Он в феврале 1955 года был назначен министром обороны и получил «карт-бланш» от Хрущева. Вся накопившаяся к Сталину неприязнь, как распрямившаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всем поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу».
7 ноября 1953 года, вскоре после устранения с политической арены Берии, Жуков присутствовал на дипломатическом приеме. В ходе приема члены Президиума организовали своеобразный «междусобойчик» с послами нескольких государств. Тогдашний посол США в Москве уже знакомый нам Чарльз Болен рассказывает: «После очередного тоста за мир я поднялся и, в присутствии толпившихся вокруг репортеров, сказал: „Я охотно выпил бы за мир, но я хотел бы добавить два слова: „и справедливость“, поскольку без справедливости в международных делах никогда не будет прочного мира“. Ссылка на справедливость вызвала раздражение у советских официальных лиц, особенно у Кагановича, который ответил длинной речью. Ее суть сводилась к тому, что в мире существуют различные концепции справедливости, тогда как мир — это то, что все народы понимают одинаково. Тогда поднялся Жуков, занявший место Булганина, успевшего напиться мертвецки пьяным (так сказать, „вместо выбывшего из игры“; Георгий Константинович был куда более крепок на выпивку, чем Николай Александрович, находившийся уже в высокой стадии алкоголизма. — Б. С.). К моему удивлению, он сказал, что хотел бы поддержать тост за мир, предложенный американским послом. Я услышал, как Микоян шепчет Жукову, не хочет ли он сказать свой собственный тост. Нет, возразил Жуков, он просто хочет поддержать тост за справедливость… Я не знаю точно, почему Жуков поддержал мой тост. Один американский корреспондент писал, что Жуков помнил о деле Берии, который в то время находился в тюрьме. Такое предположение кажется мне плодом воображения. С уверенностью можно сказать лишь то, что Жуков демонстрировал свою независимость от кремлевских политиков». Теперь, опираясь на дружбу с Хрущевым, еще недавно опальный маршал почувствовал себя достаточно сильным, чтобы публично вести полемику с членами Президиума, хотя сам вплоть до 1956 года оставался простым членом ЦК.
В должности замминистра обороны Жукову пришлось проводить в период с 9 по 14 сентября 1954 года учение на Тоцком полигоне под Оренбургом, где в первый и пока что в последний раз в истории 40 тысяч советских военнослужащих были сознательно подвергнуты воздействию радиации от взрыва «своей» атомной бомбы. Это называлось «учить войска в условиях, максимально приближенных к боевым». Тогда уже было хорошо известно о крайне неблагоприятном воздействии радиации на организм человека. Поэтому ни сам Георгий Константинович, ни другие генералы, руководившие учениями, в зоне радиационного заражения так и не побывали. А солдаты и офицеры, которых даже не обеспечили специальными защитными костюмами и противогазами? Ну, им, должно быть, объяснили, что «военная служба не без тягот», что надо быть готовыми в любой момент отразить американскую агрессию, которая непременно начнется с атомной атаки. Для Жукова и других советских военачальников это был только расходный материал. 30 тысяч участников учений умерли от лучевой болезни в течение последующих двух-трех лет. Уцелевшие 10 тысяч остались инвалидами и не дожили до старости. Пострадало и местное население, в том числе и семьи офицеров. Их эвакуировали только на день взрыва.
Жуков оставил воспоминания о Тоцких учениях: «Когда я увидел атомный взрыв, осмотрел местность и технику после взрыва, посмотрел несколько раз киноленту, запечатлевшую до мельчайших подробностей все то, что произошло в результате взрыва атомной бомбы, я пришел к убеждению, что войну с применением атомного оружия ни при каких обстоятельствах вести не следует… Но мне было ясно и другое: навязанная нам гонка вооружений требовала от нас принять все меры к тому, чтобы срочно ликвидировать отставание наших Вооруженных Сил в оснащении ядерным оружием. В условиях постоянного атомного шантажа наша страна не могла чувствовать себя в безопасности». Маршал наблюдал последствия ядерного взрыва на киноэкране, а солдаты — в буквальном смысле слова на собственной шкуре. Но у Георгия Константиновича не нашлось нескольких слов помянуть погибших. Ведь при его жизни все, что было связано с Тоцкими учениями, имело гриф «совершенно секретно».
Никита Сергеевич вспоминал: «С огромным уважением и по-дружески я относился тогда (в середине 50-х годов. — Б. С.) к маршалу Жукову. Нас сблизила война. К тому же у меня с ним не происходило никогда никаких столкновений. Когда Сталин после войны распространил на него опалу, я Жукову сочувствовал. Он на меня производил сильное впечатление умом, военными знаниями и твердым характером». Как свидетельствует Хрущев, они с Жуковым были на «ты», и маршал поддерживал все начинания первого секретаря.
В феврале 1955 года Георгий Константинович стал министром обороны. О событиях, предшествующих этому назначению, вспоминает адмирал Кузнецов: «За несколько дней до утверждения Жукова министром обороны мы с маршалом Василевским сидели на расширенном пленуме ЦК в Большом Кремлевском дворце. Из президиума одновременно получили записки тогдашнего министра обороны Булганина одного содержания:
«Прошу зайти ко мне в кабинет в 13 ч. 15 м.».
Прочитали и спросили друг друга, пока не зная ничего: «По какому поводу нас приглашают в кабинет министра?» Принимал нас Булганин по очереди: сначала Василевского, потом меня. От имени Президиума ЦК он информировал нас о принятом предварительном решении освободить Маленкова с поста Предсовмина и вместо него назначить Булганина. На пост же министра обороны уже был назначен Жуков, и теперь спрашивали мнение маршалов, одобряют ли они кандидатуру. Мне потом стало известно, что некоторые высказывались за Василевского (в частности, Соколовский), некоторые — за Жукова… Когда же такой вопрос был поставлен мне, я ответил: «Товарищ министр, мы, моряки, не претендуем на такой общевойсковой пост, и кого из Маршалов Советского Союза сочтут нужным назначить министром — я не берусь даже высказывать свое мнение. Однако если будет назначен Жуков, то мне казалось бы правильным указать ему на необходимость впредь более объективно относиться к флоту». Такое опасение с моей стороны было не случайным. За последнее время я слышал ряд весьма нелестных отзывов со стороны Жукова в адрес флота, к тому же ни на чем не основанных…
На деле получилось плохо. Заняв пост министра обороны, маршал Жуков закусил удила. Ему показалось, что теперь «сам черт ему не брат». Мне думается, никогда честолюбие Жукова не было удовлетворено в такой степени, как тогда. Не зная, что моя конфиденциальная беседа стала буквально в тот же день известна Жукову, я старался найти с ним общий язык… Минут 15–20 маршал меня слушал, потом начал демонстративно зевать… и неожиданно задал вопрос, перейдя на другую тему: «Так вы, стало быть, выступали против меня?» Я догадался, о чем идет речь, и буквально повторил мой разговор с Булганиным. Но больше всего меня поразило беззастенчивое заявление, что «это вам так не пройдет». И не прошло».
Жуков сдержал свою угрозу. Хотя перенесший инфаркт Кузнецов еще 26 мая 1955 года подал рапорт с просьбой освободить его от должности заместителя министра обороны и главкома ВМФ по состоянию здоровья, маршал адмирала в почетную отставку не отпустил. В октябре появился подходящий повод: катастрофа линкора «Новороссийск». Вот тогда фактически уже находившегося не у дел Кузнецова (врачи запретили ему на несколько месяцев работать) сняли с поста «за неудовлетворительное руководство Военно-Морскими Силами». А 18 февраля 56-го Николая Герасимовича уволили в отставку, снизив в звании до вице-адмирала.
И с начальником Генштаба маршалом Соколовским у Жукова были постоянные трения, о которых Василий Данилович поведал на пленуме в октябре 57-го. Вероятно, Жуков не мог простить, что в феврале 55-го Соколовский предлагал не его, а Василевского на пост министра обороны.
