них оказался и пастор Иоганн Веттерман, сумевший познакомиться с царем и произвести на него хорошее впечатление своей книжной ученостью. Как человеку понимающему, Грозный показал пастору свою «либерею», как тогда именовались библиотеки. Хранилась она в подвалах под Кремлем и состояла из латинских, древнегреческих и древнееврейских книг, полученных некогда в дар от константинопольского патриарха.
Потом Веттермана позвали к себе три весьма высокопоставленных деятеля: один из ближайших советников царя дьяк Щелкалов, казначей Фуников и печатник (это не типографщик, а хранитель большой государственной печати) Висковатый. И предложили, чтобы Веттерман еще с несколькими учеными немцами перевел для царя одну из книг.
Условия для работы предлагали хорошие - хоромы, еда и питье, жалованье, почет… Однако Веттерман и другие немцы отказались: испугались, что одной книгой дело не ограничится и Грозный, любитель книжной словесности, еще, чего доброго, заставит их перетолмачивать всю библиотеку и придется до конца жизни просидеть в Москве.
И потому немцы стали уверять, что люди они не такие уж образованные, как о том царю наболтали, языки знают исключительно со словарем, а потому не справятся. Царю лучше подыскать кого- нибудь поученее.
Самое смешное, что именно того же опасалась троица сановников: что царь заставит их до конца жизни приглядывать за переводчиками - а оно им надо? Вельможи отправились к царю и уверили его, что немцы в самом деле какие-то малограмотные, серьезное дело им поручать нельзя и проще всего отправить их восвояси, чтобы не вводили казну в лишние расходы. Царь их послушался.
(Тут в нашей истории появляется первая неувязка, одна из превеликого множества. В «Сказании» о Максиме Греке утверждалось, что библиотеку привезла Софья Палеолог, а в «Ливонской хронике» - что она получена от патриарха константинопольского. Веттерман уверял, что подвал с библиотекой впервые за последние сто лет отперли для него, - но тогда каким образом книги мог увидеть Максим Грек, почти современник Веттермана!
Клоссиус этими неувязками не особенно заморачивался. Напав на след, он шел по нему целеустремленно, как хорошая гончая. И вскоре наткнулся на сущую бомбу: так называемый список Дабелова. Немецкий юрист из Мекленбург-Шверинского герцогства барон Христофор Христиан фон Дабелов (фамилия недвусмысленно указывает на славянские корни, таких дворян в Германии было немало, известен даже фон Белов) был за несколько лет до Клоссиуса зван читать в Дерптском университете курс лекций по гражданскому праву. Барон-юрист писал большую книгу по истории Ливонского права, а потому письменно просил архивы прибалтийских городов присылать ему старинные документы. Архивисты пошли навстречу, посылая не только то, что касалось юриспруденции, но вообще все старинные рукописи, какие имелись…
Сокровище поступило из маленького городка Пярну. Два пожелтевших от времени листа, список книг, составленный неким безымянным немецким пастором, допущенным «русским царем» в библиотеку и даже переложившим две книги на русский.
Это была бомба! Пастор писал, что в царской библиотеке насчитывалось не менее восьмисот рукописей, которые он частью купил, частью получил в дар. Но главное, имена, имена и названия!
«Ливиевы истории, которые я должен был перевести. У всякого понимающего человека начинала кружиться голова: из ста сорока томов трудов древнеримского историка Тита Ливия сохранилось лишь тридцать пять. БЫТЬ МОЖЕТ, В БИБЛИОТЕКЕ Грозного сыщутся недостающие, хоть сколько-нибудь?!»
Цицеронова книга «Де република» и восемь книг «Историарум»…
Тут уже не голова кружилась, а дыханье в зобу спирало! От шеститомной цицероновой «Републики» остался только маленький кусочек, а восьмитомный «Историарум» до нашего времени не дошел вообще…
«Тацитовы истории»… Из двенадцатитомного труда римского историка Тацита сохранилось четыре с небольшим тома.
«Оратории и поэмы Кальвуса»… Означенный поэт был современником Цицерона, но от его работ не сохранилось ни строчки.
И еще несколько десятков названий, от которых Дабелов приходил в экстаз: что ни возьми, либо безвозвратно утрачено, либо сохранилось в качестве жалких фрагментов… Бомба!
Дабелов снял копию с этого списка и опубликовал статью. Однако бомба не рванула: иностранные ученые отчего-то дружно… как бы это поделикатнее… засомневались в подлинности списка. Разобиженный Дабелов оставил библиофильские изыскания и целиком сосредоточился на юриспруденции.
А через несколько лет к нему ворвался Клоссиус и вопреки хваленой немецкой невозмутимости насел, как крыловский медведь из басни на крестьянина: где оригинал списка? Оригинал где, доннерветтер? Событие мирового значения… бесценные книги… где оригинал?
Дабелов пожимал плечами: он, мол, давным-давно отправил оригинал назад в Пярну. Клоссиус рвал и метал: ну как так можно было - отослать назад бесценный документ? Но поправить уже ничего было нельзя. Клоссиус, как любой на его месте, помчался в Пярну, подгоняя кучера матом и подзатыльниками.
Однако старенький пярнский архивариус разводил руками: он не помнил, куда подевались эти самые старинные бумаги - и, кроме того, клялся, что никакого «списка» в глаза не видел, хотя знает все рукописи своего архива… Ну не видел такого списка, и все тут!
Клоссиус вернулся несолоно хлебавши. И принялся искать книжные сокровища по всем русским книгохранилищам, какие только существовали. Продолжалось это семь лет. Ни следа уникальных книг так и не обнаружилось, и Клоссиус с болью в сердце признал свое поражение. В статье, подводившей итоги напрасных поисков, он написал с горечью: «Если библиотека и была взята царем в слободу (Александровскую. - А. Б.), то она погибла во время смятений при Лжедмитрииях, или, может быть, при страшном пожаре Москвы в 1626 г.». И навсегда оставил надежду отыскать библиотеку, чем более не занимался. На несколько десятков лет воцарилась тишина, о «либерее» Грозного, содержавшей бесценные сокровища, начали забывать.
Вновь интерес к ней вспыхнул только в последнем десятилетии XIX в. В 1893 г. видный историк Н. П.Лихачев сделал доклад в Обществе любителей древней письменности. К Клоссиусу он не высказывал никаких претензий - не за что было, а вот в научной честности Дабелова сомневался. Точнее говоря, Дабелову он не верил ни на копейку, считая, что вся эта история выглядит крайне подозрительно: во-первых, настораживает, что некоторые сведения Дабелова удивительным образом совпадают с публикациями в зарубежной научной литературе - сначала за границей подробно изучили эту тему, а уж потом появилась статья Дабелова…
Во-вторых, странным выглядит поведение Дабелова, преспокойно отославшего бесценный документ назад в провинциальный архив, вместо того чтобы гордо предъявить научному миру. Элементарная добросовестность требовала «список пастора» показать серьезным историкам. И наконец, не странно ли, что архивариус из Пярну категорически отрицал, что в его учреждении вообще имелся такой документ?
В-третьих, настораживало, что Дабелов «забыл» имя пастора: оказалось, пастор был вовсе не безымянным, он подписал свои бумаги, вот только Дабелов его фамилию забыл, не записал по рассеянности… Лихачев писал прямо: «Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора с скептической точки зрения объясняется осторожностью человека, знакомого с тщательностью, с которой немцы разрабатывали свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».
Словом, вывод следовал неутешительный: «список пастора» с перечислением уникальных книг, якобы сохранившихся в библиотеке Грозного, - измышленная Дабеловым подделка…
Другой видный историк того времени, С. А. Белокуров, известный тем, что в своих работах часто и много полемизировал с Лихачевым, на сей раз полностью соглашался со своим постоянным оппонентом. Он тоже считал «список пастора» подделкой Дабелова, более того, развивая тему, привел ряд новых аргументов в пользу именно такой точки зрения: из «записок пастора», строго говоря, вообще непонятно, о котором именно русском царе идет речь. Ни имен, ни подробностей. «Записка» составлена так неопределенно, что ее можно отнести и к шестнадцатому веку, и даже к восемнадцатому…
Правда, Белокуров проявил больше великодушия, чем Лихачев: он допускал, что Дабелов не был фальсификатором, а оказался введен в заблуждение «неизвестным лицом». Но главный вывод был тот же: «список пастора» фальшивка. Нет ни малейших доказательств, что в «либерее» Грозного имелись перечисляемые сокровища.
Белокуров обратился к прибалтийским ученым. Те предприняли обширные поиски с привлечением средств массовой информации - но никаких следов «записок пастора» не обнаружили. Мало того, в ходе поисков обнаружились еще более пикантные сведения: оказалось, что еще в 1776 г. библиотекарь русской Императорской Академии наук Бак-мейстер подвергал сомнению и подлинность рассказа пастора Веттермана…
А кроме того, обнаружилось, что и Клоссиус в свое время увлеченно дополнял известные ему сведения плодами собственной фантазии: хотя из «списка», как только что говорилось, невозможно понять, с каким именно царем имел дело «пастор», Клоссиус без всяких на то оснований решил, что это был Василий III… И корыстные мотивы у Клоссиуса имелись: «список Дабелова» он использовал, чтобы добиться от царя разрешения на осмотр русских книгохранилищ и написать капитальный труд, который должен прогреметь.
