— Станет невидимым?
— Да.
— Вы хотели, чтобы он стал невидимым?
— Да.
— И что вы сделали?
— Мы оттащили его к дому и попытались спихнуть в погреб, но погреб оказался заперт. Тогда Аннели сказала, что мы можем положить его в кучу компоста и завалить листьями. Домик пустой. Старик здесь не бывает. Это тот самый старик, что раньше катался на бабском велосипеде, а потом попал под машину. Никто не хочет покупать его дом, несмотря на то что там есть такие грибы, на которых можно сидеть. — Хенрик помолчал. — Мы завалили его листьями так, что он стал совсем невидимый. Потом мы пошли к парковке. Берг все еще клеил свои обои. У него было открыто окно, оттуда слышалась музыка.
— Что вы сделали с велосипедом Хильмера?
— Мы на нем немного покатались, а потом бросили в реку.
Все трое молчали.
Форс достал коробочку с таблетками, она была пуста.
— Куда делся ботинок Хильмера? — спросила Карии Линдблум. Хенрик повернулся на ее голос.
— Я бросил его в реку.
— Что это был за ботинок? — поинтересовалась Карин.
— «Найк» — сказал Хенрик. — у него были белые «найки».
— Белые «найки», — повторил Форс.
Раздался стук, и в дверь заглянул Стенберг.
— Ты мне нужен на минутку, — сказал он, поймав взгляд Форса. Форс поднялся, вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
— Мы проверили пятна на шнурках ботинок Тульгрен, — сказал Стенберг низким голосом. — Это кровь. Мы послали за образцом крови Эриксона. Утром эксперты смогут сказать, его ли это кровь.
— Спасибо.
Форс повернулся спиной к Стенбергу и взялся за дверную ручку.
— Леннерберг хочет поговорить с тобой. Я сказал, что ты на допросе. Он велел, чтобы ты зашел к нему сразу же, как закончишь.
— Спасибо, — повторил Форс и вернулся к Хенрику Мальмстену и Карин Линдблум.
— Я могу ехать домой? — спросил Хенрик Мальмстен.
Форс не ответил. Мальмстен перевел взгляд на Карин.
— Я же рассказал, как все было.
В его голосе слышалась какая-то детская мольба. Он напоминал ребенка, который съел гороховый суп в надежде получить сладкое.
— Не нам решать, когда ты отправишься домой. — ответила Карин.
Мальмстен разинул рот и растерянно переводил взгляд с одного на другого.
— Этим занимается обвинитель, — продолжила Карин.
— Когда он это решит? — всхлипнул Мальмстен.
— Вечером, — сказал Форс. — до этого ты останешься здесь.
— Я имею право ехать домой, раз я все рассказал, — захныкал Хенрик Мальмстен.
Форс выключил магнитофон. Карин поднялась и приблизилась к Мальмстену.
— Ты имеешь право быть посаженным в клетку и быть избитым до синяков, вот на что ты имеешь право. Так что даже не заикайся нам о своих правах. Радуйся, что мы сегодня добрые.
Он схватила его за волосы и как следует тряхнула.
— Успокойся, Карин, — прошептал Форс.
— Ублюдок!
— Успокойся, — повторил Форс. — Попроси кого-нибудь прийти и забрать его. Я иду к Леннергрену.
Мальмстен тихонько всхлипнул. Карин Линдблум села на свое место. Форс вышел и направился в угловую комнату к начальнику полиции Леннергрену.
Леннергрен был несколькими годами старше Форса, в сером костюме, бедой рубашке и темно-синем с белыми крапинками галстуке бабочкой. Он носил золотые запонки, а из нагрудного кармана виднелся белоснежный платок. Форс постучал в открытые двери и вошел, когда Леннергрен встретил его взгляд.
— Закройте дверь, будьте добры, — попросил Леннергрен. Он поднялся из-за письменного стола и пошел к Форсу. Затем он показал на диван в углу: — Присядем?
Форс сел.
— Мне тут позвонили, — начал Леннергрен. — Вы взяли для допроса нескольких подростков.
— Троих.
— Вы подозреваете их в избиении, правильно я понял?
— Да.
Леннергрен большим и указательным пальцами разгладил складку на брюках, потом аккуратно закинул ногу на ногу.
— Мне позвонил Асп. Он узнал от отца одного из задержанных, что причина задержания сформулирована как «участие в преступлении, повлекшем за собой исчезновение человека».
— Возможно.
Леннергрен откашлялся.
— Что именно возможно?
— Формулировка, которую вы произнесли.
— Но, Харальд, милый, такого преступления не существует.
— Я знаю.
— Уж если ты задерживаешь человека, то будь добр не выдумывать преступлений, которых не существует.
— Разумеется.
— Ты должен знать такие вещи. И, как и все остальные в этом здании, должен следовать правилам.
Форс попытался вспомнить, от кого за последние сутки он уже слышал про правила.
— Но вас не особо интересуют правила, не так ли? — сказал Леннергрен.
— Все иногда совершают ошибки, — сказал Форс и вспомнил, что о правилах говорил ректор Свен Хумблеберг.
Леннергрен выглядел несколько утомленным.
— Расскажите мне, чем вы сейчас занимаетесь.
И Форс рассказал.
Леннергрен слушал, сложив руки на коленях. Его лицо не выражало никаких эмоций. Он напоминает увлеченного игрока в покер, подумал Форс. Или в бридж.
Когда Форс закончил свой рассказ. Леннергрен откашлялся.
— Бертильсон скоро займется этим делом. Вы знаете, как он не любит, когда задерживают подростков, которым еще нет восемнадцати. Вы должны считаться с тем, что по закону их придется отпустить самое позднее завтра. Так что если вы хотите еще чего-нибудь от них добиться, то делайте это сейчас. Прессу посылайте ко мне. Они всегда раздувают невесть что, когда преступники оказываются такими молодыми.
— Хаммарлунд пообещал взять прессу на себя.
Леннергрен кисло улыбнулся, что должно было изобразить высшую степень дружелюбия.
— Прошу вас, отправляйте прессу ко мне.
— Так, значит, заниматься делом будет Бертильсон?
— Боюсь, что да, — вздохнул Леннергрен.
Районный обвинитель Сигфрид Бертильсон имел политические амбиции. Его амбиции среди прочего получили выражение на прошлое Рождество. Четверо семнадцатилетних юнцов на день святой Лусии заманили в велосипедный сарай девочку и по очереди изнасиловали. Так как парни были
