зачат этот ее сын. Но с того момента, как ей благополучно удалось задушить двух старших сыновей Селима, у нас не осталось никакого выбора – больше султанов-то нет, – и мне пришлось ей поверить.
Мустафа захлопнул персидскую книгу, по которой, время от времени прерывая свой рассказ, читал воинам поэмы, вздохнул и согласно кивнул головой.
– Пойдем, Микаэль эль-Хаким, – позвал он меня, – поищем сына Селима бен-Хафса. Деньги делить будут долго, мне здесь больше делать нечего – я уже подготовил солдат к встрече с освободителем.
Не задерживаясь, мы отправились во дворец, миновав внутренний двор, где все еще валялись окровавленные трупы. Антти, нигде не останавливаясь, вел нас прямо в Райский сад, отталкивая надоедливых и перепуганных евнухов, которые тут же исчезали, а когда мы переступили порог золотых ворот, обвел все вокруг затуманенным взором и пробормотал:
– Пошли в баню. Кажется, я опустил в воду два еще запечатанных кувшина, полных отменного вина.
С уверенностью сомнамбулы он по лабиринтам узких коридоров провел нас в баню, у бассейна опустился на колени, вытащил из воды кувшин вина, сорвал печать, жадно припал губами к краю сосуда и стал пить так, что беспрерывное бульканье вина в его горле громко отзывалось в царившей кругом тишине.
Я поглядел по сторонам – и на мраморной скамье увидел тело Селима бен-Хафса. Привлекательным он никогда не был; теперь же тело его посинело и вздулось, став еще отвратительнее, чем при жизни султана. Картина была весьма неприглядная. При нашем появлении евнухи, занимавшиеся мертвецом, покосились друг на друга и мгновенно исчезли, словно тени. Мустафа бен-Накир, скрестив ноги, присел на скамью рядом с умершим и многозначительно произнес:
– Все когда-то должны умереть, и каждый миг нашей жизни заранее предопределен Всевышним. По воле Аллаха мы и оказались сейчас здесь, в этой бане, и привел Он нас сюда для того, чтобы ты мог успокоить свою совесть, а все мы вместе решили, как поступить нам наилучшим образом. Итак, не медли более, борец Антар, говори!
Антти, глядя ему прямо в глаза, икнул, потрогал султан из перьев на тюрбане аги и обиженно ответил:
– Никакой я не борец. Я – ага султана. И ничего особенного здесь не произошло. Злые языки разнесли грязные сплетни и нашептали султану Селиму, будто я оскверняю его ложе, что, конечно же, подлое вранье, ибо ложа его я и в глаза не видел. Сегодня утром султан Селим бен-Хафс неожиданно явился в баню совершенно голый, чтобы хорошо пропотеть после лишней вечерней порции опия, а когда заметил меня, буквально озверел и заорал, чтобы ему немедленно принесли его кривую саблю. Жена его Амина, которая в тот момент была одета так, как это принято в раю, пыталась нежными словами успокоить своего супруга и дать мне возможность надеть хотя бы шаровары. Но султан, увидев жену, совсем взбесился, и нам пришлось запереть его в бане, чтобы посоветоваться с Аминой, как же нам поступить, чтобы усмирить владыку Алжира. Амина решила, что нет другого выхода, как сделать это силой, и я сразу же взялся за дело, но султан, человек плохой, сильно сопротивлялся. Ну а так как я был немного подвыпивши, то не смог точно рассчитать своих сил. По правде говоря, я и придавил-то его совсем чуть-чуть, но, к сожалению, тут же свернул ему шею – к великому ужасу своему и Амины.
Антти смахнул слезу, повисшую на реснице, а Мустафа бен-Накир, разглядывая свои накрашенные ногти, спросил:
– А потом?
– Потом? – переспросил Антти, потирая виски, чтобы освежить память. – Амина решила, что такова воля Аллаха и нам следует говорить, будто султан поскользнулся на влажном мраморном полу и, падая, свернул себе шею. Потом она внезапно кинулась вон из бани, уверяя, что у нее масса очень важных и весьма срочных дел, и обещая прислать агу и евнухов в качестве свидетелей этого несчастного случая. Те вскоре явились. Евнухи положили Селима бен-Хафса на мраморную скамью, перевязали пальцы ног мертвеца и потребовали назвать имя нового султана. Я же, взяв агу под руку, повел его обратно в казарму, ибо посчитал, что во дворце мне больше делать нечего. Ага показался мне человеком хорошим, но, видимо, я ошибся, потому что, насколько я сейчас припоминаю, мне пришлось потом убить и его. Во всяком случае, его тюрбан оказался у меня на голове.
Антти снова коснулся тюрбана, встрепенулся и продолжил:
– Так о чем мы тут говорили? Ах да, я вспомнил – началась свара из-за того, кому же быть новым султаном, потому что у Селима бен-Хафса, кроме сына Амины Мухаммеда, благовоспитанного и послушного мальчика, было еще два сына. Обоих старших сыновей одновременно провозгласили султанами, и из-за этого начался весь сыр-бор. Но Амина с помощью верных евнухов быстро справилась с обстановкой и навела порядок – обоих сыновей Селима просто задушили, а для большей надежности убили и их мать. Когда же я стал упрекать Амину в содеянном, она спросила, не предпочитаю ли я видеть мертвой ее и Мухаммеда, и, кажется, обиделась. Потому как в этой стране по давней традиции новый владыка не оставляет в живых ни одного соперника. Амина также дала мне понять, что готова выйти за меня замуж, лишь бы я защищал ее сына, пока он не станет взрослым. Однако я, хоть и не имею ничего против Амины, женщины благородной и страстной, никогда не помышлял о браке с ней, ибо особа, столь ловко орудующая удавкой, не слишком-то меня привлекает.
В великом гневе Антти стал звать Амину. Брат мой был так пьян, что едва держался на ногах. Но Мустафа бен-Накир уже узнал все, что хотел, и теперь, поднявшись со скамьи, довольно резко сказал:
– Борец Антти! Твое дело сделано, и тебе пора отдохнуть. Нет султана, кроме Сулеймана, господина моего, султана из султанов. По его велению и от его имени я вступаю во владение этой касбой и этим городом, пока не явится освободитель, чтобы каждому воздать по заслугам. Невольник Микаэль, возьми у своего брата меч, который ему пока не понадобится, и отсеки Селиму бен-Хафсу голову, чтобы мы могли положить ее на золотое блюдо, а потом водрузить на вершину колонны, выставив на всеобщее обозрение. Он – последний из Хафсидов, а его женам-интриганкам я не позволю будоражить город и сеять раздоры в бессмысленной борьбе за власть. Алжирский трон подождет своего владыку. Вскоре сюда придет освободитель!
Мустафа говорил столь повелительно, что я не посмел ослушаться его. Выхватив у Антти меч, я одним махом отсек голову Селиму бен-Хафсу, но, должен заметить, сделал это с отвращением. Я как раз возвращал Антти его меч, когда в баню вошла толпа роскошно одетых евнухов и чернокожих рабов, среди которых шагал мальчик в богато расшитом халате, путаясь в слишком длинных полах этого одеяния. Мальчика вела за руку мать. Увидев женщину, Антти неловко вскочил на ноги и смущенно забормотал:
– Это ты, дорогая Амина? А это твой сын Мухаммед. Где вы были? Я тут немножко поддал…
Неряшливый вид и жалкое состояние Антти привели пышнотелую женщину в полнейшее неистовство.
