специальный путеводитель по Антарктиде. Куда бы ты ни вздумал отправиться, ты всегда можешь ознакомиться с этими местами заранее по книжкам. Не думай, что будешь первым, кто посетит эти места. Всегда найдется кто-нибудь, кто побывал там еще до тебя и готов тебе об этом рассказать.
Она идет вдоль стеллажей, скользя взглядом по названиям. Звонит телефон. Это Баз.
– Мне скучно, – говорит он. – Я жду в аэропорту Франкфурта. Мой самолет задерживается на два часа.
– Что, там нет бутиков?
– В бутиках скучно.
Она улыбается. С Базом всегда так – кажется, что ты говоришь с ребенком.
– Возьми что-нибудь поесть.
– Я уже умял целый гамбургер, а теперь расправляюсь с коробкой «Афтер эйт». Юль, это просто трагедия! Мне не нравится даже «Афтер эйт»! Тьфу, меня уже тошнит! Сейчас вырвет!
– Поищи, где туалеты!
Ладно. Так я, по крайней мере, убью десять минут. Пока, Юль! Если я не позвоню, ты будешь знать, что со мной случилось.
– Да, Баз! Это значит, ты погиб от шоколада.
Она кладет трубку в сумочку. Задев ладонью брючный карман, ощущает внутри контуры ключа. Он про это не знает. Она ему не говорила. Потому что пока еще ничего не решила.
Она продолжает поиск на полках. Читает про города и страны: Боливия, Йоганнесбург, Нью-Йорк. Смотрит картинки.
Юлианне было пятнадцать, когда родители взяли ее с собой в Нью-Йорк. Семейство Бие отправилось в отпуск, это была первая поездка Юлианны в США. Она помнила, как они приехали, как она увидела желтые такси, как она смотрела из машины на улицу, прижавшись носом к стеклу.
На этом все кончилось.
Утром она проснулась с температурой. Голова гудела, как котел. Грудь заложило так, что не продохнуть. Она даже не могла подняться с постели. Андерс Бие вызвал доктора. Юлианне вставили градусник в попу. Тридцать девять градусов. Ни о каких экскурсиях не могло быть и речи. Пришлось лежать в номере. Это было не так уж и страшно. Номер был просторный. Кровать с четырьмя подушками и записная книжка. Каждый день, пока родители уходили осматривать город, она смотрела мультики и «мыльные» сериалы. Она заказывала себе еду в номер и уничтожила весь запас шоколада в мини-баре. Из окна видна была узкая улочка. Изредка на ней появлялись редкие прохожие. Они отличались по виду от норвежцев. В каком-то смысле этого было достаточно.
Потом она прочитала папин путеводитель по Нью-Йорку. Оттуда она узнала про все, что тогда пропустила: про статую Свободы и Центральный парк, про место, где был убит Джон Леннон, про гигантские скелеты в музее естествознания, эксклюзивные магазины и крендельки, которые продаются на улице. Она почувствовала себя обманутой. Юлианне стало обидно. С путеводителем в руках она могла увидеть, почувствовать, даже понюхать Нью-Йорк. Но она там так и не побывала. Не побывала по-настоящему.
И только после этого ее начала грызть обида.
Первое место, на которое устроился Баз Лу, было в «Гранд-отеле Амстердам». Сначала он попал туда как внештатный работник, но потом сумел пробиться в подручные при «Кафе Ру». Баз чистил картошку, потрошил рыбу и зачищал свиные ножки. Но больше всего его тянуло на десерты. Он так и ходил хвостом за кондитером, словно малолетний сладкоежка, и внимательно присматривался, как метр покрывает шоколадной глазурью цукаты и кофейные зерна. Время от времени Баз совал палец в шоколадную массу и смотрел, как его кончик покрывается глазурью, превращаясь в кондитерское изделие из плоти и крови. Когда его наконец приставили помощником к кондитеру экстра-класса, художнику своего дела, Баз поклялся, что ни за что не бросит свою должность. Он проводил на работе восемнадцать часов в сутки, держась на сплошном энтузиазме и амфетаминах. Спал он в фургончике в конце парка Гаасперплас и утром вставал с окоченевшими пальцами. Официально он ни разу не болел. Не обращая внимания на раннюю язву желудка и постоянные мигрени, он каждое утро в белой форменной одежде был на рабочем посту. Он понимал, что на кухне «Кафе Ру», как, впрочем, и на любой другой кухне, представляет собой всего лишь рабочий инструмент, полезное приспособление, и только тело всегда готово было его подвести, нарушив заветные планы. Лишь безупречное выполнение самых банальных поручений приведет к тому, что он будет признан самостоятельной величиной, станет индивидуальностью. Несколько раз ему случалось падать в обморок в туалете для обслуживающего персонала, но он успевал вернуться прежде, чем кто-то замечал его отсутствие. Однажды он отчищал бочку от застывшей на стенках глазури и глубоко пропорол себе руку ножом. Баз побежал в медпункт, но через девяносто минут был уже снова на месте и продолжал работать одной рукой. Ту же руку он потом как-то ошпарил фритюрным жиром, причем так сильно, что кожа слезала струпьями, болтаясь, как сахарная стружка. Но База и это не остановило. Он продолжал работать и работать, хотя в голове гудело от обезболивающих таблеток и видений липкого кондитерского бреда.
Когда метр кондитерского цеха уехал, вернувшись на фамильную шоколадную фабрику в Граце, Баз тотчас же подал заявление на его место. Он почти стопроцентно был уверен, что его примус так как прошел у метра отличную выучку. Баз умел измельчать какао-бобы так, чтобы из них получилась нежнейшая нуга, и мог с помощью жасминовых лепестков и чайного листа придать тонкий аромат самой нежной начинке типа «ганаш». Но тут нежданно-негаданно из Франции прилетел соперник, младше его на два года, который привез с собой обновленные варианты шварцвальдского торта и конквистадора. Надежды База сразу рухнули, место было отдано французу. Впервые за все время жизни в Амстердаме Баз взял больничный. Язва болела постоянно. Мигрень не отпускала голову. Но главное, База одолела тоска. Он почувствовал себя старым, почти отжившим человеком. Он совсем извелся от обиды и презрения к самому себе. У него больше не было сил работать, он уволился из отеля и старался не показываться на людях. Ему ничего не хотелось, только бы сидеть в своем фургончике, уставясь пустыми глазами на цветастые занавески. В конце концов, отощавший и с воспаленными глазами, он вернулся в Англию.
Ему потребовалось полгода, чтобы оправиться и снова устроиться на работу. На этот раз в Лондоне в кафе общины Святой Троицы, где Баз готовил для прихожан, заходивших сюда после службы, печенье к чаю и лепешки. Никогда раньше Баз не видывал таких проявлений христианской набожности: люди вещали на непонятных языках, они рыдали, плясали, вопили «Аллилуйя» так громко, что не выдерживали микрофоны, д после пили чаек и закусывали лепешками. При виде такого рвения Базу трудно было не поддаться его воздействию. Сам он не был верующим, но подумал, что лепешки и чайное печенье выглядят бледновато на ярком фоне такого исступленного богослужения. Поэтому он начал потчевать членов общины десертными суфле, пирожными мокко, шоколадными трюфелями, блинчиками, яблоками в карамели и пирожными-птифурами. Община оценила их божественное совершенство и выразила свое признание в том, что отказывалась разрушать эти творения, их поедая. На что Баз сказал, что такова уж природа гастрономического искусства и отличительное свойство его творений – их крайняя недолговечность. Каждую неделю он закупал яйца и сливки, изюм и ванильные палочки, шоколад «Манджари» и грушевую водку, тратя на это свои кровные сбережения. Спустя месяц ему пришлось обратиться в совет общины с просьбой увеличить его бюджет, иначе ему лично грозит полное банкротство. Но члены совета уже и сами распробовали его сласти, поэтому и слышать не хотели о грядущем банкротстве своего кондитера. С этого дня было решено собирать еженедельно определенную сумму на закупку необходимых ингредиентов. Одно дело какая-то там умеренность или миссионерские проекты для Африки, но вот без листьев магнолии, приготовленных во фритюре, они просто уже не представляли себе дальнейшей жизни! База попросили выступить с лекцией о чуде, произошедшем на его кухне. Он заверил слушателей, что каждый рецепт – это Божья заповедь, и община встретила его слова сладостными возгласами «Аллилуйя!». Баз перед ними сплясал. Он пел. Он поговорил, как умел, по-голландски, поскольку что-то ему подсказывало, что по достижении определенного уровня божественного вдохновения требуется по крайней мере два языка. Закончил он, когда полностью выдохся. Он стоял перед микрофоном, тяжело дыша и отирая рукавом пот со лба. К нему поднялся один из слушателей в сером костюме и пожал ему руку. Незнакомец оказался служащим Би-би-си. Ему очень не хотелось сюда идти, и он пришел только потому, что надо было проводить на богослужение мать, и неожиданно обнаружил в этом христианском балагане безвестный талант. Увидев База, он решил предложить ему вести на телевидении кулинарную программу, но только при одном условии
