзьям, требовал по этому случаю с города контрибуцию в полтораста тысяч талеров и поражался, что тот оказывается более чувствительным к просимым деньгам, чем к оказываемой чести. Вмешавшись в распри между польскими католиками, униатами и православными, Петр добился лишь того, чтобы православные монахи в Орше побили русского комиссара Рудаковского, приехавшего с епископом белорусским для ревизии монастыря, о котором ходили плохие слухи. Игумен монастыря собрал множество шляхты и черни, которые бросились на епископа и комиссара с криками: «Бей, руби москалей и попа-схизматика!»
В то время как Петр добивался заключения займа в Голландии, контр-адмирал Крюйс, командир одной из эскадр, сжег в Гельсингфорсской гавани пять голландских купеческих кораблей, перебив часть команды и захватив остальную в плен. В данном по этому поводу объяснении вся вина сваливалась на шведов, занимавших Гельсингфорс и своей сильной артиллерией не дозволивших адмиралу предпринять никаких шагов против них. Тогда, чтобы не удалиться, не обогатив своей военной славы, он обрушился на голландцев.
Сподвижники царя, его послы при иностранных державах, стояли на той же высоте, постоянно переходя от излишка угодливости к непомерной надменности. Мы читаем в дневнике датского резидента в 1710 году: «Победа наполнила такой гордостью сердца здешних жителей, что они не чувствуют под собой ног и помышляют лишь о воздаянии им почестей, не думая об оплате тем же». И они с таким же наслаждением купаются в грязи, эти по большей части профессиональные искатели приключений, без прошлого, без школы, вытащенные из конюшни или людской, как Меншиков и Ягужинский, или, как Куракин, оторванные от услад патриархальной жизни, привычек домостроя и терема. Они совершают бесконечные промахи, неловкости, непристойности, то попадая в тюрьму за неуплату долгов, то добиваясь того, что их вышвыривают за дверь, как лакеев, но повсюду успевая еще запутать и без того сложный узел, концы которого держат в руках. Политическая история царствования, начиная с Полтавской победы и до Ништадтского мира, представляется сплошным хаосом и кутерьмой. Счастье России, героическое долготерпенье ее народа и, надо также добавить, настойчивость и энергия ее вождя, наконец, помогли ей в том разобраться; но просвет обошелся дорого и оказался бесполезным!
После Полтавы Петр отправился в Киев, а оттуда в Польшу, где местные магнаты, с гетманом Синявским во главе, готовили ему торжественную встречу как победоносному защитнику польской свободы! В октябре царь встретился в Торне с Августом, уже давно принесшим покаяние. Вероломный король не стал ожидать окончательного поражения Карла, чтобы стараться примириться с его противником. После похождений, не покрывших его вящей славой и приведших его вместе
Таким образом осуществилась, наконец, четверная коалиция, о которой мечтал Паткуль, и Петр сделался ее естественным главой. Уже в Торне Дания предлагала ему прямой союз через посредство чрезвычайного посла графа Ранцау. Этого союза недавно добивался царский посланник в Копенгагене Долгорукий путем крупных субсидий: триста тысяч талеров для начала, но сто тысяч в последующие годы, строительные материалы для флота, матросов, еще разные добавления. Теперь не было уже речи ни о чем подобном. Дружба России поднялась в цене на европейском рынке. «Я не дал ничего, ни одного человека, ни одного гроша», – писал Долгорукий в октябре, извещая о заключении договора.
На поприще военных действий Петр также сначала переходил от успеха к успеху. Правда, Рига, которую он осаждал сам в ноябре и куда собственноручно бросил первые три бомбы, сопротивлялась; но в следующем году, в июне, Выборг, атакованный одновременно с суши и с моря, причем царь исправлял должность вице-адмирала, принужден был сдаться, а в июле Шереметев одолел наконец и Ригу. Кексгольм, Пернов, Аренсбург, Ревель постепенно открывали свои ворота или брались приступом; Карелия, Лифляндия, Эстония были покорены, а Курляндия сама отдалась победителям: правящий герцог Фридрих Вильгельм просил руки племянницы царя Анны Иоанновны.
Но вдруг тревожные вести пришли с юга. В Турции дипломатия Карла при помощи звонких доказательств одержала верх над Толстым. После смерти Мазепы побежденный герой сделался богатым. Войнаровский одолжил ему восемьдесят тысяч червонцев, находившихся в бочонках, сопровождавших гетмана во время его бегства; сто тысяч талеров Карл получил, кроме того, из Голштинии, двести тысяч – благодаря займу у братьев Кук, Английской Восточной Компании; четыреста тысяч дал великий визирь Нуман Куприоли. Таким образом, Карл мог снабдить, деньгами в достаточном размере своих двух агентов, Понятовского и Нейгебауера, последнего – перебежчика, бывшего воспитателя Алексея, вынужденного скрываться от преследований. Царский посол, требуя выдачи или, по крайней мере, задержания шведского короля, имел в своем распоряжении всего двадцать тысяч червонцев и несколько собольих шкурок для соблазна добродетели муфтия! Толстой наконец рискнул на ультиматум, и сейчас же вслед за тем, 20 ноября 1710 года, в торжественном заседании дивана была решена война. Русский посланник очутился пленником в Семибашенном замке.
Всецело поглощенный соображениями высшей политики, ареной для которых служила Центральная Европа, Петр не предвидел такого удара и, застигнутый врасплох, не в силах был его отразить. Набранные им союзники не могли в данном случае принести ему никакой пользы. Датчане уже снова были выведены из строя после полного поражения, стоившего им шести тысяч человек (февраль 1710 г.), и Англия воспользовалась этим обстоятельством, чтобы возобновить прежние попытки соглашения между ними и Швецией. А Петр не имел в настоящую минуту даже посла в Лондоне: Матвеев был выгнан оттуда кредитором после весьма компрометирующей истории (июль 1708 г.). Весной 1710 года Куракину удалось войти в соглашение с курфюрстом ганноверским Георгом Людовиком относительно оборонительного союза; но этот договор, по которому царь отказывался от права нападать на шведов в Германии, пока они сами там не затронут его союзников, можно считать полуизменой. Поляки, подданные Августа, также были недовольны новым сближением своего короля с победителем при Полтаве. В начале 1711 года Валлович явился в Москву и жаловался от их имени на произвол и насилия, какие им приходилось терпеть от русских войск. Он требовал немедленного отозвания расположенных в Польше отрядов, вознаграждения за причиненные обиды, возвращения Лифляндии и польских владений на Украине, в Литве, на правом берегу Днепра.
Все вместе взятое создало весьма опасное положение, и с такой обстановкой приходилось мириться у
