стальную убежденность в правоте. Эта невидимая война за любовь к Диану убивала их обоих сразу. Фэйм чувствовала, как ее размеренная, однообразная, но заполненная хлопотами жизнь становится слишком велика для нее, как постепенно она теряется в бесконечном молчаливом кружении вокруг да около и насколько плотно она сжимается вокруг горла Росса. Словно ошейник на шее бесхвостого Рино. Еще немного, и леди Джевидж безвозвратно канет на дно бездны, имя которой Одиночество, а лорд канцлер рванет удавку что есть силы, не только освободившись от давления, но заодно окончательно порвав все невидимые ниточки, связывающие их воедино. Легче не станет никому, но и возврата не будет.
И не сказать, и не нарушить обет, данный Великому Л'лэ. Хоть криком кричи от безнадежности. И не потому что страшно, а оттого, что знаешь — проболтаешься, и случится что-то… непоправимое, чудовищное. Обязательно, непременно случится, и не с ними, а с Дианом. Не стал бы Великий Неспящий брать с Фэйм слово и настойчиво напоминать о клятве. Только на силу Огнерожденного и уповала она. Подарив им с Россом возможность иметь ребенка, он не оставит малыша без внимания, а покровительство столь могучих сил чего-то да стоит.
Вот бы сказать ожесточенному на всех чаровников Россу, что их мальчик ни за что не станет обычным магом, ведь дремлющий в нем дар от самого Великого Л'лэ — он не может быть ординарным. Росс бы поверил, с радостью ухватился бы за тончайшую ниточку надежды и честно позволил себе принять ребенка. Но нельзя. Ни намека, ни подсказки, ни зацепки. Таково условие, такова плата за память и душу лорда Джевиджа.
Мудр и велик Древний Неспящий — он заставил платить всех, сполна и по всем счетам. Фэйм — за чудо, Росса — за старые привычки и незыблемые принципы. Так всегда бывает, когда на помощь смертным являются нездешние силы, многократно превышающие человеческие возможности. Стоит воззвать к чему- то большему и быть услышанным, расплата не замедлит ждать. Лучше перетерпеть, лучше смириться и принять неизбежное, ибо кто просил о невозможном, тому и отдать придется все. И знаете, что самое удивительное? Те, кому открывается сей вечный, жестокий и незыблемый закон бытия, никогда не согласились бы повернуть время вспять, никогда не отреклись бы от содеянного.
Вот и Фэймрил скорей живьем легла бы в могилу, чем отказалась от помощи Великого Л'лэ, потому что тогда у нее не было бы ни Росса, ни Диана, ни всех остальных — дальних, ставших близкими, почти родными. Нет, никогда и ни за что!
Она даже сама не подозревала, насколько похожа стала на своего возлюбленного супруга в этот миг. Та же ровная спина, гордо вскинутый подбородок и хищный прищур темно-золотистых глаз.
Пока мы живы, есть надежда все исправить, правда, любимый?
Что за лето выдалось, что за лето… Прости, ВсеТворец, но лучше бы круглый год зима была — нелюбимая, сырая и слякотная, чем такое лето. Но если на Эарфирен и его жителей навалилась только жара, то на лорда канцлера — все остальное. Шиэтра слала последовательно дипломатов, ноты протеста и наемных убийц; дамодарские фанатики едва не совершили самосуд над эльлорским послом; в аннексированном Джотсане началось народное восстание; зашевелились контрабандисты и грабители на кехтанской границе; в Совете Лордов намертво сцепились партия новаторов с проклерикальным лобби, в честь чего провалили очередной протекционистский закон, касаемый некоторых марок чугуна, и все это сыпалось на голову Росса, как гнилые яблоки из дырявого мешка. А еще слухи… вернее, слушки… про странные обстоятельства появления на свет Диана Джевиджа. Шепоток пошел внезапно. Якобы не на моря ездили немолодые супруги, а к знаменитому мэтру Келиару, чтобы посредством магического ритуала помог зачать наследника. Желательно здоровенького и мужеского полу — так оно и вышло. И, дескать, не зря роды принимал отрекшийся маг, а в охранниках у канцлера ходит экзорт. Как-то сразу забылись все обвинения в том, что Кири их с Фэйм внебрачная дочь, все внимание светских сплетников переключилось на малыша Диана. В салонах шептались, газеты намекали, император хмурил бровь, а Росс делал вид, что ничего не замечает. Самая лучшая тактика — отстраниться и ни словом, ни жестом не выдать истинных чувств. Что бы ни случилось — нас это не касается. Пусть сумеют по-настоящему прижать, тогда и будем объясняться, сказал себе Джевидж и решил дождаться, пока схлынет волна нездорового интереса. А она, волна эта, возьми и не схлынь. Наоборот, интерес к семейству Джевиджей только подогревался день ото дня. Лорд Урграйн доложил, кто это такой кипучий оказался. Даетжина Махавир, кто же еще? И тогда Росс не на шутку испугался. А вдруг доведалась каким-то непостижимым образом старая… выхухоль, что Диан — будущий маг? Хотя Кориней клялся ВсеТворцом и Великим Л'лэ, что такое даже великой магичке не под силу. И все же ушки у лорда канцлера стали на макушке торчком. Загнанный в угол, не в силах предпринять что-то радикальное, дабы заткнуть пасть зловредной мэтрессе, он ждал вызова к Его императорскому величеству. И дождался.
Конечно, можно предположить, что Раил Второй вызвал лорда канцлера, чтобы обсудить дела государственной важности, и скорее всего так оно и есть, но не до конца. Слишком хорошо Росс знал своего сюзерена. Для работы у них есть каждый пятый и десятый день в декаде, строго оговоренные заранее часы, утвержденный график совещаний с министрами и без оных, а приглашение, переданное с фельдъегерем, в неурочный час, означает только одно — разговор настолько важен и конфиденциален, что личному секретарю монарха срочно пришлось менять расписание.
По мраморной лестнице лорд Джевидж поднимался не столь величественно, как ему хотелось бы, но и не вызывая жалости. Придворные, гвардейцы и лакеи прекрасно знали, что хромота и унылый вид не имеют никакого значения и, ежели понадобится, он их всех к ногтю прижмет, невзирая на увечья.
«А ведь были времена, когда взлетал по этой лестнице, ног под собой не чуя от гордости и важности», — с грустью вспомнилось Россу. Молодой полковник, а затем генерал и маршал просто обожал шикануть до блеска начищенными сапогами, металлическим прибором парадного мундира — золотым шитьем, галунами, пуговицами, эполетами, аксельбантами. Чувствовать на себе завистливые взгляды мужчин и восторженные — женщин, ощущать свою значимость, почти избранность и одновременно понимать, сколь эфемерны почести, сколь преходяща слава. Сегодня он — увенчан венком победителя, а завтра… Нет, вовсе не низвергнут с пьедестала. Просто лежит, обнявшись с землей, хладным трупом. Орден не защитит от пули, былые победы не уберегут от рубящего удара палашом, а императорский прием в твою честь не спасет от пушечного снаряда. К счастью для себя, Росс Кайлин Джевидж прекрасно знал, насколько коротка дорожка от объекта восторженных рукоплесканий и дружеских объятий сильных мира сего до горки обгорелого мяса и пищи для червей.
И тем не менее воспоминания о прошлых победах казались прекрасными. Мир алой ковровой дорожкой стелился к ногам удачливого и, давайте не забывать, талантливого полководца. Его пьянил запах пороха, ему сладок был звук ружейных и пушечных залпов, а вкус крови во рту — желаннее вина. И мечта о Восточных Территориях не давала покоя.
«Дознайся о твоих мыслях современники и жизнеописатели, то-то посмеялись бы, — сказал себе Росс, скользя взглядом по картинам с батальными сценами, развешанным на стенах. — Романтика из мозгов быстро выветрилась, а вот мечта осталась. И много ли мужчин могут похвастаться, что полностью осуществили главную мечту всей жизни?»
Секретарь Раила при виде канцлера вскочил из-за стола и по-военному четко отрапортовал:
— Его императорское величество готов принять вас, милорд.
— Спасибо, лейтенант.
В эту самую минуту напольные часы, корпус которых изображал самую высокую башню старого Королевского Замка, пробили ровно десять часов утра. Точность — это, безусловно, вежливость, но отнюдь не только королей.
«Ты все-таки такой… напыщенный идиот», — самокритично ухмыльнулся своему отражению в стеклянной дверце Росс, входя в императорский кабинет.
Там его поджидал не только Раил, но и командор Урграйн — серьезные и… крайне озабоченные.
«От-лич-но!» — поздравил себя Джевидж. Сбылись самые его мрачные прогнозы.
Неумение читать по непроницаемым чертам лица Джевиджа Раил Второй относил к одному из самых главных своих недостатков. Его всегда немного смущала невозможность узнать чуть больше, чем сказано вслух, при том что для Росса монаршие замыслы всегда оставались приоткрытой книгой. Это было несправедливо.
