другая – князя Хилкова, написанная тем же дурным языком, как труд Шафирова; еще одна, пожалуй, лучшая, – Василия Татищева, – вот и все из области литературы. Единственный хороший поэт того времени – Антиох Кантемир, сын молдавского господаря, дружба которого едва не оказалась роковой для Петра. Он оставил восемь сатир в силлабических стихах, изданных только после смерти великого царя. В области науки – посредственный учебник арифметики и несколько географических карт. В области искусств – несколько статуй, вывезенных из Италии, и три художника, там проходивших свое обучение: Никитин, Меркульев и Матвеев. Портрет Петра кисти последнего нельзя назвать особенно удачным. Пространство, пройденное великим наставником и его народом по его стопам, не может быть оценено таким образом. Определить его можно только посредством явлений из области более сокровенной – общего движения умов, вызванного реформой, посредством изменения в мыслях и чувствах, явившегося ее последствием. И если нужны точные документы, то вот два, относящиеся к противоположным моментам царствования, подобно двум краеугольным камням: завещание Посошкова в начале царствования и завещание Татищева в конце его, обращенные не столько к прямым наследникам завещателей, сколько к их умственному потомству. Посошков – восторженный поклонник Преобразователя и его дела. Он его безусловный последователь во взглядах и принципах правительственного и административного характера, но в области религии и науки он остается замкнутым в монашеском миросозерцании XV века. Татищев является позднее, а заколдованный круг, по- видимому, пройден. Перед нами современный русский человек, чутко прислушивающийся к веянию, доносящемуся из далеких стран, не опасающийся течений открытого моря, скорее чересчур склонный ему отдаться, восприимчивый ко всякому прогрессу и готовый даже на все смелые шаги, напоминающий немного в этом отношении американца и эксцентричный. И это – дело рук Петра Великого.
Отвлечь умы от интересов религиозных, заинтересовав их вопросами мирскими, человеческими, было великим делом. И тут является обстоятельство странное, не находящее себе объяснения в положении вещей: сподвижником, оказавшим наиболее содействия Петру в этой эволюции, был монах Феофан Прокопович. Он говорил лишь с церковного амвона, писал только о вопросах богословия или духовной дисциплины, но ему случалось превращать свои проповеди в политические памфлеты и свои остроумные уставы в сатиры. Он обмирщил даже духовенство! Просто потому, что создавшееся вокруг движение, ища избранников, кому могло бы сообщиться, не находя пищи, передалось этому пастырю и вынесло его за пределы монастыря. Внезапный вихрь новых мыслей и чувствований, оторвав умы от их привычек, предрассудков, святынь, вековой праздности и бросив в воцарившуюся суету кипучей умственной и духовной жизни, создал современную Россию. Это также, и прежде всего, дело Петра Великого.
Глава 3
Реформа духовенства. Упразднение патриаршества
Родившийся в Киеве в 1681 году, Феофан Прокопович принадлежал по своему происхождению к сфере польских влияний, а по воспитанию – к католической церкви. Первоначальное образование он получил в униатской школе, затем побывал в Риме. Оттуда он вынес ненависть к католичеству, ум, доступный мыслям и идеям века, философии, науке, политике, до лютеранских тенденций включительно. Еще не зная Петра, простым профессором богословия, он уже оказывался проникнутым духом протеста, сторонником нововведений, смелого почина. Движение, поднятое Петром, проникшее уже, как мы видели, до глубины алтарей, захватило Прокоповича. Самый духовный облик этого пастыря является новостью для России. Он олицетворяет собой тип, доселе неведомый и теперь почти исчезнувший, западного прелата: разностороннее образование, вкусы литературные и художественные, честолюбие, склонность к интригам, дух скептицизма и задатки сибаритства – все налицо. Прокопович обладал библиотекой в 3000 томов и держал открытый дом. Он круглый год воздерживался от мясной пищи, но на стол у него ежегодно шло 1500 штук семги, 21 000 сигов, 11 пудов икры, 11 бочек всякой копченой рыбы и т. д. Он жил широко и так же широко творил милостыню. В 1721 году он учредил в одном из своих петербургских домов школу, лучшую из всех существовавших, написал для этого училища наказ, под которым обеими руками подписался бы всякий иезуит, и пригласил преподавателями иностранцев-лютеран. Он сочинял стихи и писал пьесы, которые разыгрывались учениками его школы. На смертном одре в 1736 году он восклицает: «О, голова, голова, ты упивалась знанием; куда придется приклонить тебя теперь?»
Захватившее его движение, как мы уже указывали, развилось главным образом в киевской польско- малороссийской среде, взрастившей целое поколение людей с умом светлым и просвещенным. Для умственной реформы, как для реформы духовенства, Петр в этой среде нашел главнейшие источники и своих главнейших сотрудников. До Прокоповича Дмитрий, тоже монах малороссийский, назначенный епископом ростовским, служил делу Преобразователя словом и пером. «Владыко святый, как ты велишь? Велят нам по указу бороды брить, а мы готовы головы наши за бороды положить; лучше пусть нам отсекут головы, чем бороды обреют», – говорили ему. А он отвечал: «Что, отрастет голова ли отсеченная или борода обритая?» Еще более энергичный Феофан содействовал другой цели; Петр им пользовался как тараном, чтобы пробить брешь в старомосковской церкви.
Этот оплот великая реформа не могла оставить незатронутым. И помимо того, сам по себе, без постороннего вмешательства, он грозил падением. Священники и монахи, духовенство белое и черное составляли собой мир, многочисленный, влиятельный, этой среды, богатой и нравственно опустившейся. Богатства были громадные. Монастыри владели девятьюстами тысячами крепостных. Одной Троице- Сергиевской лавре принадлежало девяносто две тысячи душ и рыбные ловли, мельницы, луга, необозримые леса. Архимандриты, настоятели этих монастырей, носили на башмаках бриллиантовые пряжки. Жизнь была повсюду вольная, во многих местах соблазнительно роскошная. На духовенство был большой спрос. Отличительной чертой семейной жизни России тех времен было уединение. Каждый держался особняком и, как имел собственный дом, желал иметь собственную церковь, собственного духовника. За неимением лучшего в общую церковь приносили свой образ и молились только перед ним. Не имея средств содержать священника круглый год, нанимали одного или нескольких для отдельных богослужений. На площадях всегда можно было найти свободных священников, ожидавших приглашения.
В государстве духовенство занимало исключительное место. С 1619 по 1633 год прадед Петра, патриарх Филарет, управлял страной от имени сына своего Михаила, первого из Романовых. Патриарх Никон не хотел уступать царю Алексею Михайловичу, и, чтобы сломить его упорство, государю пришлось прибегнуть к помощи патриархов-соперников, антиохийского и александрийского. Влияние католичества содействовало слабости гражданского правительства для придания духовному правительству сходства с папством. Но, как уже было сказано, ни доблести, ни духовные силы в этом сословии не соответствовали столь высокому материальному положению. Пользовавшиеся таким уважением священнослужители хорошо знали только обрядность, но совершенно отвыкли от управления душами. Они были слишком упитанны, а также слишком невежественны. Славяно-греко-латинская Академия в Москве насчитывала в 1700 году всего полтораста учеников, ничему не обучавшихся в заведении, которое само было чуть живо. Кроме того, обозначив независимость своей церкви окончательным разрывом уз, связывавших ее с константинопольским вселенским патриархом, Годунов оказал ей в 1599 году спорную услугу. Теперь эта церковь сделалась автокефалической, но, можно сказать, обезглавленной. Ее глава, патриарх московский, сохранил лишь власть административную. Собственно духовная власть от него ускользнула. Он не мог даже путем толкований затрагивать вопросов веры, догмата. Последние остаются достоянием Вселенского собора, созыв которого представлялся невероятным, чтобы не сказать – невозможным. И с лишением права касаться этой области отделившаяся церковь потеряла свою жизненную и двигательную силу. Она была осуждена на неподвижность. Когда она захотела выйти из такого состояния, то наткнулась на раскол. Желанием внести изменение только в ограниченной области наружных проявлений благочестия, в формулах молитв, Никон вызвал крик возмущения от одного края страны до другого. Даже как орган административный патриаршество представляло собой власть обесцененную, обессиленную.
И тут необходимость реформы была очевидна для Преобразователя. Конечно, он был очень доволен, что потребовалось его вмешательство. В новом государстве, к созданию которого он приступал, наследие Филарета и Никона представляло слишком много неудобств. Посещение юным государем Немецкой слободы, пребывание в Голландии и Англии подготовили плохую почву для восприятия мысли о разделе власти или даже схоластического принципа о двух светилах, озаряющих народы независимым блеском. Когда патриарх Адриан неодобрительно отнесся к договору, то получил резкое возражение: «Разве патриарх заведует моими таможнями?» Однако в данном случае Петр поступал с большой осторожностью. При своей
