выставляют пикеты у Дома правительства: «Власть! Не стреляй в медведей, братьев наших меньших!» К ним присоединяются люди с красными знаменами. Администрация вызывает ОМОН и ОБСДОН для наведения конституционного порядка. Начинаются народные волнения: толпы бегут в соседний зоопарк освобождать всех уморенных зверюшек. США и прочие страны мира выражают озабоченность. Международный валютный фонд замораживает свою инвалидную помощь странам СНГ.
И весь этот мировой катаклизм возник лишь из-за того, что Ванечка Лопухин позволил себе пофантазировать, подпустив словесной вольности и некой экзальтированности в репортаже из своего столичного чума.
А кому нужны неприятности? Никому. И поэтому, когда я появляюсь в коридорах СМИ, от меня шарахаются, как от чумы. Главные редакторы баррикадируют двери прелестными безразмерными секретаршами. Многочисленные приятели сочувственно улыбаются в коридорах и заговорщически приглашают пить пиво в Дом журналиста. Прокуренные девицы хихикают и вспоминают за моей спиной мой же репортаж «Парни у огненной реки».
Клянусь — был я на заводе «Серп и молот», был. И даже ходил вдоль главного конвейера и огромных огнедышащих печей. Вместе с инженером безопасности Бряхиным. Было лето, жара и меня пригласили в столовую, чтобы привести обезвоженный организм в порядок. Там было прохладно, пахло вкусным борщом и котлетами, а пиво (в виде исключения) лилось рекой. Все, что говорили мне, я старательно записывал — фамилии передовиков производства, проценты выплавки тугоплавких металлов, километраж стального листажа и проч. То есть сбор информации шел успешно и по полной развлекательной, как тогда полагалось, программе. Утром я обнаружил себя дома с головной болью, но без репортерской сумки. Дело неприятное, да нет таких проблем, которые бы не решил ас журналистского пера. Это я про себя. На память не жалуюсь, и восстановил прошлое во всем объеме с допустимым, разумеется, процентной погрешностью. К моему удивлению, ляпсус оказался такой, что снова вызвал вселенский скандал. Оказывается, мало того, что я переврал все имена и фамилии, но почему-то станколитейный завод превратил в пивоваренный. И потенциальный читатель пришел в глубокое недоумение: то ли у него что-то с восприятием жизни, то ли у корреспондента что-то случилось со зрением. После отравления коксовыми отходами пивного производства.
Словом, меня вызвали на ковер, лишили премии, ославили во всех средствах массовой информации и выгнали взашей. Правда, последнее произошло после того, как я поведал населению о своей встречи со Снежным человеком. В скверике у памятника пролетарскому бузотеру с булыжником в руках.
Ей-Богу, эта встреча случилась. Моя и Йехуа. В полночь. Когда я вышел из редакции после встречи наступающего Нового года. Вместе с друзьями. Но я их быстро потерял в заснеженной пелене, зато набрел на огромное человекоподобное существо, от которого смердело так, что в скверике никто не задерживался. Кроме меня и гранитного пролетарского дебошира. К запахам я равнодушен, а к скандалам меня тянет, выражусь без изящества, магнитом. Иду по скверу, вижу на лавочке скучает мужик в шубе — огромный, как скала, припорошенная снежком. Я к нему — мол, чего, командир, домой не тяпаешь, к жене и детишкам, Новый год на носу, не дай Бог, отморозишь хозяйство; может, того, вовнутрь желаешь? А он в ответ урчит снегоуборочным агрегатом: «Йехуа» да «Йехуа». Но утвердительно. Открыл я репортерскую сумку — бутылку родной под искрящуюся метель, два пластмассовых стаканчика, мандарины, прикупленные по случаю. Хор- р-рошо! Как говорится, праздник всегда с нами.
Клюкнули мы с ним по маленькой, начали потихоньку понимать друг друга. Шубка, говорю я собутыльнику, классная у тебя, дядя, как натуральная, медведь, что ли, гималайский? Агы, отвечает, из Гималаев я, Йехуа зовут. Них…я, говорю, заливаешь, однако, брат? Не, бьет себя в грудь, в натуре, братан, из самих что ни на есть Гималай. Ааа, значит, Ёхан Палыч, ежели по нашему? Ёхан, блин, Палыч, соглашается мой новый друг. И пришлось бежать в соседнюю палатку. Мне. Чтобы легче осознать, так сказать, контакт между двумя цивилизациями. Наяву. И где? В центре первопрестольной.
Тяпнули ещё одну бутылку; поговорили о международном положении — НАТО на восток, понимаешь, ломится, как теща из Засрайска в неожиданные гости, потом мой новый друг йехуанул к палатке за новым допингом — заложили ещё грамм по пятьсот, начали было о бабах. Мол, стервозы перворазрядные они все от острова Ямал до отрогов Гималай, да ба! Легка на подъеме — супруга Йехуа. От одного вида которой (и запаха), я протрезвел как стеклышко. Во-первых, далеко не красавица, во-вторых — голая, как в бане, но лохматая, а в — третьих, по размерам больше муженька раза в три. Если не в пять. И яростная, словно сопло стартующего на орбиту космического комплекса «Мир». Явилась из новогодней поземки косматой Снегурочкой и без лишних слов, как треснет моего лучшего друга по немытой потылице. Тот — кувырк в сугроб. А я за ним — меня ветром сдуло. От поступательного движения дамской десницы. Размером с палатку, которая соседний ларек с разноцветьем гирльяндных бутылок.
Прости, брат, сказал мой товарищ по празднику, надо идти, бля, в Гималаи, детки арахис в шоколаде ждут и папку, то бишь меня, Ёхана Палыча. Ну, это святое, ответил я, привет им от дяди Вани, то бишь меня, тоже Ёхана Палыча. Заметано, поклялся Йехуа, выбираясь из сугроба, а ты, Ванюха, передавай привет всему цивилизованному человечеству.
— Базара нету, — закричал вслед удаляющейся в сторону гор парочке. Через денек-другой!.. читайте репортаж о вас, родные мои!
Дал слово — держи. Мне повезло — после Нового года коллектив находился в таком состоянии, как мы с Ёханом Палычем, когда улетели в сугроб от затрещины его любезной благоверной. И поэтому мне не составило особого труда тиснуть рождественскую сказку-быль: «Йехуа, брат мой.». Потом наступили трезвые и привычные дни — у стен редакции снова забурлили активисты этого гринписнутого вконец общества охраны всего живого на земном шаре. С обвинениями в адрес репортера, мол, последний экземпляр Снежного человека был им (мной) нещадно одурманен алкогольным суррогатом неизвестного производства. И это вместо того, чтобы пригласить Йехуа с супругой в ресторацию, допустим, гостиницы «Урожай». Под видом чукчей и нанайцев — передовиков оленеводческого колхоза «Светлый Путь Ильича». Естественно, руководство обратило внимание на марш зевак под окнами редакции. Меня обвинили в том, что я в очередной раз показал всему миру неуважение к природе родного края. Я обиделся — и это вместо того, чтобы объявить мне благодарность. За мужество, проявленное при визуальном контакте с представителями из параллельного мира. Да, употребили, но самую малость. Для лучшего взаимопонимания, понимаешь.
Странно, эти доводы, равно как и обнаруженный мной в сумке кусок смердящей йехуанской шерсти, который я пихал под утонченные носы своих упрямых оппонентов, не дали никакого положительного результата. Меня вытурили взашей. Широко распахнув, кстати, окна — надышались бедняги в полное свое удовольствие, а каково было мне?.. Неблагодарная эта роль выступать в роли полноправного представителя всего цивилизованного человечества. Сначала современники обвиняют во всех смертных грехах, а после — памятник. Из тугоплавкой, блядь, стали. В назидание потомкам.
Что и говорить, желание приступить к новой жизни у меня было самое страстное. С понедельника. То есть с завтрашнего дня. А точнее, утра. Подъем — в шесть. Нет, в семь. Или в восемь. И трусцой вокруг дома. Опыт бега у меня имеется. Частенько приходилось давать стрекача из всевозможных экзотических местечек.
Однажды нас, репортеров из нескольких СМИ, десантировали в Центральную клиническую больницу № 1, чтобы мы донесли до как бы трудящихся и колхозных масс состояние Царя-батюшки. Отбор в «группу избранных» был почище, чем в отряд астронавтов, отправляющихся с глубокой разведкой на ипритный Меркурий. Разумеется, моя противоречивая фигура вообще не рассматривалась. Даже в кандидаты. Постоять у забора клиники.
— Господа, — торжественно известил главный редактор Щусев на производственном собрании коллектива. — Нам оказана огромная честь. И мы её должны оправдать. Предлагаю выдвинуть из наших недр, так сказать, самого достойного из достойнейших.
Не трудно догадаться, кто оказался самым достойным, чтобы лицезреть Государя после оздоровительных лечебных клизм и процедур. Коллектив смирился, а меня черт дернул подойти к Василию, личному шоферу нашего Главного. Мы обсудили сложное международное положение о все том же беспардонном передвижении НАТО на восток, потом как-то само собой случилось — я смахал в соседнюю палатку… Через час мы с водилой без проблем уговорились: ежели успешно проводим акцию, ящик водки — его. От всей моей души.
— Да, на хрена тебе все это, Ваня? — не понимал.
