На рассвете, ко времени последней стражи, я проснулся от того, что меня сильно мутило. Я лежал на деревянных нарах в одной из камер казармы. С трудом я поднялся, сжал ладонями виски и на дрожащих ногах выбрался наружу. Сподвижники мои валялись по всему двору — каждый там, где застиг его пьяный сон. Мне было так плохо, что в глазах зарябило даже от бледных звезд на утреннем небосклоне. Кое-как я ополоснул горевшее лицо. Мне внезапно сделалось так стыдно за мое вчерашнее представление, что я, пожалуй, заколол бы себя мечом, если бы все острое оружие предусмотрительно не было заперто.
Я побрел по коринфским улицам, где уже погасли все факелы и выгорело масло в светильниках, и наконец дополз до постоялого двора. Геракс не спал всю ночь и ждал моего возвращения. Увидев, что я едва держусь на ногах, он быстро раздел меня, обернул влажными платками и напоил каким-то горьким питьем. Затем уложил в постель и укрыл толстым шерстяным одеялом. Когда я снова очнулся, он заботливо дал мне несколько ложек вина со взбитым яичным желтком, и не успел я вспомнить о своем обете, как огромный кусок хорошо наперченного жареного мяса уже истекал соком у меня во рту.
Геракс облегченно вздохнул сказал:
— Слава всем богам, известным и неизвестным, а прежде всего — твоей богине-покровительнице! Я сильно боялся и за тебя, и за твой рассудок. Ну где же это видано, чтобы знатный молодой человек так мучился да убивался и питался водой да капустой, ровно какой-нибудь козел, прости меня Бахус! Как же я обрадовался, когда ты заявился под утро пропахший вином и блевотиной. Ну, думаю, наконец-то и мой хозяин стал как все люди!
— Боюсь, мне теперь в Коринфе нельзя и показаться, — простонал я. — Кажется, я вместе с рядовыми легионерами подражал греческим сатирам. Что же со мной будет? Да проконсул Галлион наверняка вручит мне увольнительное письмо и с позором вышлет в Рим, где меня ожидает место разве что писца или в лучшем случае адвоката…
И все же Геракс уговорил меня выйти с ним из дому, уверяя, что прогулка на свежем воздухе мне просто необходима. Мы побродили по Коринфу, осмотрели прогнивший штевень корабля аргонавтов в храме Нептуна, источник Пегаса и отпечаток его копыта рядом на скале и многое другое. Геракс даже попытался затащить меня в знаменитый храм Венеры на самом верху горы, но у меня еще сохранились остатки благоразумия, и я решительно воспротивился.
Вместо того мы оглядели еще одно коринфское чудо: смазанную жиром бревенчатую дорогу, по которой перетаскивали волоком даже самые большие корабли. Казалось, для этого требуются бесчисленные толпы рабов и огромное количество бичей, но греческие судовладельцы придумали замечательные сооружения для зубчатых колес и канатов, и волок осуществлялся так легко, словно корабли сами скользили по суше. Один мореход, приметив наш интерес, божился всеми нереидами, что при полном попутном ветре можно даже еще на земле поставить паруса.
После этой прогулки я почувствовал себя куда лучше, и позор мой постепенно стал забываться, так что когда Геракс рассказал несколько забавных приключений из своей жизни, я сумел пару раз за смеяться.
И все же, направляясь на следующий день в казармы, я чувствовал себя весьма неуютно. К счастью, после оргии все было уже вычищено, часовые стояли, как им и положено, на посту, и служба шла своим чередом. Рубрий прислал за мной и тактично предостерег:
— Ты еще молод и неопытен. Незачем заставлять этих пожилых израненных людей колотить друг друга, а затем ночь напролет бражничать с ними да горлопанить. Надеюсь, этого больше не повторится. Тебе следует обуздать свою природную римскую дикость и, если удастся, перенять утонченные коринфские манеры.
Старший центурион, как мы и договорились, взялся проводить меня к людям, числившимся в списках когорты, но живших в городе. Многие из них давно стали ремесленниками — кузнецами, кожевниками, ткачами и даже горшечниками. Однако некоторые легионеры, получив за долгую службу права римского гражданина, попросту выгодно женились на девушках из богатых купеческих семей, обеспечив им тем самым особые привилегии, а себе — весьма приятное существование. Ремни их доспехов давно сожрали крысы, наконечники копий проржавели, щиты не чистились с незапамятных времен, и ни один из этих людей не сумел предъявить нам все свое вооружение.
Куда бы мы ни приходили, везде нас потчевали вином и всякими кушаньями и даже предлагали деньги и драгоценную посуду. Один легионер, занимавшийся торговлей благовониями, так и не смог отыскать свой щит. Тогда он попытался спроводить меня в комнату, где в грустном одиночестве коротала время девица легкого поведения. Когда же я стал выговаривать ему за его пренебрежение служебными обязанностями и беспутство, он горько сказал:
— Ну ладно, ладно. Я понимаю, куда ты клонишь. Но мы столько выкладываем Рубрию за право свободно заниматься своим ремеслом, что для твоего кошеля у меня осталось не так уж много драхм.
Только тут до меня дошел истинный смысл про исходящего, и я с возмущением объявил ему, что явился вовсе не за деньгами. По долгу своему я, мол, обязан убедиться, все ли значащиеся в списках когорты люди боеспособны и держат свое оружие в исправности. Торговец благовониями успокоился и пообещал к следующему смотру непременно купить на толкучем рынке новый щит. Он даже согласился, если я того пожелаю, явиться на учения, справедливо полагая, что физические занятия пойдут ему только на пользу. Сидя целыми днями в конторе, он изрядно оброс жиром.
Я понял, что мне лучше не лезть в дела моего начальника Рубрия, и прежде всего потому, что сестра его — самая знатная жрица Рима. Но вот со старшим центурионом вполне можно было столковаться. Вместе мы составили служебное расписание, которое создавало видимость, будто все люди при деле. После проверки караулов мы пришли к единому мнению, что в будущем солдаты станут сменяться точно по солнечным и водяным часам. Отныне на посту им запрещалось сидеть или лежать и быть одетыми и вооруженными не по уставу. Я никак не мог взять в толк, что, собственно, должны охранять двойные посты у городских ворот. Центурион объяснил мне, что охрана у ворот — это дань многовековой традиции, а потому нельзя снять отсюда людей, не обидев коринфян, которые платят налоги на содержание римского гарнизона в своем городе.
Постепенно я убедил себя, что вполне достойно выполняю свои служебные обязанности. Легионеры начали доверять мне и приветствовали дружелюбно и даже радостно.
Когда подошел судебный день проконсула, я явился к нему в тоге, как и было велено. Греческий писец предварительно прочитал дела, и Галлион, зевая во весь рот, распорядился выставить перед домом судейский стул.
Судьей он оказался мягким и справедливым. Не забывал осведомляться о мнении нас, заседателей, часто шутил, обстоятельно опрашивал свидетелей и откладывал любое дело, которое с его точки зрения не было достаточно четко прояснено адвокатом и свидетелями. Когда вспыхивали споры о вещах, на его взгляд маловажных, Галлион избегал выносить приговор, а пытался склонить истца и ответчика к мировой; если же они отказывались, налагал на них штраф за неуважение к суду. После судебного заседания он пригласил нас отобедать и за обедом рассказывал о коринфской бронзе, которая сейчас высоко ценилась римскими собирателями.
Когда я, слегка подавленный глубиной ума Галлиона, а также удивленный местным способом ведения судопроизводства, вернулся на постоялый двор, Геракс предложил мне:
— Господин, у тебя, конечно же, есть средства на жизнь, но глупо транжирить их, снимая комнату на постоялом дворе. Коринф — процветающий город. Было бы очень неплохо, если бы ты купил себе дом с участком земли. Может, у тебя не хватает наличных? Но ведь ты — римский чиновник и имеешь право брать все, что только пожелаешь, в кредит.
Невольно я возразил ему:
— Дом все время нуждается в починке, за прислугой нужен глаз да глаз, и вдобавок землевладельцы в Коринфе платят немалые налоги. Проще подыскать другой, более дешевый постоялый двор. Здесь с меня действительно дерут три шкуры.
— Но разве я, твой раб, не обязан освобождать тебя от всех забот? — обиженно заявил Геракс. — Прошу тебя, выдай мне доверенность, и я все устрою наилучшим образом. От тебя потребуется лишь прийти в храм Меркурия и собственноручно расписаться под купчей. Ведь учти, что рано или поздно тебе придется приглашать к себе всех тех, у кого ты уже побывал с визитами — так прикинь же, во что тебе обойдется в этой харчевне трапеза на шестерых, да еще с вином? А вот был бы у тебя собственный дом, я ходил бы на
