понял, что это невозможно. Интеллект необходимо улучшать своеобразной медитацией между стимулом и действием: на человеческом примере это рационализация. Есть расы, которые нерациональны - у них нет памяти и языка, - но они все еще могут квалифицироваться как разумные. Они получили псевдоэмоциональную систему воздействия как интерпретатор физических сигналов и своеобразный прибор по принятию решений, который модифицирован чисто интроспективными значениями, ничего общего не имеющими с условием Павлова. Они не работают на чистом рефлексе. Это совершила жизненная система. В ней нет расхождения между стимулом и сигналом. Нет расхождения, которое могло привести к появлению разума.
Я решил, что это, скорее всего, простейшая биосфера. Тем не менее я не отбросил свои первоначальные предположения и здоровую порцию подозрительности. Мы с дель Арко были вооружены. Джонни - которому мы поручили управлять транспортным средством - тоже имел разнообразнейший арсенал наготове. Огненная мощь, конечно, была неотъемлемой частью конструкции вездехода пенафлорцев.
Мне не нравилось передвижение внутри форта. Одно дело нести мобильное небольшое оружие, чтобы защитить себя от непредвиденных опасностей. И совершенно другое - иметь с собой что-то, что постоянно тревожит чужой мир и имеет достаточное количество жара, чтобы испепелить континент. Это слишком много, чтобы задумываться над каким-то решением. И конечно, чужаки точно такие же, как и люди - в некоторых отношениях. Все, что они делают после того, как выв них выстрелите, так это превращают ад во много раз более проклятое место. Это происходит чаще всего из-за сумасшествия или испуга, но разве можно было полагаться на ребенка вроде Джонни? Правильно, когда приказывают не стрелять без крайней необходимости, но ведь так редко можно узнать наперед, что есть крайняя необходимость, чаще всего это выясняется, когда все уже позади, слишком поздно.
Первые сто миль мы преодолели весьма быстро, и никто нас не беспокоил. Прибор вспышками подавал нам сигналы, указывающие на возмущения искаженного поля, несмотря на нашу защиту, но пока шли сигналы, мы не могли сбиться с курса. Радиосвязь с кораблем была громкой и четкой, но сто миль - это не так уж и много, а нам предстоит пройти еще несколько сотен. Мы путешествовали большей частью по растительности, которая резко меняла и цвет, и форму, поэтому за одну минуту мы проезжали вдоль яркой голубой долины с желтыми пятнами, а в следующее мгновение она могла быть красной или черной. Я никогда не видел такой поверхности: покрытие было настолько толстым, что наши колеса имели достаточно прочную и ровную опору. Растительность дрожала от прикосновения и старалась ускользнуть из-под колес. Ковер растительности был плотным, но не высоким - после нашего продвижения он быстро поднимался.
Я постоянно осматривал поверхность. Она была неодинаковой, и это требовало от меня значительных усилий, чтобы фиксировать все отличия. Я обманулся в надежде найти - “более высокий” уровень жизненных форм. Нет пасущихся стад, нет мух, нет быстрого движения.
Не было стандарта, который я мог бы обратить к системе, сделав ее более всесторонней. Место охотящегося четвероногого с огромными клыками по-прежнему оставалось свободным. Самой большой опасностью здесь было то, что мы не знали, что здесь может представлять опасность.
Затруднения возникли, когда мы достигли места, которое выглядело как гигантская плоская равнина. Снизу нас слегка постукивало, а сверху мы видели бесконечный пестрый ковер с цветами, растущими на глазах и лопающимися от масла. По мере приближения мы могли видеть листья, ветки и цветы, которые все время менялись. Они уходили в стороны, съеживались и беспомощно перекатывались. Но дальше мы не видели никаких очертаний - только цветы и сверхъестественное однообразие. Долина тянулась до самого горизонта во все стороны. Далеко справа начало заходить солнце. Его непостоянный свет угасал и мерцал, диаметр изменялся. В ослепляюще белом и резком, по-электрически желтом свечении были ясно видны выступы.
Джонни спускал нас по склону - где я видел голую скалу, впервые взгромоздившуюся из этих живых ножек, - на равнину. Тут мы остановились.
– На колесах не доберемся, - сказал он. - Я спущусь вниз. Продеремся.
– Не продерешься - поплывешь. - сказал я. - Это море.
– Покрытое растениями?
– А почему бы и нет? Даже на прекрасных обычных мирах существуют такие моря. Поверхность их затянута сорной травой, саргассовыми водорослями, обтягивающими их словно кожа, - гроздь растительных островов. Тысячи квадратных миль на многих мирах. Это вполне обычно.
Он запустил турбины, и винты начали толкать нас через эту мешанину. Это была в большей степени вода, чем растительность. Растения не оказывали нам сильного сопротивления. Море изменило приспособляемость к нам - из желания оказать услугу. Очень вежливо.
– Далеко ли другая сторона? - угрюмо спросил дель Арко. Ему было скучно.
– Как знать? Может быть, “Потерянная Звезда” погрузилась на целых пять морских саженей в глубину. Лучше вызвать “Лебедь” и сообщить им, что до завтрашнего ужина мы не вернемся.
Капитан проинформировал Ив, что мы наткнулись на болото и продвигаемся медленно.
– Между тем, - предложил я, - давайте все вспомним, что терпение - это достоинство и очень хорошая черта характера.
Вынужденное снижение скорости превратило пятьсот миль в очень долгую дорогу. Я был рад, что справился и посадил корабль так близко - вернее, ветер справился. По масштабам планеты пятьсот миль - это небольшое расстояние.
– Мы можем сыграть в карты, - сказал Джонни, - или еще во что-нибудь.
– Если тебе скучно, - сказал я, - пусть тебя сменят.
– Кто сменит? - ответил он. - Я здесь сижу, не делая ничего. Мы движемся одним курсом по неподвижному морю при спокойной погоде. Кто еще нужен?
– Не знаю, - сказал я. - Мы можем встретить морское чудовище.
Никто не рассмеялся. Я был похож на юмориста, стоявшего перед лицом смерти. Когда события подавляюще обыденны, сардоническая ирония так жег привычна, как и подавленность.
Я предостерегал о реальной возможности встретить морское чудовище, но в целом это было предостережение о том, что нам может встретиться все, что угодно. Ничего не случилось. Ничто не предвещало, что что-то может случиться. Даже дождя не было.
Я удовлетворился мыслью, как прекрасно было бы разрешить кому-то еще управлять, и это было лучшим шансом расслабиться с тех самых пор, как меня подобрала “Элла Марита”.
Мы передвигались на колесах, пока не съехали в океан, - это был океан, а не просто соленое озеро или канал. Безграничность его начинала угнетать. Постепенно я определил, что наша дорога должна приближаться к концу. “Потерянная Звезда” не могла полностью находиться под водой, если ее сигнал все еще доходил до нас. Если бы она оставалась в воде, то не смогла бы так хорошо сохраниться. Космические корабли сконструированы в расчете на воздух, а не на воду. Если она просуществовала восемьдесят лет, то только потому, что была на поверхности и на суше.
Солнце все еще летаргически догорало над горизонтом. Местное дневное освещение могло продержаться еще часов пять, а нам, по общему мнению, нужно было еще часов восемнадцать. Местная ночь могла быть длиннее или короче, но я решил, что она, похоже, будет такой же продолжительности, как и день. Данный мир не имел осевого наклона (Алахак дал мне раньше примерное описание). Я подверг сомнению расчеты “Карадок” (они слишком давно их делали), что мы сумели сесть так близко, но все свидетельствовало о том, что погрешность была невысока.
Я сообразил, что даже в течение ночи света будет достаточно, чтобы видеть. Последний луч солнца прочертил длинную сумеречную линию, изломанную в искривляющих полях. Но даже такая, ночь была столь же удобна, как и день. Хотя ночь на чужой планете - всегда плохое время, где бы это ни было.
Тем временем “Потерянная Звезда” сигналила все ближе и ближе. Солнце зашло, а мы все еще были в море. Я спросил себя, неужели кто-то дожидается ночи? Пока мы чувствовали себя в безопасности, но предполагали встретиться с насмешливым приемом. Однако я недолго размышлял об этом. Мы могли вскоре получить удар в спину, и сейчас все трое чувствовали желание находиться подальше от Течения. Перспектива провести в бронированном трясущемся вездеходе два дня была отвратительной.
Я был прав, ожидая, что ночная тьма не будет слишком интенсивной. Хотя этот мир и был безумным, но он был идеально сориентирован для того, чтобы использовать естественную иллюминацию. Нас освещал слабо различимый сектор ядра Алкиона и могучая когорта из тридцати ближайших звезд с сильным
