прихлопал лопатой последнюю горсть земли.
Миссис Хигглер подала ему пиджак, который сняла с забора.
— Ты промок до нитки, вспотел и перепачкался, но, кажется, повзрослел. Добро пожаловать домой, Толстый Чарли, — сказала она, улыбнулась и прижала к необъятной груди.
— Я не плачу, — ответил Толстый Чарли.
— Ну же, ну, — сказала миссис Хигглер.
— Это дождь у меня на лице, — объяснил Толстый Чарли.
Миссис Хигглер молчала. Просто обнимала его и раскачивалась из стороны в сторону, и некоторое время спустя Толстый Чарли сказал:
— Все в порядке. Мне уже лучше.
— Еда у меня в доме, — сказала миссис Хигглер. — Давай тебя накормим.
На стоянке он вытер грязь с ботинок, потом сел в свою серую арендованную машину и последовал за седаном (ужасного брюквенного цвета) миссис Хигглер по улицам, которых двадцать лет назад вообще не существовало. Миссис Хигглер водила как человек, который только что обнаружил, что где-то впереди его ждет вожделенная огромная кружка свежесваренного кофе, поэтому Чарли изо всех сил старался не отставать, несся от светофора к светофору и при этом пытался сообразить, где, собственно, находится.
А потом они свернули на какую-то улицу, и со все растущим дурным предчувствием Чарли понял, что узнает ее. На этой улице он жил ребенком. Даже дома выглядели более-менее знакомыми, хотя у многих перед палисадниками выросли внушительные заборы из стальной сетки.
Перед домом миссис Хигглер уже стояло несколько машин. Толстый Чарли пристроился за престарелым «фордом». Подойдя к входной двери, миссис Хигглер открыла ее ключом.
Чарли оглядел свой грязный, пропотевший костюм.
— Не могу же я войти в таком виде.
— Я видела и похуже, — сказала миссис Хигглер. Потом потянула носом воздух. — Вот что я тебе скажу: отправляйся прямиком в ванную, там можешь помыть лицо и руки, привести себя в порядок, а когда будешь готов, приходи к нам на кухню.
Толстый Чарли послушно направился в ванную. Там от всего пахло жасмином. Сняв грязную рубашку, он намылил лицо и руки жасминовым мылом над крохотной раковиной. Намочив махровую варежку, вытер себе грудь и как мог отскоблил комья грязи с брюк. Потом посмотрел на рубашку, которую утром надел белой и которая теперь стала редкого оттенка бурой глины, и решил от нее отказаться. В дорожной сумке у него есть свежие, но сумка на заднем сиденье машины. Лучше просто выскользнуть через черный ход, надеть чистую рубашку и тогда можно будет предстать перед собравшимися на поминки.
Отперев дверь ванной, он ее толкнул.
В коридоре стояли, уставившись на него во все глаза, четыре старушки.
— Что это ты задумал? — спросила миссис Хигглер.
— Сменить рубашку, — отчеканил Толстый Чарли. — В машине рубашка. Да. Скоро вернусь.
Задрав подбородок, он решительно зашагал по коридору к входной двери.
— На каком это языке он говорит? — громко спросила у него за спиной миниатюрная миссис Дунвидди.
— Не каждый день такое увидишь, — сказала миссис Бустамонте, — хотя на Берегу Сокровищ во Флориде что ни день видишь десятки полуголых мужчин и не обязательно в грязных брюках от делового костюма.
Сменив возле машины рубашку, Толстый Чарли вернулся в дом. Старушки на кухне деловито складывали в пластиковые контейнеры остатки, судя по всему, обильного угощения.
Миссис Хигглер была старше миссис Бустамонте, и обе — старше миссис Ноулс, но моложе миссис Дунвидди. Миссис Дунвидди была старой и выглядела на свои годы. Наверное, существовали геологические эпохи и помладше миссис Дунвидди.
Мальчиком Толстый Чарли воображал себе, как в Экваториальной Африке миссис Дунвидди неодобрительно щурится сквозь толстые линзы очков на едва научившихся ходить гоминидов. «Держись подальше от моего сада, — говорит она едва эволюционировавшему и сильно нервничающему австралопитеку, — не то получишь основательный нагоняй, уж ты мне поверь». От миссис Дунвидди пахло фиалковой водой, за которой чудился запах очень и очень старой женщины. Эта крошечная старушка умела укротить взглядом грозу, и Толстый Чарли, который два десятилетия назад забрался к ней в сад за потерявшимся теннисным мячиком и разбивший украшение ее газона, все еще до смерти ее боялся.
В настоящий момент миссис Дунвидди руками ела куски козлятины в карри из миски.
— Жалко выбрасывать, — объяснила она и положила обсосанные косточки на фарфоровое блюдце.
— Пора тебе поесть, да, Толстый Чарли? — спросила миссис Ноулс.
— Я не голоден. Честное слово.
Четыре пары глаз укоризненно уставились на него поверх четырех пар очков.
— Нет смысла морить себя голодом от горя, — сказала, облизывая пальцы, миссис Дунвидди и выловила еще кусок жирной коричневой козлятины.
— Я не голоден. Просто не голоден. Вот и все.
— Тоска съест тебя изнутри, останутся только кожа да кости, — с мрачным наслаждением сказала миссис Ноулс.
— Сомневаюсь.
— Я тебе много вкусненького припасла. Вон на том столе тарелка стоит, — сказала миссис Хигглер. — Пойди поешь. И больше ни слова. Всего осталось вдоволь, так что не беспокойся.
Толстый Чарли сел, куда сказано, и через минуту перед ним оказалась тарелка, доверху заполненная тушеным горошком и рисом, сладким картофельным пудингом, вяленой свининой, козлятиной и курицей в карри, жареными бананами и маринованной говядиной. Толстый Чарли уже почувствовал приближение изжоги, а ведь еще и куска не проглотил.
— Где все остальные? — спросил он.
— Собутыльники твоего папы пошли пить. Они собираются устроить большую рыбалку с моста в его память. — Миссис Хигглер вылила остатки кофе из своей ведерной походной кружки в раковину, чтобы заменить его дымящейся жидкостью из недавно выкапавшей свое кофеварки.
Дочиста облизав пальцы розовым язычком, миссис Дунвидди прошаркала к столу, где над нетронутой тарелкой сидел Толстый Чарли. Маленьким мальчиком Толстый Чарли искренне верил, что миссис Дунвидди ведьма. И не симпатичная, а такая, которую приходится посадить в печку, чтобы сбежать. Сегодня он увидел ее впервые за двадцать лет и тем не менее с трудом подавил отчаянное желание с визгом забиться под стол.
— Я видела уйму смертей, — сказала миссис Дунвидди. — За мои-то годы. Поживи с мое, своими глазами увидишь. Все однажды умрут, только дайте время. — Она помолчала. — Однако… Никогда бы не подумала, что такое случится с твоим папой. — Она покачала головой.
— Каким он был? — спросил Толстый Чарли. — Когда был молодым?
Миссис Дунвидди поглядела на него через толстые, очень толстые линзы и, поджав губы, покачала головой.
— Меня тогда еще не было, — сказала она. — Ешь свою говядину.
Вздохнув, Толстый Чарли взялся за еду.
Сгущались сумерки, все разошлись.
— Где ты собираешься ночевать? — спросила миссис Хигглер.
— Сниму комнату в мотеле, наверное.
— Когда у тебя есть отличная спальня здесь? И отличный дом в квартале отсюда? Ты его еще даже не видел. Думаю, твой отец хотел бы, чтобы ты там остановился.
— Я бы предпочел мотель. Мне не по себе при мысли о том, чтобы спать в отцовском доме.
— Ну, не я деньги на ветер выбрасываю, — пожала плечами миссис Хигглер. — Тебе ведь еще надо решить, что с ним делать. И с его вещами.
— Мне все равно, — ответил Толстый Чарли. — Устроим распродажу. Выставим их на аукцион в Интернет. Свезем на свалку.
